Астронавт мозга

Жизнь коротка, наука обширна, случай шаток... Из этого афоризма Гиппократа, ставшего путеводной звездой для видного врача и ученого нашего времени Юрия Афанасьевича Зозули, надо очевидно выделить слова о случае. Летом 1950 года виртуоз хирургии мозга Александр Иванович Арутюнов, возглавляя в Винницком медицинском институте государственную экзаменационную комиссию, предложил нескольким его выпускникам стать волонтерами нового направления. Дело в том, что как раз в эти месяцы в Киеве усилиями А. Арутюнова и под его руководством был организован институт нейрохирургии, и замечательному мастеру, главному хирургу армии и фронта в дни войны, ученику академика Бурденко, были нужны молодые последователи. В этом ряду оказался и Зозуля. Так был перейден рубикон. В славном институте, где жизнь так часто побеждает смерть, Юрий Афанасьевич безотрывно трудится более полувека.

Тогда Арутюнов, конечно, не знал, сколь сложным пролег для Зозули путь к врачебному диплому. Просто он безошибочно почувствовал в молодом докторе какую- то важнейшую искру — поступай так, как велит долг человека. Что же, высокий спокойный интеллигентный отличник учебы, поразивший мастера глубокими ответами, соответствовал таким постулатам. Быть может, и потому, что биография его протекала драматично и высоты он брал сам. В горьком тридцать восьмом Юрий навсегда расстался с отцом. Афанасий Зозуля, талантливый инженер-строитель автодорог, как и тысячи других людей, был беззаконно арестован и из той пучины не вернулся. «Улики» состояли в том, что он вел дорогу стратегического значения к Перемышлю, к западной границе. Инженера обвинили в... шпионаже. Спустя годы, после падения культа личности, реабилитирован посмертно, «в связи с отсутствием состава обвинения». Впрочем, Зинаида Алексеевна Павличенко, мама Юрия, после войны, в результате долгих хлопот, получила справку, что муж в 1942 году умер в Казани. Она даже попыталась разыскать его могилу, но, разумеется, безуспешно. Ведь и в Виннице была своя Быковня...

В дом, построенный отцом, вселили еще две семьи, но жили они дружно. Зинаиде Алексеевне, фармацевту с высшим образованием, дальнейшее заведование аптекой, конечно, не доверили, ее переводили с места на место. Прошли времена немецкой оккупации, и в 1944-м семнадцатилетний Юрий был зачислен в «истребительный батальон» и даже назначен командиром взвода. Обвешанные разнообразным оружием, мальчики по ночам оберегали Винницу от бандитов. Одновременно Зозуля экстерном сдал экзамены за седьмой, восьмой и девятый классы и поступил в десятый. В нем их было одиннадцать, в основном девочки. Юрию хорошо давались математика и физика, и инженерная стезя, казалось, была уготована. Тем более, что в сорок пятом ввели аттестаты зрелости и школьные медали, и юноша оказался в числе первых золотых медалистов в городе. Был зачислен на факультет электромашиностроения Киевского политехнического института и приступил к занятиям. Но вдруг факультет перевели в Днепропетровск. Учиться впроголодь было невмоготу, и студент вернулся домой. Мама, вновь работавшая в аптеке, понятно, мечтала, чтобы сын приобщился к медицине. Увы, он был пока к ней равнодушен. Но в Виннице было лишь два института — педагогический и медицинский. Зозуля выбрал все же медицинский, как более престижный. Шел уже октябрь, пропущенное пришлось нагонять. И в этой маяте, выбираясь из анатомических дебрей, он однажды, еще первокурсником, попал на лекцию по физиологии, которую блистательно вел профессор Филипп Николаевич Серков. Возможно, это и стало «кодом» будущего. — Мой замечательный учитель, академик Серков, корифей института физиологии имени Богомольца, и сегодня с нами, — замечает Юрий Афанасьевич. — Он приближается к столетнему возрасту...

А затем на склонность Юрия к оперативному искусству обратил внимание Иван Яковлевич Дейнеко, директор института, заведующий кафедрой факультетской хирургии. Видимо, Ф. Серков и И. Дейнеко и рекомендовали Зозулю в нейрохирургическую «Мекку».

Институт, ведомый Арутюновым, получил корпус на нынешней территории учреждения. Сейчас старинное трехэтажное здание классической постройки выглядит несколько архаичным в сравнении с новыми постройками, и в нем, кстати, развернут капитальный ремонт. Но в то время тут все было, словно на войне. Отголоски боев — этой тотальной травматической эпидемии — приводили сюда все новых пациентов. А Юрий Зозуля защитил в 1954 году кандидатскую диссертацию, формально отстоящую от последствий огневого лихолетья, но фактически с ними связанную — об оперативном методе лечения туберкулом задней черепной ямки, которые научился удалять. Сегодня туберкуломы такой локализации пока почти не встречаются, антибактериальная терапия, пусть на время, блокировала такие атаки бациллы Коха. «Но в те годы, — замечает Юрий Афанасьевич, — подобные поражения возникали довольно часто. Однако уже появился стрептомицин, и я одним из первых изучил его обнадеживающие возможности и при мозговых формах туберкулеза».

Арутюнову, военному хирургу высокого ранга, была свойственна манера бросать учеников, будто щенков, в воду с целью навыков самостоятельного плавания. И в том же 1954-м Зозуля, еще далеко не достигший тридцати, был назначен главным врачом института. Хлопоты эти сочетались, по традиции, с кадровой работой в различных клиниках. Одной из них, в разряде первоначальных, была клиника детской нейрохирургии...

Но пора рассказать о далеком сенсационном повороте. На рубеже шестидесятых профессор Арутюнов, вслед за одним из французских нейрохирургов, впервые в Советском Союзе кардинально изменил тактику лечения геморрагических инсультов, т.е. кровоизлияний в мозг. Больные срочно доставлялись в институт, и сгустки крови удалялись, что многих спасало. Ведь до этого страдальцев не рекомендовали трогать с постели, пока не распорядится судьба. Сложность состояла в том, что оперировать таких пациентов надо было как можно раньше, в пределах трех суток. Был налажен мост со станцией скорой помощи, и конвейер начал действовать. В основном этих больных брал на себя Георгий Афанасьевич Педаченко, сокурсник Зозули по медицинскому институту, также замеченный Арутюновым, доблестный фронтовик. Сегодня старый корпус украшает мемориальная доска в память о Георгии Педаченко, установленная по инициативе его ученика, преемника на кафедре нейрохирургии академии последипломного образования профессора Николая Полишука. Но он, в плеяде второго поколения патриотов нейрохирургии, придет в эти стены лишь потом... А тогда, в моменты творения, все организационные заботы беспрецедентного начинания легли на плечи главврача. И вот в один из дней, я, молодой врач и начинающий медицинский журналист, увидел их вчетвером — страстного, неподражаемого Арутюнова и трех его молодых сотоварищей — Андрея Ромоданова, заместителя директора, врача с героической фронтовой школой, чье имя ныне носит институт, Георгия Педаченко и Юрия Зозулю. Как раз привезли пациента с инсультом, и они обсуждали, в каком порядке действовать дальше.

С той поры я стал бывать здесь. Особенно интересными были для меня беседы с Юрием Афанасьевичем. Ведь в 1964 году А. Арутюнов стал директором Института нейрохирургии имени Н.Н.Бурденко в Москве. В Киеве его сменил А. Ромоданов, а Ю. Зозуля, по предложению Александра Ивановича, был назначен заместителем директора института по науке. Панорама научно-технического развития этого форпоста знаний о мозге, который одновременно и бурно развивался, представала передо мною именно в его небольшом кабинете. И все-таки, о череде трогательных и драгоценных деталей мне дано узнать лишь сейчас.

Разумеется, я спрашиваю о гамма-ноже, ведь о нем все наслышаны. — Знаете, в 1957-м, когда в космос был только запущен первый наш спутник, — вспоминает Юрий Афанасьевич, — я и еще три врача, вместе с Александром Ивановичем, побывали в Швеции и там познакомились с нейрохирургом Л. Лекселлом, изобретателем гамма-ножа. Название это, пожалуй, не самое удачное, ибо на самом деле перед нами прибор для радиохирургии посредством гамма-излучений, для чего используются кобальтовые мощности. С моей точки зрения, предпочтительнее линейные ускорители, дающие должный эффект, однако лишенные некоторых недостатков гамма-ножа. В целом, это был знаменательный визит, хотя Александру Ивановичу он стоил трудов. «Железный занавес» еще существовал, и Арутюнову было предложено отправиться в поездку одному. Со своим южным темпераментом, он ехать без учеников наотрез отказался. А поскольку приглашение было уже согласовано, его «обструкция» грозила международными осложнениями. И мы получили визы...

— Юрий Афанасьевич, после руководства детским отделением, вслед за Андреем Петровичем Ромодановым, вы посвятили немало лет и усилий становлению нейроонкологии в институте, да и сейчас руководите этой клиникой. Какие прорывы связаны с этими исканиями?

— Позвольте начать с будней и драм клиники детской нейрохирургии. Самым нестерпимым были опухоли у детей, особенно если выздоровление, в силу свойств патологии, оказывалось проблематичным. Вспоминаю трех девочек с такими заболеваниями, лежавших в одной палате. В ее дверях я вдруг услышал: «А меня Юрий Афанасьевич больше любит, потому что я похожа на его жену», — мечтательно сказала одна из моих маленьких пациенток... Всех их я благополучно прооперировал, но светлый промежуток, увы, не оказался долговечным. Такие случаи побудили меня сосредоточиться на нейроонкологии. Это нелегкие операции, в былые годы я производил примерно двести вмешательств в течение года. Таким образом, и у меня все же есть легион исцеленных...

— Ваша докторская диссертация, которую защитили в 1966 году, посвящена особенностям сосудистой картины вблизи опухолей, иначе говоря, расшифровке неведомых тайн грозных этих новообразований и видоизменению, на платформе новых знаний, лечебной тактики. Причем серьезному продвижению вперед способствовало и внедрение микрохирургии в нейроонкологию. Каким образом это произошло?

— Я вновь хотел бы отклониться и упомянуть о методе стереотаксиса — предшественнике микронейрохирургии. В Советском Союзе его впервые применил Э.И.Кандель в Москве, а затем, по просьбе А.И. Арутюнова, он и в Киеве включился в нововведение, которое вскоре взял в свои руки Олег Лапоногов, удостоенный в 1977 г. за успешный поиск Государственной премии Украины. Способ вошел и в нейроонкологию, особенно после синтеза с использованием криотехники. Но интуитивно я чувствовал: оперировать нужно все же нежнее и изощреннее, ибо мозг при прикосновении скальпеля, эта великая планета разума и всего остального в жизнедеятельности, этого достоин. В 70-х годах я вместе с коллегами попал на Международный нейрохирургический конгресс в Японии. Он проходил в Токио, а в Киото одновременно открылась конференция по микрохирургии применительно к нашей отрасли. Я поехал на конференцию. Она сводилась к дискуссии двух крупных нейрохирургов — турка Язаргила и канадца Дрейка, которые оба чрезвычайно успешно пользовались операционным микроскопом. Я убедился, он очень нужен и в Киеве. Через некоторое время такой аппарат в институте появился. С той поры я и мои ученики оперируем только с его использованием, и для этого изобретены и некоторые дополнительные инструменты. Операция идет медленнее, но зато куда осторожнее, с более выраженным органосохраняющим эффектом. Ты как бы становишься астронавтом мозга...

— Уже более четырнадцати лет вы руководите институтом и одновременно являетесь вице- президентом АМН Украины, избраны членом-корреспондентом НАН Украины и действительным членом медицинской Академии. Есть ли связь между этими миссиями?

— Вице-президентом АМН и председателем совета по клинической медицине я стал несколько ранее. К слову, совсем недавно, в нынешнем декабре, в течение трех дней проходили его заседания, и руководители двадцати двух академических институтов клинического профиля докладывали о планах и программах работ на ближайшие годы.

Получилось так, что весной памятного 1993 года была учреждена АМН Украины и приступила к деятельности. Старту научной медицины во имя Украины предшествовала встреча Бориса Евгеньевича Патона и нескольких ведущих ученых-медиков во главе с академиком Александром Федоровичем Возиановым, зачинателем необходимейшей идеи, с президентом Украины Леонидом Макаровичем Кравчуком. Так, Академия медицинских наук, собственно, и родилась. Ее президентом был избран А.Ф. Возианов. И вскоре он выдвинул кандидатуру академика В.В. Фролькиса и мою на вакансии вице-президентов. Владимир Вениаминович Фролькис сосредоточился на развитии институтов теоретической направленности, а в мои обязанности вошло участие в развитии клинических учреждений в структуре АМН. Это и сегодня обширные горизонты повседневных обязанностей.

Но в августе того же 1993, в результате быстро текущего недуга, в разгаре исканий и планов, скончался Андрей Петрович Ромоданов, Герой Социалистического Труда, академик АМН Украины и в недавнем былом академик АМН СССР. Поскольку я в течение 29 лет был его заместителем, «штурвал» был поручен мне. Понятно, что и институт отчетливо и плодотворно изменяется, возникают новые отделы и темы. Так, нейрохирургия в вариантах операционной микроскопии открывает, в частности, и большие перспективы использования чипов для более целенаправленного лечения. Новшества переживают все отрасли моей специальности. Но это видимо иные сюжеты...

Говорят, портрет ученого оттеняют и хобби. Увлечения Юрия Зозули в этом смысле — многокилометровые пешие путешествия, по окрестностям Киева, в выходные дни. Что же, тут двойная игра — дорогу осилит идущий. А главное: в таком видении природы хорошо думается. Недаром воображение порождает событие.

Кабинет Юрия Афанасьевича.

— В половине девятого утра он, как правило, уже на работе. Врачебный халат, по хирургическому ритуалу, с завязками сзади. За этим старомодным письменным столом работали и Арутюнов, и Ромоданов. На стене серия фотографий, охватывающих мир нейрохирургии — ведь в этих стенах побывали самые выдающиеся ее представители. Я ищу завершающую формулу к этому рассказу о необыкновенной жизни хирурга в трудной и неизменно нужной науке. Мне кажется, она, по Сенеке и по Зозуле, звучит так: «И ум, и душа окрашены одинаково».