Ад Освенцима

Усадьба Александры Грушко утопает в цветах. У калитки радуют глаз красные георгины, белые ромашки, бархатцы. «Раньше у меня было много цветов, сейчас у меня уже нет сил за ними ухаживать — пережила инсульт, у меня проблемы с давлением», — говорит хозяйка и приглашает в дом.  Свой разговор она начинает с воспоминаний о детстве. Бог наделил долгожительницу прекрасной памятью, а еще чутким сердцем. Это даже аисты заметили и ежегодно гнездятся у ее дома, как знак — что здесь живет добрый, светлый человек.

БРАТЬЯМ И СЕСТРАМ ЗАМЕНИЛА МАМУ

«Я родилась в городке Казатин. В 13 лет осталась круглой сиротой. Со мной еще были брат и сестры. Я заменила им родную мать, — продолжает рассказ Александра Алексеевна. — Детство было тяжелое, голодное, летом я ходила в колхоз на работу, а зимой собирала ночью солому и дрова, чтобы отопить дом, нанималась на работу к людям. Когда подросла, закончила курсы санинструктора, брата моего забрали в армию. В неполные 17 лет получила паспорт, выехала из Козятина в Бердичев и там работала в детском доме. После первого отпуска поехала к брату в Белоруссию, ведь он там проходил военную службу. Приехала 18 июня, а 22-го — услышала первые залпы войны. Брат пошел на фронт, а я осталась в чужом городе. Вместе с другими эвакуированными добралась до Смоленска, а оттуда поехала в Днепропетровск к сестре. Приехала в Днепропетровск и узнала, что сестру эвакуировали, а Казатин сдан, и возвращаться некуда, некуда идти».

Александра Грушко хотела пойти на фронт санитаркой, однако единственное, что поручили несовершеннолетней девушке, — это копать окопы.

«Нашлись в Днепропетровске друзья, помогли мне найти работу — мыть пол, гладить, подыскали мне квартиру, одежду. Мои подруги, особенно Вера Бубликова, предложили уйти в подполье, раздавать листовки. Мы были молоды и неопытны, нас поймали на горячем. Сначала был приговор: повесить, но потом увидели, что совсем молоденькие, и девять человек, в том числе и меня, отправили в «Майданек», в Польшу, а оттуда в «Аушвиц» (Освенцим)».

НОМЕР 22392 — НА ВСЮ ЖИЗНЬ

«Аушвиц» забрал у Александры Грушко всю молодость, навредил здоровью, запечатлелся в памяти мучительной болью: «Меня привезли 12 октября 1942 года, накололи номер 22392, который на всю жизнь оставил след, что ты не человек, а раб», — со слезами рассказывает долгожительница. Выдерживая несколькоминутную паузу, продолжает: «Мне отрезали косы, и я стала плакать. Ко мне подошла чехословацкая еврейка, очень красивая, и говорит: «Потеряв голову, по волосам не плачут». Некоторые не выдерживали тех пыток и издевательств и умирали. Я была вынослива, боролась за жизнь... Помню, как-то в декабре нас выгнали из барака на мороз с высокой температурой и вшами. Это был тиф. Я понимала, что умираю, немецкий врач не медлил с такими больными и уже распорядился, чтобы меня отнесли на носилках в крематорий. Я была при своей памяти и понимала, что меня лишают жизни заживо. Не могла встать, потому что высохла от голода. Лишь попросила пить, потом подошла женщина-москвичка и спросила меня, откуда я, дала мне пить и выходила меня. Таким образом я выжила. Весной 1943 года ходила в поле на работу. Там ела траву, одуванчики, кукурузные листья. В этом же году в лагере начала действовать подпольная организация. Я также была в ней», — вспоминает Александра.

В концлагере жили в бараках, ежедневно умирали сотни людей, ежедневно пухли от голода и холода. Тощую, ослабевшую землячку заставили ухаживать за маленькими детьми. Это были дети в возрасте от одного года, забранные у партизан: «Все те дети были маленькие, все плачут, просятся к маме, в легких у них накопилась жидкость — кашляют, умирают в муках, без мамы... Я брала их на руки, вытирала слезы и вместе с ними плакала. Я мыла их, кормила, была им как мама. Немцы смотрели и удивлялись, что все чистые. Затем эти дети привыкли ко мне, но их приказали вывезти — я едва пережила те минуты, едва выдержала, до сих пор плачу по ночам, как вспоминаю те слезы, те маленькие глаза и ручки, которые так тянулись ко мне. Такое никогда не забудется».

В 1945 году Александра Грушко за три месяца до освобождения снова заболела тифом. Бог опять спас и уберег ее от смерти. Война закончилась, а здоровье, потерянное в концлагере, не вернулось.  Женщина осталась бездетной... доживает свой век в одиночестве, однако каждую ночь молится за себя, за тех, кто погиб, за Украину, за мир: «Освенцим для наших потомков — обычный музей, а для меня большая могила, в которую вошло более четырех миллионов людей разных поколений и возрастов. Здесь нашли свое место маленькие дети, которых клали на штабель взрослых мертвецов. Когда попадала беременная, она рожала, и того ребенка брали за ручки и ножки и выбрасывали на улицу, а там сбегались здоровенные крысы и разгрызали. Я никогда никому не желаю даже в страшных снах такое увидеть...»

Пани Александра за жизнь написала десятки стихов о пережитой боли. Некоторые из них читает наизусть. Каждое утро она просыпается с благодарностью, что Бог сохранил ее жизнь, а молодому поколению советует ценить жизнь, никогда никому не желать и не делать зла.