Анатомия тайны

К архитектурным жемчужинам Киева, без сомнения, относятся два старинных здания на улице Богдана Хмельницкого. Это Анатомический театр, построенный знаменитым Беретти, и расположенный напротив очаровательный особняк, принадлежавший выдающемуся терапевту, профессору Образцову. Увы, вблизи образцовской обители теперь всегда суета — тут находится иностранное консульство и решается вопрос о визах. А вот «театр Беретти», пусть и в ином свете, сохранил свое первоначальное предназначение — служение просвещению и науке. Уже около четверти века здесь размещается Национальный музей медицины Украины.

Хроника этого лучшего в Европе ХIХ столетия учебного анатомического корпуса сама по себе великая повесть. Тут, например, трудился Владимир Бец, впервые обнаруживший в архитектонике мозга «клетки разума», а стены помнят среди студентов Михаила Булгакова и Валентина Войно-Ясенецкого, будущего архиепископа Луку. Впрочем, не менее интригует и сам музей. Его создатель и организатор, лауреат Государственной премии Украины профессор Александр Грандо применил в панораме экспозиций совершенно необычные приемы. Представляя здесь марафон отечественной медицины в редкостных книгах, документах, фотографиях, инструментах, устроители музея возвратились и к понятию театр — в своеобразном видении истории. Художник Спартак Британ изваял, например, в натуральную величину и с портретным сходством сцены из реальной киевской медицинской летописи. Над операционным столом склонились Николай Пирогов и Владимир Караваев, в микроскоп вглядывается Даниил Заболотный, обследует пациента Василий Образцов. Мастерство этих интерьеров не уступает фигурам паноптикума мадам Тюссо, а в сочетании с фантастической сменяемостью экспозиций посредством специальной техники эти залы производят яркое, романтичное впечатление. Не зря музей вошел в число лучших собраний такого рода в мире. «Не знаю, кто придет мне на смену, — писал в своей книге «Немного о прошлом» Александр Грандо. — У него, видимо, возникнут иные импульсы в развитии начатого, но я хотел бы, чтобы дело было достойно продолжено».

И вот недавно музей возглавил кандидат медицинских наук Вадим Шипулин. Надо сказать, что, несмотря на весьма молодой возраст, он известен и даже популярен в Киеве как талантливый врач-гастроэнтеролог. Внутренней медицине отдано около пятнадцати лет усовершенствования и изысканий, и уже достаточно длительный период доцент Шипулин занимается любимым предметом и преподает его в составе кафедры факультетской терапии Национального медицинского университета им. А.А.Богомольца. Почему же доктор Шипулин вдруг перешел на другую палубу?

— Я, конечно же, не покину свою основную профессию и, если хотите, предназначение, — задумывается Вадим Петрович, — но я ведь киевлянин не в первом поколении, и интерес к истории родного города у меня, как говорится, в крови. Несколько лет назад вместе с моим учителем, заведующим нашей кафедрой, которой, к слову, более ста пятидесяти лет, профессором Вячеславом Григорьевичем Передерием мы написали книгу «Настоящие врачи». В сущности — это галерея наших предшественников в знаменитой клинике по бульвару Шевченко, 17 — Фридрих Меринг, Василий Образцов, Феофил Яновский и другие светочи украинской медицины. В основе работы — архивные находки, постижение движения врачебной мысли, погружение в старинные издания. И труд этот, захвативший меня, стал как бы прологом к новой должности — в лаборатории иных раздумий и иных задач.

— Этот музей я знаю не понаслышке, поскольку принимал участие в его создании, включая и идеи некоторых интерьеров, например, почти живой сцены «Земский врач в крестьянской хате», где ее герой похож на Чехова... Она, кстати, перекочевала в телевизионный сериал Леонида Парфенова об Александре III. Но и для меня в здании остаются «белые пятна». Прежде всего, подвал, описанный в булгаковской «Белой гвардии». Собираетесь ли вы — в качестве комментатора былого — вновь войти в эти таинственные пространства?

— Вы знаете, такие намерения есть. Именно в этом подвале, длительное время служившем моргом, начался или, вернее, получил продолжение кровавый сюжет, известный в мире как «процесс Бейлиса». Ведь как раз сюда был доставлен труп несчастного мальчика Андрея Ющинского со множеством ножевых ранений, что и послужило поводом для обвинения Менделя Бейлиса в «ритуальном убийстве». К чести киевских присяжных, они не поддались на черносотенную провокацию, и подсудимый был оправдан. Символично, что значительную роль в этом поединке между клеветой и совестливостью сыграло выступление священника Александра Глаголева (отца Александра из «Белой гвардии»), в котором он доказал полную бездоказательность домыслов. Однако поверили ему не судьи, а простые украинские селяне — присяжные, вынесшие вердикт — «Не виновен!». Я полагаю, что и в наше время, пусть в совершенно неожиданном ракурсе, говорить об исходе этого процесса, когда правда превозмогла ложь, а ксенофобия не получила общественной поддержки, отнюдь не лишне.

— Пожалуй, проект ваш оправдан, даже если учесть, что это скорее не медицина, а криминалистика.

— Однако ведь и иные ситуации в лицах — от воссоздания в музейных диорамах деталей медицинской помощи в незабываемых битвах, которые вели казаки Запорожской Сечи, до героической страды фельдшеров и врачей в дни обороны Киева в Голосеево грозным летом сорок первого года — также фактически «парамедицина». Но, согласитесь, даже чисто исторически она волнует. И тут у меня, в обращении к коллизиям минувшего века, есть такой замысел — коснуться обстоятельств кончины премьера России Петра Столыпина в Киеве в 1911 году, после выстрела в оперном театре...

— А в чем здесь тайна?

— Трагические события разыгрались примерно в радиусе полукилометра от здания, где мы беседуем. Вообще-то раненого премьера ближе и логичнее было бы немедленно доставить в клинику на Бибиковском бульваре, 17, нынешнем бульваре Шевченко, в одном квартале от оперы, чем на Мало-Владимирскую (впоследствии Столыпинскую, Чкалова, а ныне — Гончара), в частную клинику Маковского. Конечно, его и тут консультировали светила отечественной медицины, в частности, Николай Маркианович Волкович и Василий Парменович Образцов. И все-таки, не исключено, что время возможной спасительной операции было упущено. А вообще к роковому исходу привела, собственно, не пуля Богрова как таковая, а раздробленный ею орден...

— Главное в музее — летопись медицинской науки в ее объективном прочтении. Не нуждается ли она в обновлении и уточнении?

— Если быть откровенным, роль украинских медицинских школ в движении мировой науки отражена слишком однобоко и локально, хотя и целиком в духе прошедшего времени. Апофеозом научных экспозиций можно назвать, скажем, отражение достижений школ А.А.Богомольца, А.В.Палладина, В.П.Филатова, Н.Д.Стражеско и других официальных «святых» как, казалось бы, вечных доминант прогресса в медицине Украины в ХХ столетии. На самом деле медицинская мысль бурно развивалась и по иным направлениям, в широком диапазоне личностей и научных школ. Вообще-то все эти факты нашли воплощение в синтезирующей спирали медицины за тысячу лет ее развития под редакцией А.А. Грандо «Выдающиеся имена в мировой медицине», изданной в 2000 году под эгидой музея. И хотя бы часть этих сведений надо ввести в его залы. Это, скажем, достижения и образ Зельмана Ваксмана, уроженца Украины, получившего Нобелевскую премию за создание стрептомицина, или напоминание о Евгении Завойском, первооткрывателе феномена магнитного резонанса, также вынужденно покинувшего родную землю.

А как не представить в музее расстрелянную или замученную НКВД когорту замечательных украинских ученых — Александра Пучковского, Владимира Подгаецкого, Владимира Удовенко, Александра Черняховского, не рассказать о судьбе Валентины Радзимовской, организовавшей кафедры и отделы физиологии и биохимии в нескольких институтах. Семь месяцев она провела в одиночной камере во время процесса СВУ, но не признала надуманных обвинений... В 1933 году доцент Харьковского института усовершенствования врачей Андрей Журавель впервые на заседании Наркомата здравоохранения публично заявил, что в Украине развернут и усугубляется голодомор. О чем, собственно, все знали, но лицемерно молчали. Вскоре Журавель был арестован, а в 1938 году расстрелян на Соловках. Но его фотография приведена пока лишь в новой книге Александра Голяченко и Ярослава Ганиткевича «Історія медицини», а в экспозициях музея ее, увы, нет...

— Вы абсолютно правы, и все же музей, если можно так выразиться, — это вагон из минувшего в будущее с ограниченным количеством мест...

— Что ж, позвольте сделать обобщающий вывод, чтобы попытаться справедливо распорядиться подобным «вагоном». Тезис о том, что мы избираем европейские векторы, в музее, на мой взгляд, должен быть реализован в демонстрационной концепции современного отражения достижений мировой медицины, облик которой меняется буквально на глазах. И в этом смысле удивительный дворец должен стать камертоном прогресса, а не только застывшими скрижалями былого.

— Каким видится вам, Вадим Петрович, будущее этого «театра истории»?

— Я полагаю и рассчитываю, что он в недалекие сроки возвратит себе славу одного из наиболее посещаемых столичных музеев. Собственно, долгие годы это так и было. Но новое время побуждает к новым подходам, новым идеям, решениям и озарениям в этой чувствительной сфере. С другой стороны, это ведь, прежде всего, научный музей, и осмотр экспозиций останется преимущественно экскурсионным — хотя бы потому, что интереснейший маршрут по кольцу истории базируется на использовании специальных, абсолютно уникальных технических комплексов, на последовательном включении оригинальных автоматических устройств. Все это, как я знаю, страстно влечет и общую публику, особенно молодежь. Но осуществить более шести-семи экскурсий в течение дня невозможно, и поэтому музей, если хотите, сохранит черты некоторой элитарности и таинственности. Что же, так и должно быть.

— В музее неизменно бывают и медики — всех специальностей и рангов. Можно предположить, что и этот поток будет интенсивным, ибо Киев весьма быстро превращается в город мировой науки. Следовательно, и здесь нужно музейное «лица не общее выраженье»?

— Я убежден, что и это наша болевая точка. Обновление технологий, без чего нам не двинуться вперед, позволит в короткие интервалы сменять и разнообразить научные экспозиции, посвящая их эпохальным датам в медицинской науке, крупным событиям, знаменательным интеллектуальным рубежам международного плана, совмещая их с конференциями, встречами, симпозиумами в музейных стенах, для чего и сегодня есть все возможности.