Три «этажа» интереса к философии, или Как удовлетворить «запрос на смысл»?

Идея этой многоуровневой дискуссии возникла на полях первого конкурса философских стартапов, который провели в Киеве ко дню философа, 15 ноября. «Конкурс философских стартапов для нас и наших читателей был в определенной степени большой неожиданностью. Когда рассказывала о нем, убеждалась, что все люди с радостью реагируют на то, что есть параллельный умный мир, который не всегда отражается в наших медиа и на телевидении», — отметила в начале разговора главный редактор «Дня» Лариса Ившина.

Участники встречи должны быть хорошо известны тем, кто интересуется нашим «умным миром», это Сергей Пролеев, Олег Хома и Андрей Баумейстер, люди с научными степенями, по словам Сергея Викторовича, «философологи», но также и мыслители. Забегая наперед, на этой встрече Андрей Баумейстер отметил, что сейчас западные авторы апеллируют к мнению о том, что все мы — философы, хотя иногда этого даже не подозреваем. «Любой современный человек должен уметь оценивать новости, слова политиков, моральное состояние общества, его цели и тому подобное. Все это — философия. Философия — это ответ на вопрос о том, как быть гражданином», — убеждает Андрей Олегович. Как использовать это умение (даже глубоко скрыто) быть философом? Почему нам необходимы острые дискуссии о ценностях? Чем грозит кризис публичных интеллектуалов? Наконец, как проголосовать на выборах думающему человеку? О таких глобальных и более практических вопросах шла речь во время разговора.

«В ТО ВРЕМЯ, УЧИТЫВАЯ СИТУАЦИЮ С БЕЗОПАСНОСТЬЮ, ОРИЕНТИРОМ ДЛЯ УКРАИНЫ ДОЛЖНО БЫЛО БЫТЬ ПРЕЖДЕ ВСЕГО НАТО. ЕВРОСОЮЗ - НЕМНОГО ДРУГАЯ ИСТОРИЯ. ВООБЩЕ ЖЕ В ЭТОМ КОНТЕКСТЕ Я, ВСЕГДА ШУТЯ, ЛЮБЛЮ ПОВТОРЯТЬ, ЧТО БОЛЬШЕ ХОТЕЛА БЫ, ЧТОБЫ УКРАИНА СТАЛА ЧЛЕНОМ БРИТАНСКОГО СОДРУЖЕСТВА»

ПАРАДОКС «РЕНЕССАНСА ФИЛОСОФИИ»

Лариса ИВШИНА: — Что сейчас стимулирует то, что, по выражению Андрея Баумейстера, является философским ренессансом? Еще два года назад вы говорили об этом в блоге для «Дня». Какой стала эта тенденция? Как философское осмысление должно помочь журналистам, всему сообществу понять наше время и ставить себе новые цели «на вырост»?

Сергей ПРОЛЕЕВ: — Вы сказали о ренессансе философии, скорее — публичной философии. Это явление содержит определенный парадокс. Он заключается в том, что публичная активность и интерес к философии соединяется с прочной тенденцией вытеснения философии из структуры университетского образования. На фоне такого официального «фе», так сказать, со стороны образовательного начальства, видим другой процесс снизу — растущий интерес к философии, активное привлечение все большего количества людей к пространству философского дискурса. Причем речь идет не просто об абстрактном интересе. В основном посетители публичных мероприятий платят за это. Вдумайтесь: при нынешней бедности люди готовы платить за то, чтобы слушать философские рассуждения. Значимый симптом!

Такой взрывообразный процесс происходит буквально в течение последних двух-трех лет, когда эта сфера очень активизировалась и площадки публичного дискурса растут как количественно, так и в своей интеллектуальной силе. Мы почувствовали, что очень нужно поддержать это движение, чтобы оно само почувствовало себя как движение — а не просто как отдельные проекты, разбросанные по Украине. Интересно, что тематика этих стартапов философская, но часто их организаторами выступают не философы. Конкурс философских стартапов, который мы провели, призван не оценки выставить, кто лучше. Его смысл в том, чтобы создать форум общения, контактов, обмена опытом — поддержать достойные уважения усилия энтузиастов.

«ВОЗРОЖДЕНИЕ УЖЕ НЕВОЗМОЖНО НЕ ЗАМЕЧАТЬ»

Олег ХОМА: — Отмечу, в чем моя мотивация относительно конкурса философских стартапов. Поскольку всякая наука достигает совершенства, если пользуется математикой, пытаемся сделать определенные подсчеты, подчеркивающие картину. Я сразу поддержал тезис Андрея Баумейстера относительно ренессанса философии. И в последние годы эта тенденция не то что изменилась — она настолько развилась, что это невозможно не замечать. Возьмем в качестве примера стартап, который существует с весны этого года и на конкурсе занял уверенное второе место — «Платоновская пещера», Plato’s Cave. За полгода существования «Платоновская пещера» провела более 60 мероприятий. Как сказала соорганизатор этого проекта Ксения Зборовская, на мероприятиях у них бывает от 20 до 60 человек. Пусть в среднем каждое событие посещает около 30 человек, это даже не среднее арифметическое. Это значит, что на десяти мероприятиях присутствуют 300 человек, а на 60 — где-то 1 800. Причем это очень разноплановые события: от презентации умных книг до дискуссий на сложные темы. Предположим, что это не 1 800 разных людей, что, например, половина из них посетила хотя бы два-три мероприятия (то есть 900 «условных» посетителей превращаются в приблизительно 400 реальных человек). Следовательно, по самым приблизительным подсчетам, где-то 1 200—1 300 человек в Киеве посетили эту «пещеру» за полгода.

У меня есть подозрение, что те, кто приняли участие в конкурсе философских стартапов, — это не больше одной десятой от тех инициатив, которые реально существуют в стране, этакая классическая верхушка айсберга. Именно поэтому понятие философского стартапа мы предложили максимально общее. Однако откуда взялись эти феномены, которые сейчас становятся заметны? Из того, что традиция неформального философского общения у нас вообще возникла не сейчас момент.

«ОЧЕНЬ ВАЖНОЙ И ВЫЗЫВАЮЩЕЙ НЕИЗМЕННЫЙ ИНТЕРЕС ЯВЛЯЕТСЯ СЕГОДНЯ ТАКЖЕ ТЕМА СВОБОДЫ, РЕАЛЬНОСТИ «Я», РЕАЛЬНОСТИ ТОГО, ЧТО НАША ЛИЧНОСТЬ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО СУЩЕСТВУЕТ, А НЕ ПРОСТО ЯВЛЯЕТСЯ ИЛЛЮЗОРНЫМ ЭФФЕКТОМ. ЭТИ ВОПРОСЫ ОСТРО ВСТАЮТ В СВЯЗИ, В ЧАСТНОСТИ, С ПОСЛЕДНИМИ НАУЧНЫМИ ОТКРЫТИЯМИ»

Скажу из собственного опыта — философский кружок при нашей кафедре философии и гуманитарных наук в Винницком национальном техническом университете существует где-то с 1997-1998 года. Это довольно камерная среда, там больше двух десятков человек не бывает. Кружок существует, и я не собираюсь выдвигать его на какие-то конкурсы, потому что нет цели расширяться, узкая среда для этого формата является самой комфортной. И таких сред (или других, подобных, например, разнообразных бизнес-школ, которые проводят «гуманитарные дни» при участии философов и тому подобное) по стране десятки, а, возможно, и более сотни. Следовательно, инициативы, которые привлекли к себе внимание сейчас, которые хотят расширения и публичности, указывают на новое качество, которого достигла уже довольно давняя тенденция. Эти стремления — ответ на новый уровень запросов.

«ДУМАЮ, ЭТО ПЕРВЫЙ ЭТАП ПРОИСХОЖДЕНИЯ ПРАВДИВОГО МЫШЛЕНИЯ»

Л. И.: — Можно восхищаться таким процессом сколько угодно, но о каком состоянии общества это говорит?

С. П.: — По моему мнению, этот процесс подтверждает существование мощного общественного запроса на смысл. Мы имеем драматичную ситуацию, когда официальные институции культуры, образования, в целом ума, не отвечают этому запросу и стремлению. По различным причинам. Или их ответы слишком несовершенны и формализованы. Главное, что эти ответы, которые якобы звучат на мощных медиаканалах, — наполняют телевидение, радио, некоторые печатные СМИ — этот запрос не удовлетворяют. В противовес этому появляются самодеятельные площадки философского дискурса, у которых есть, на мой взгляд, очень важный признак — искренность интеллектуального поиска и самоотверженность усилий. Возможно, это первый этап происхождения правдивого мышления; не исключено, что и в стране в целом.

В своей исторической традиции мы имели довольно специфические интеллектуальные продукты. Были и выдающиеся ученые, и неплохие интеллектуалы, но прежде всего в сферах академического дискурса. В то же время ум как инстанция решения всех общественных дел был и остается незадействованным. В одной из своих статей я писал, что ум в Украине не имеет прав. Это, к сожалению, и сегодняшняя ситуация.

Л. И.: — Если говорить о феноменах, то философские стартапы — это тоже феномен сегодняшнего времени. Да, они еще не востребованы ни политиками, ни властью. Но нужно формировать контекст, который изменит это. И мне кажется, что выход философов в публичное пространство знаменует собой большие изменения, которые нас ждут. Главное нам — к ним подготовиться.

«СРЕДИ РАЗНЫХ ВОЗРАСТНЫХ УРОВНЕЙ ЕСТЬ СПРОС НА ИДЕИ…»

Андрей БАУМЕЙСТЕР: — Олег Хома отмечал, что в Украине всегда были философские группы, но сейчас это поднялось на другой уровень. Чему именно сейчас? Для меня это доказательство того, что Украина все-таки уже является частью света, поскольку это мировые тенденции, приходящие с запада, с Европы, из Соединенных Штатов. Приходят параллельно с Украиной. То, что  происходило здесь, не является реакцией на западный тренд, а возникло параллельно, это 2013, 2014, 2015 годы. Молодежь более интегрирована в мир и видит ценность идей, запросов, смыслов, потому что чувствует себя уже несколько в другой реальности...

Могу назвать три этажа интереса к философии. Во-первых, недавно мы награждали победителей философской олимпиады для школьников. Она проводится уже пятый год. В ней принимали участие не менее 100 школьников, они писали эссе, причем на трех языках, в частности английском. Они делают это, несмотря на то, что философия в школе не преподается, хотя, я убежден, должна преподаваться.

Второй уровень — молодежь, которая создает стартапы, это студенты, аспиранты.

Третий уровень, с которым я часто работаю, — реализовавшиеся зрелые люди. Юристы, бизнесмены, политики среднего и низшего звена.

«КОГДА МЫ ГОВОРИМ О ЕВРОПЕЙСКИХ ЦЕННОСТЯХ, ИМЕЕТ МЕСТО ОПРЕДЕЛЕННАЯ МАНИПУЛЯЦИЯ. ВЕДЬ СОСУЩЕСТВУЕТ НЕСКОЛЬКО «КАТАЛОГОВ» ЕВРОПЕЙСКИХ ЦЕННОСТЕЙ: КАТАЛОГ ЕВРОТЕХНОКРАТОВ, КАТАЛОГ ЛЕВЫХ И ТОМУ ПОДОБНОЕ. УЧИТЫВАЯ ЭТО, ВСЕГДА УМЕСТНО ДЕТАЛИЗИРОВАТЬ, ЧТО ИМЕННО ИМЕЕТСЯ В ВИДУ. И ПОТОМУ ВАША ШУТКА ИМЕЕТ ГЛУБОКИЙ СМЫСЛ, ПОТОМУ ЧТО БРИТАНСКОЕ СОДРУЖЕСТВО — ЭТО ЕЩЕ ОДНА ВЕРСИЯ ЕВРОПЕЙСКИХ ЦЕННОСТЕЙ»

То есть речь об охватывании довольно серьезных уровней от школы через университет и до людей, которые ощутили потребность в этом, которые уже успешны в своих сферах и готовы выделять время на встречи с философами. Есть спрос на новые книги, на идеи среди разных возрастных уровней. И мне кажется, что сочетание такого интереса и наша интеграция в западное пространство могут дать важный эффект, даже эмоциональный, когда вкусы молодых людей не будут совпадать с тем, что предлагают наши элита, власть, телеканалы. Наши усилия также должны заключаться в том, чтобы расширять сферу «живых» идей к людям, живущим, например, в райцентрах.

О 40% ТЕХ, КТО «НЕ ОПРЕДЕЛИЛСЯ»

С. П.: — Мы действительно отмечаем, что это живое и содержательное явление. Хотя здесь есть и проблемы, свои опасности, угрозы, которые тоже следует осознавать, чтобы минимизировать их негативное влияние.

Отмечу тенденцию, которая вызывает обеспокоенность. Вот на ICTV недавно шел проект «Новые лидеры». Там мы тоже увидели полностью инновационные фигуры, реальных людей из поселков и районов. Вроде бы в стране есть немало людей нового качества. Но с другой стороны, все, что происходит в устоявшихся форматах, в институализированных формах — все это, мягко говоря, далекое от реальной инновационности, в частности и так называемый процесс реформ. Здесь возникает щекотливый вопрос. Как так, эти люди вроде бы есть, но их влияние на определение вопросов, которые структурируют нашу жизнь и приоритеты, — минимальный.

Мы находимся в очень острой ситуации. Только один маркер: вскоре одни выборы, другие, кого-то поддерживает столько-то процентов, того — больше. Но наряду с этим чуть ли не 40% людей не определилось. Говорят, что им не за кого отдать голос. Это угрожающее состояние общества.

А. Б.: — В одном из интервью пани Лариса выражала обеспокоенность относительно того, что эти перспективные молодые люди на определенном этапе останавливаются. Но если правильно вас понял, эти силы живут параллельной жизнью, не имеют своих репрезентантов на уровне политических процессов.

С. П.: — Не только политических. Более того, это жизнь в параллельной реальности — определенная стадия существования разных категорий людей, условно, официальной плоскости и этой параллельной. Очень надеюсь, что и официальная будет, так сказать, разлагаться, терять свои возможности, а другая, наша параллельная, в конечном итоге будет подниматься и станет определяющей реальностью в Украине.

Условные 40%, которые «нигде», — это, конечно, гетерогенная категория, там есть часть разочарованных, безразличных, инертных, но я думаю, что большинство этих людей граждански зрелые. Они понимают недоброкачественность политикума и ждут нового, которое понемногу вызревает, которое уже существует, но не стало определяющим фактором нашей жизни.

«ПОТЕНЦИАЛ УМАЛЧИВАНИЯ СЛОЖНЫХ ТЕМ У НАС ОЧЕНЬ БОЛЬШОЙ»

Л. И.: — За эту среду должна идти борьба. Власть, которая существует, любая, будет рекрутировать из них конформистов, а активное общество должно делать из них участников изменений. Мы во многих вопросах «доедаем» советское наследие и живем конструкциями власти, о которой я в 1995 году сказала, что не для того мы бежали из лагеря, чтобы попасть в «малину». Мы спрашиваем у власти, почему в школах не достаточно часов истории, в университетах — философии. Но в то же время мы принимаем как данность, что эта власть была создана именно так, хотя это не совсем то, что подходит  народу.

А. Б.: — Политики всегда реагируют на публичные запросы, и сами по себе они не изменятся.

Л. И.: — Власть сама не понимает, какую опасность создала для себя, если у нее нет доступа к свежим идеям. Тем не менее, общество находится в таком состоянии, и если не будет философских клубов с претензией на превращение в гражданские инициативные движения, это будет «согреванием космоса» и даст результат разве что в далекой перспективе.

Мы с Сергеем Викторовичем говорили о том, когда в начале 1990-х философы отклонились от публичной обязанности, и в 1999-м тоже. Думаю, 1999 год был рубиконом, когда мы могли пойти вслед за Польшей, а пошли путем создания олигархата, потом вышли на Майдан, надеясь, что этим народническим сценарием вытянем страну. Не вытянем. На втором Майдане вследствие этого большого потрясения не появилось ни одной партии, ни одного проекта, который бы претендовал на переосмысление и идеологическое представительство. Так или иначе, не может быть никаких изменений, пока эта энергия в массах не будет объединяться с интеллектуалами своего времени, которые будут честны в диалоге. Нужно проводить такие обсуждения. Потенциал умалчивания сложных тем у нас очень большой. Нужно научиться смело думать о таких вещах.

«ФИЛОСОФИЯ — ЭТО ЖИВАЯ ПРАКТИКА МЫШЛЕНИЯ»

Роман ГРИВИНСКИЙ: — Несколько месяцев назад в испанской газете El Pais вышло знаковое интервью с философом Юргеном Габермасом под заголовком «Ради Бога, никаких правителей-философов». Как известно, в Европе, например во Франции, в 1960-х и позже интерес общества к философии был очень большой. В то же время в упомянутом интервью Габермас констатирует упадок личности публичного интеллектуала на Западе и объясняет это, в частности, отсутствием соответствующей аудитории. Как вы это прокомментируете? Возможно, обществу нужна не философия вообще, а какая-то определенная философия?

С. П.: — Философия, в конце концов — это не просто какая-то дисциплина, персонализировавшая в фигурах Платона, Аристотеля, Фуко и др. Философия — это естественное свойство мыслить. Когда вы начинаете задумываться над своими возможностями понимания, то уже попадаете в область философии. Философия всегда рядом с человеком. Есть институционные формы, развитые форматы и тому подобное, но вообще философия — это движение мысли, направленной на самоосмысление. Когда человек начинает задумываться, как он мыслит — все, он попадает в философскую область. Так что в этом смысле философия — не что-то с большой буквы, в храме с колоннами, а живая практика мышления.

«СЕЙЧАС ОСТРЫМИ ТЕМАМИ ЗАНИМАЮСЯ МАРГИНАЛЫ»

А. Б.: — Во-первых, должен сказать, что хотя Габермас является одним из гениев ХХ века, в этом вопросе я с ним не соглашаюсь. Хорошо понимаю, в каком контексте он мыслит. Речь идет об уже устаревшей на сегодняшний день боязни великих идей и людей, которые могут принимать сильные решения. После Второй мировой многим казалось, что на публичный уровень не стоит выносить сильные идеи. Философы же предстали в образе «возмутителей» — носителей таких сильных идей. Мол, давайте оставим рынок, который себя регулирует, и избавимся от лишних мыслей. В то же время контрпозиция, которую отстаивает, в частности, американский философ Майкл Сэндел и которая близка также мне, заключается в том, что сегодня мы, наоборот, должны вернуть в публичную сферу острые дискуссии на тему добродетелей, морали и тому подобное. Это своеобразный «антиГабермас». Мне хотелось бы спросить у Габермаса, чем сегодня обернулась его обеспокоенность великими идеями. Ведь с тех пор опасностей стало еще больше!

«НАИБОЛЕЕ ОЩУТИМЫМ ЯВЛЯЕТСЯ ЗАПРОС НА СМЫСЛ. ЛЮДИ ЧУВСТВУЮТ ЭТУ ПОТРЕБНОСТЬ, ОНИ СТРЕМЯТСЯ УСЛЫШАТЬ ЧТО-ТО СОДЕРЖАТЕЛЬНОЕ. ЧТО-ТО, НА ЧТО МОЖНО БЫЛО БЫ ОПЕРЕТЬСЯ В ЛЮБОМ ИЗ ИЗМЕРЕНИЙ ИХ ЖИЗНИ — СОЦИАЛЬНОМ, ЛИЧНОСТНОМ, ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОМ»

Радует, что эта тенденция, как мне кажется, сегодня идет на спад. Политические и интеллектуальные реалии в Европе и США показывают, что умалчивание острых тем подвергает нас еще большим опасностям. Ведь, как следствие, появляются разнообразные экстремистские движения и партии, которые несмотря ни на что обращаются к этим вопросам. Острые темы все равно появляются, но теперь ими занимается не респектабельный политикум, а маргиналы. Находятся люди, которые делают на этих проблемах политический капитал. Они добиваются успеха не благодаря своей политической привлекательности, а из-за того, что в обществе уже есть определенная напряженность. Мы видим такие примеры в Германии, Италии, Австрии, Венгрии, Польше.

О КРИЗИСЕ ДЕМОКРАТИЙ И ПУБЛИЧНЫХ ИНТЕЛЛЕКТУАЛОВ

С. П.: — Думаю, сегодня действительно идет речь об определенном упадке публичных интеллектуалов. Это явление не одного дня или года. Об этом упадке, в частности во Франции, пишут уже в течение нескольких десятилетий. Ведь именно во Франции фигура публичного интеллектуала всегда была наиболее знаковой. Весомый фактор, связанный с этим явлением, — это кризис и упадок современного университета.

Одним из измерений этого кризиса является именно статус и сила публичного дискурса. Среди прочего и философия в пределах университета вырождается в «профессорскую философию», или, если сказать резче, в философского филистера. Есть основания говорить о квазипубличности. Публичных бесед не стало меньше, они везде — на телевидении, на радио. Однако характер этих бесед таков, что они не затрагивают нерв общественной жизни.

Речь идет также о проблеме диагноза состояния общества развитых демократий, в частности о глубоком кризисе демократического самоуправления, которую эти общества переживают. На эту тему написано немало исследований, вспомним хотя бы Пьера Розанвалона и других французских мыслителей. Демократическое самоуправление — это предпосылка свобод, предпосылка, кстати, и культурной роли университета. Ему бросают вызов с разных сторон. В частности, видим созвучность двух вызовов — вызова радикальных движений и вызова евробюрократии.

А. Б.: — А политика и идеология евротехнократов сформулирована такими людьми, как Габермас. Таким образом «треугольник» замыкается. Интеллектуалы молчат, потому что они живут в среде университетов и зависят от академических статусов, грантов.

Но есть и другой пример — Парижская декларация «Европа, в которую мы верим», подписанная первостепенными западными интеллектуалами и опубликованная в интернете на девяти языках 7 октября 2017 года. По этому поводу я написал блог для сайта «Дня». Кстати, в отличие от «Дня», на Западе серьезные авторитетные газеты проигнорировали этот материал. Подписанты манифеста имели смелость признать, что Европа предает свои корни, рассказали об угрозах, которые ее подстерегают.

«УКРАИНЕ НУЖНА ЕВРОПЕЙСКОСТЬ ЗДЕСЬ»

Л. И.: — Украина хочет в Европу. Но наше естественное, уже как будто устаревшее стремление встречается с новыми вызовами — пока мы собирались, в самой Европе картина изменилась радикально.

С. П.: — Я бы возразил, что нам нужно туда стремиться. Говорил об этом еще в 2002 году. Кучма собрал тогда конференцию на тему евроинтеграции. И я в своем выступлении настаивал, что нам не нужно стремиться куда-то — Украине нужна европейскость здесь. Пусть бы евроинтеграция шла себе собственным путем, учитывая политическую и экономическую прагматику. Однако главное — это все же правдивые европейские ценности. Они нужны нам не для того, чтобы быть на кого-то похожими. Речь идет просто о плодотворном качестве человеческой жизни.

Л. И.: — Убеждена, что в то время, учитывая ситуацию с безопасностью, ориентиром для Украины должно было быть прежде всего НАТО. Евросоюз — немного другая история. Вообще же в этом контексте я, всегда шутя, люблю повторять, что больше хотела бы, чтобы Украина стала членом Британского Содружества.

А. Б.: — Это важно. Когда мы говорим о европейских ценностях, имеет место определенная манипуляция. Ведь сосуществует несколько «каталогов» европейских ценностей: каталог евротехнократов, каталог левых и тому подобное. Учитывая это, всегда уместно детализировать, что именно имеется в виду. И потому ваша шутка имеет глубокий смысл, потому что Британское Содружество — это еще одна версия европейских ценностей.

 «СЛЕДУЕТ ПОПЫТАТЬСЯ НЕМНОГО ТРАНСФОРМИРОВАТЬ НАЦИОНАЛЬНЫЙ ХАРАКТЕР»

Л. И.: — Возможна ли, с вашей точки зрения, модернизация национального характера?

С. П.: — Прежде всего следует прояснить сам концепт национального характера. Если мы возьмем его как определенную данность, по аналогии с характером человека, то окажемся в ошибочной ситуации. Понятие национального характера имеет сложную и противоречивую историю. Его нельзя воспринимать так «натурально».

А. Б.: — Представление о национальном духе, национальном характере — это конструкции, созданные интеллектуалами. В нашем случае речь идет об интеллектуалах середины ХIХ—ХХ веков — поэтах, писателях, деятелях эмиграции. Они создали определенную модель, которая мне, откровенно говоря, не очень нравится. Задача философа сегодня, с одной стороны, критическая — мы должны проанализировать, каким образом, кем, в каких контекстах был создан этот имидж. Во-вторых, следует попытаться его немного трансформировать, прибавить черты, на которые мы не обращали внимания. Ведь речь о не модерном, довольно этнографическом, немного ироническом, романтичном образе. Это началось еще с романтики в произведениях Гоголя. Это образ «из глубинки», несколько периферийный, провинциальный. В то же время мы нуждаемся в совсем другом модерном образе, образе крупных мегаполисов, современной культуры. Здесь нам еще есть над чем работать.

«ВСЕГДА ЕСТЬ НЕОБХОДИМОСТЬ ПРОГОЛОСОВАТЬ ПРОТИВ БОЛЬШЕЙ БЕДЫ»

Мария ПРОКОПЕНКО: — Как вспоминал пан Сергей, сегодня по разным оценкам, до 40% избирателей еще не определились относительно своего кандидата на должность президента. Если достойный претендент так и не появится, как должен в таком случае поступать думающий человек? Ведь в любом случае кто-то будет избран...

С. П.: — Могу рассказать о собственном опыте. Так получилось, что я добросовестно принимал участие почти во всех выборах во времена независимости. Считал, что уклоняться от этой обязанности нельзя, помня закон Солона, по которому он карал большим штрафом тех граждан, которые в ситуации выбора не становились на сторону той или иной партии. В то же время искренне признаюсь, что ни разу я не имел возможности проголосовать за кого-то. Следовательно, голосовал против определенных кандидатов. Всегда есть зло, меньшее зло и сплошная беда... Всегда есть возможность, потребность и даже необходимость проголосовать против большей беды. Поскольку в любом случае место не останется пустым, мы должны осуществлять свой выбор.

«ФИЛОСОФСКОЕ ВОЗРОЖДЕНИЕ МОЖЕТ СТОЛКНУТЬСЯ С РАДИКАЛИЗМОМ»

О. Х.: — Андрей выразил интересное мнение по поводу того, что публичные интеллектуалы, которые должны были продуцировать смыслы, очень серьезно думают, что им говорить, и большинство того, что думают, не говорят. Соответственно, появляются силы, которые готовы говорить и благодаря этому «снимают сливки», но при этом не думают. Должен сказать, что аналогичная ситуация складывается в сфере философских стартапов. Наше общество, безусловно, имеет запрос на смыслы, потому публика и реагирует именно на философию, а не, например, на историю. Ведь я не слышал о большом количестве исторических стартапов, за исключением разве клубов реконструкторов.

В то же время сейчас мы подходим к определенной стадии угроз. Все видят, что есть запрос, который необходимо удовлетворять. Официальные институции сделать этого, понятно, не могут. Все это создает предпосылки для появления разнообразных псевдоинтеллектуальных феноменов, которые тоже попытаются извлечь из этого определенную выгоду. Пока отечественное философское сообщество может обеспечить определенное количество спикеров для таких событий. Ведь обычно в подобных мероприятиях ведущую роль играет именно приглашенный философ. Поскольку же университет, как было сказано, переживает кризис, а место философии в университете — это еще более грустная история, воспроизведение необходимых кадров может просто не состояться. А сам по себе «народный порыв» не способен обеспечить качественный уровень философии. Возникает потребность в школах, в структурах воспроизведения. Сейчас, еще в полной мере не сформировавшись, они в основном исчезают. Философское возрождение может столкнуться с двумя ключевыми угрозами: шарлатанством и радикализмом.

А. Б.: — Это важная мысль. К сожалению, для многих людей определенные радикальные идеи с претензией на интеллектуализм выглядят очень привлекательно, и мы можем видеть это, в частности, в телевизионных эфирах.

С. П.: — Даже наличие у некоторых подобных персонажей вполне официальных званий и степеней вовсе не является гарантией отсутствия бреда. Чем шире будет это пространство, тем больше некачественных вещей на нем будет появляться. Мы основали конкурс философских стартапов и для того, чтобы задавать определенные стандарты. Если образуется определенное интеллектуальное поле, «репейнику» вырасти на нем намного сложнее.

О ФИЛОСОФАХ И ФИЛОСОФОЛОГАХ

С. П.: — Новые публичные форматы вырабатывают специфическое философское вещание, которое, в свою очередь, образует особый автономный дискурс — новый способ существования мысли. Он не лучше и не хуже академического дискурса. У академического дискурса — одни возможности, у публичного — другие.

Отождествлять философию исключительно с академическим дискурсом неправильно. Профессора и академики не являются философами, мы — «философологи», знатоки философии, ученые. Именно в таком статусе нас принимают на работу, в нем мы привлечены к образовательным и исследовательским процессам и тому подобное. Философ — все-таки несколько другая фигура. Хотя это, безусловно, не значит, что научный работник не может быть философом — когда так есть, это замечательный вариант.

Личности, которые могут появиться в плоскости публичного дискурса и в которых уже сейчас в известной степени превращаемся и мы, будут интеллектуалами другого уровня, интеллектуалами неакадемического пошиба. Но уровень речевой культуры, дискурсивной ловкости, аналитических возможностей в них могут быть отнюдь не меньше, чем у качественного академического специалиста. Думаю, сам процесс публичного дискурса и является естественным способом существования философской мысли. Ведь Сократ не ходил в институт философии или университет! Он общался с прохожими на площадях.

О. Х.: — Впрочем, записали результаты такого общения все же в Академии.

«ЛЮДИ СТРЕМЯТСЯ УСЛЫШАТЬ ЧТО-ТО СОДЕРЖАТЕЛЬНОЕ»

Л. И.: — Если украинские философы надумают написать манифест, мы в «Дне» готовы предоставить для этого площадку. А какие темы сегодня являются наиболее дискуссионными в среде украинских публичных философов?

А. Б.: — В разных группах и аудиториях, в которых мы с коллегами работаем, регулярно звучат определенные ключевые слова. Это: общее благо, идея целостного мышления, принятие сильных решений.

С. П.: — К этому также стоит добавить комплекс экзистенционных проблем: пути и приоритетов личного развития, самоопределения и тому подобное. Как человеку быть самому с собой. Внутренний мир человека, его противоречия. Как выдержать бремя внешнего бытия.

О. Х.: — Очень важной и вызывающей неизменный интерес является сегодня также тема свободы, реальности «Я», реальности того, что наша личность действительно существует, а не просто является иллюзорным эффектом. Эти вопросы остро встают в связи, в частности, с последними научными открытиями.

С. П.: — Подчеркну, что наиболее ощутимым является запрос на смысл. Люди чувствуют эту потребность, они стремятся услышать что-то содержательное. Что-то, на что можно было бы опереться в любом из измерений их жизни — социальном, личностном, интеллектуальном.