Сможет ли демократия закрепиться в Украине?

Хотя украинская оранжевая революция еще раз продемонстрировала силу вышедшего на улицы народа, тем не менее два аспекта продолжают беспокоить многих обозревателей: ощущение того, что существует «две Украины», и пакт, заключенный между старым режимом и возглавляемыми Виктором Ющенко демократическими силами, согласно которому будет реализовано ограничение конституционных властных полномочий президента. Но как сравнительная теория демократии, так и исторический опыт наводят на мысль о том, что данные факторы, возможно, не столь неприятны, как это кажется.

Можно определенно сказать, что из-за разнообразия форм правления, используемых на протяжении столетий Россией, Польшей, Литвой и Австро-Венгрией, за время их владения теми территориями, которые сейчас входят в состав Украины, ее очень сложно даже в мыслях назвать классическим «национальным государством» с одной доминирующей культурой. Например, рассмотрите устойчивые позиции русского языка и влияние православной церкви, руководимой московским патриархатом в Донецке, который относится к восточной Украине, и устойчивые позиции украинского языка и влияние украинской греко-католической церкви во Львове, расположенном на западе страны.

В то же время Испания, Бельгия и Швейцария являются консолидированными демократиями, которые не соответствуют классической модели национального государства. В самом деле, совместное существование дополняющих друг друга отдельных наций является нормой для всех этих четырех стран.

Такие образования, в состав которых входит множество самобытных культур, возникли потому, что демократическое государство обеспечило «крышу» в виде равных прав для всех своих граждан независимо от их вероисповеданий, языка или культуры. Это помогло развить сильное чувство самобытности и создание политической общности в пределах всей страны. Эти, отличающиеся истинным «плюрализмом» страны не являются классическими «национальными государствами», а скорее тем, что я называю демократическими «государственными нациями».

Во время недавних президентских выборов многие полагали, что невозможно будет примирить «две Украины». Однако данная поляризация не была постоянным фактором в истории независимой Украины. Наоборот, Украина гораздо больше подходит под определение «государственной нации», чем многие думают. Более того, перспективы для возникновения консолидированной демократии усиливаются тем, что ее политические элиты и большинство обычных украинцев всячески отрицали идею о том, что они являются классическим «национальным государством».

В самом деле, более 80% жителей обрусевших восточных областей Украины проголосовали за независимость страны в 1991, а президентские и парламентские выборы 1999 года не раскололи страну так, как это произошло на президентских выборах в 2004 году. Опросы, проведенные в 2001 году в двух, предположительно наиболее поляризованных городах, Донецке и Львове, показали сходство взглядов относительно одобрения независимости Украины; сообщалось, что только 1% опрошенных во Львове и 5% в Донецке высказывали мнение о том, что Украине, возможно, лучше быть разделенной на два или более государств.

Как и в других «государственных нациях», опросы в Украине указывают на то, что использование общепризнанной символики помогло построить элементы единой самобытности. Как этнические русские, так и этнические украинцы в большинстве своем рассматривают существовавшее в Х веке феодальное государство, известное как Киевская Русь, как очень благоприятную почву для этого. Более того, большинство групп рассматривают Богдана Хмельницкого, известного казацкого атамана, жившего в XVII веке, как более популярную историческую фигуру, и большинство бранят Сталина за голод, вызванный действиями его сторонников, проводивших принудительную коллективизацию сельского хозяйства в 30-е годы прошлого столетия (в то время как большинство этнических русских в России рассматривают фигуру Сталина как исторического спасителя государства во Второй мировой войне).

Это разделяемое всеми отношение к украинской символике и государственности способствовало в значительной степени осознанию того, что независимость невозможно сохранить посредством навязывания модели классического национального государства, государства типа «только для украинцев». Таким образом, объявление государственной независимости 13 лет назад было сделано от имени «народа Украины»; принять ее гражданство было предложено всем, кто был рожден на территории Украины, независимо от их национальной принадлежности.

Меня пригласили в качестве советника участвовать в работе двух проходивших в Киеве в 90-х гг. конституционных собраний. Во время дискуссий у меня сложилось впечатление того, что как украинцы, так и русские Украины остро осознают необходимость недопущения этнических конфликтов. В действительности неофициальный альянс, созданный с целью образования государства, был заключен между ключевыми фигурами националистов, бывших в оппозиции к коммунизму, и стоящими на позиции суверенитета коммунистами, которые являлись преимущественно этническими русскими.

Ощущение существования «двух Украин», возникшее на президентских выборах в 2004 году, частично вызвано обвинением в том, что Ющенко устранит конституционные гарантии для этнических русских, которые заключаются в том, что они могут использовать русский как свой основной язык для обучения в школах. Но во время своей предвыборной кампании Ющенко уверил русскоговорящих в том, что он сохранит все их права в этой области.

И, наконец, многое из того, что описывалось как «сепаратизм» на востоке, в действительности является регионализмом. В большей мере признанная законом децентрализация Украины, особенно в Крыму, была бы логически более правильной и компенсировала бы издержки политики создания «государственной нации».

Другой основной проблемой, возникшей во время оранжевой революции, стала проблема, связанная с президентскими полномочиями. Многие сторонники Ющенко недовольны тем, что в обмен на согласие правительства на установление более справедливых правил проведения выборов Ющенко согласился передать некоторые президентские полномочия парламенту. Но несмотря на то, что эти соглашения направлены на обеспечение своекорыстных намерений уходящего президента Леонида Кучмы, этот исторический факт в долгосрочной перспективе может оказать позитивное воздействие на украинскую демократию и ее перспективы в плане присоединения к Евросоюзу.

Украинская Конституция 1996 года приняла модель правления, близкую к существующей во Франции полупрезидентской республике, созданной Шарлем де Голлем во времена Пятой республики: непосредственно избираемый президент со значительными исполнительными полномочиями и подотчетный парламенту премьер-министр. Данная система работает лучше всего, когда президент и премьер-министр принадлежат к одной и той же политической партии или коалиции.

Однако, как это сейчас происходит в России, где правит президент Владимир Путин, Кучма значительно увеличил президентские полномочия. В действительности ни одна демократическая страна в мире не может допустить существования такой бесконтрольной президентской власти.

Пристальный взгляд на восемь возникших после развала коммунизма стран, которые только что были приняты в Евросоюз, может дать много поучительного. Четыре из них — Венгрия, Чешская республика, Эстония и Латвия являются президентскими республиками. Четыре других — Словения, Польша, Литва и Словакия — напрямую избрали президентов, однако ни одна из них конституционно и политически не может быть сравнима с Украиной времен Кучмы. Как и Португалия в 1980 гг., они установили у себя полупрезидентскую систему правления, которая позволяет ограничить президентскую власть и увеличить власть парламента, и эти формы правления более точно можно описать как «парламентизированные полупрезидентские системы».

Это та модель, к которой Украина, возможно, стремится, сама того не осознавая. И если это так, то президентское правление, вероятнее всего, перестанет быть источником этнической поляризации, и таким образом произойдет усиление общегосударственной самобытности, к чему все больше и больше стремятся граждане — как украинцы, так и русские.

Альфред СТЕПАН, профессор государственного управления в Колумбийском университете (США)