КОММЕНТАРИЙ

Евгений ГОЛОВАХА: «Эпидемия деструктивности идет на спад...»

В откликах, которые прислали львовские студентки, наиболее важно не то, согласны они или не согласны с тем, что «феномен аморальности» приобрел массовый характер, о чем шла речь в той беседе в редакции «Дня». Скорее, дискуссия лежит в несколько иной плоскости: для молодых людей вообще не приемлема ситуация, в которой общество делится на «аморальных лидеров» и «моральных аутсайдеров». В случаях активного неприятия моей позиции идее о формировании «аморального большинства» противопоставляются два основных довода. Первый — вполне резонный — о том, что люди при советской власти были более аморальны, чем сейчас, с той лишь разницей, что сейчас об этом можно открыто говорить и изучать это явление. Я, в принципе, согласен с этой точкой зрения. Но хочу заметить, что та аморальность носила больше социально-политический характер, а на бытовом уровне люди могли быть уверены, что хотя бы в своей социальной микросреде они могут проявлять порядочность, честность, отзывчивость. А теперь даже на уровне микросреды наши сограждане констатируют отсутствие у большинства этих качеств, — в этом смысле, собственно, и произошла революция. Нынешняя аморальность имеет несколько другой характер, ее вряд ли стоит непосредственно сравнивать с той, хотя корни ее (я опять же согласен с автором одного из высказываний) идут именно оттуда — из советской действительности. Во время первой революции — Октябрьской — была разрушена одна составляющая морали, в результате второй, которая произошла 11 лет назад, — другая.

Теперь относительно второго аргумента — религиозности. Я в своих исследованиях пытался показать, что религиозность наших сограждан носит часто формальный характер. Для львовян аргументом в пользу моральности общества может служить приезд Папы Римского, когда миллионы людей со слезами на глазах встречали Папу как некий символ высоких религиозных чувств. Но исторический опыт показывает, что подобного рода встречи религиозных иерархов далеко не всегда были показателями высокой моральности общества. И даже способность человека плакать при встрече с тем, что ему кажется возвышенным, часто уживается с аморальностью. Многие палачи плакали при исполнении трогательной музыки или от сочувствия вымышленным персонажам книг, при этом ведя себя абсолютно жестоко и аморально по отношению к реальным конкретным людям. Это очень хорошо иллюстрирует прекрасный фильм Романа Полански «Девушка и смерть», где палач пытал свою жертву, слушая замечательную изящную музыку Шуберта. Поэтому я не могу согласиться с тем, что внешние проявления религиозности, даже экзальтированной, свидетельствуют о высокой моральности людей.

Есть еще один очень интересный, я бы даже сказал — сильный аргумент в отзыве Оксаны Балицкой. Она пишет: «А вот обобщения Евгения Головахи сомнительны и противоречивы, как и в целом социология, к которой общество или, по крайней мере, та его часть, которая прибегает к анализу и сравнению, относится с подозрением». Сформулировано красиво, фраза построена по правилам риторики, что для будущего журналиста очень хорошо. Но я думаю, что с подозрением к социологии относится как раз другая часть общества — та, которая не склонна предаваться анализам и сравнениям. Например, люди, наделенные властью, — пытаясь анализировать ситуацию, они часто приходили к неутешительным для них выводам. Тогда приходилось бы признавать и провалы в деятельности, и недостаточную популярность их личностей. А люди, склонные к рефлексии и анализу, вполне готовы признать, что социология является просто систематизированным способом отражения очень важных процессов в обществе. Я ведь на основании своего анализа не обвиняю людей в том, что они аморальны. Я лишь констатирую, что люди сами считают большинство окружающих аморальными. И я вообще-то могу даже поспорить с таким мнением большинства.

Но, кроме критики, студентки также предлагают и способы выхода из сложившейся ситуации, в том числе и очень интересные. Мне они казались слишком простыми — надо честно работать, делать свое дело, честно относиться к людям. В общем-то, это правильный рецепт, хоть и немножко утопичный. Я не случайно заканчивал наш разговор в редакции «Дня» на оптимистичной ноте. То, что большинство сохраняет уважение к профессионализму и профессиональным ценностям — это хороший сигнал для преодоления кризиса. Потому что профессионализм — это и есть способность честно делать свое дело. Ведь профессионал не потому действует в соответствии с профессиональными нормами и правилами, что он морально выше, чем человек, не имеющий профессии, — он просто иначе не может поступать, профессиональные навыки не позволяют, он, в общем-то, без них и действовать не может. Если бы модель реализации профессионализма в обществе победила, то и бытовая мораль постепенно восстановилась бы. Так как сформировалась бы, возможно, другая система отношений. Ведь мораль-то и пострадала отчасти от того, что профессионализм в период наиболее острого переходного периода был подвержен наиболее сильным ударам.

Мне также очень понравилась мысль о том, что общество переходит эпидемиологический порог неосознанности своих целей и средств, с помощью которых эти цели можно реализовывать. Это очень хорошая аналогия — с эпидемиологическим порогом. Я тоже люблю пользоваться похожей — «критическая масса». Опыт наших последних исследований показывает, что все-таки критическую точку падения самочувствия, своей социальной ненужности, полной дезадаптации мы уже перешли. И последние два-три года идет постепенный подъем. Отсюда — совпадение с идеей перехода эпидемиологического порога. То есть эпидемия деструктивности, которая вполне естественно охватила общество в силу слома всех основных институциональных структур, пошла на спад. Вторым этапом этого, если пользоваться моей терминологией, будет накопление критической массы в первую очередь профессионально подготовленных людей. Мораль восстановится в последнюю очередь, так как ее падение было производным. Поэтому я абсолютно солидарен с мыслью о прохождении эпидемиологического порога — постепенно у людей формируется осознание того, куда идем и как идем.

Есть в этих откликах и еще один исключительно позитивный момент. Видно, что эта проблема задела молодежь. Им неприятно слышать, что они живут в аморальном обществе. А всякое неприятное чувство — это предпосылка к переустройству. Ведь когда человеку хорошо и приятно, он ничего менять не хочет. Поэтому то, что я своими выводами вызвал у некоторых будущих журналисток дискомфорт, — хорошо. Они будут что-то делать для того, чтобы этот дискомфорт уменьшить.