Богдан СТУПКА...

Бывает так трудно объяснить всплески эмоций. Недавно, в Сингапуре, в ресторане, куда пригласили меня на dinner три профессора, неожиданно на глаза навернулись слезы. Что случилось? Просто я услышал пение и увидел поющую ресторанную обслугу... И мигом вспомнилось, как сидели с Богданом Ступкой в ресторане «да Винчи» и он с каким-то особенным удовлетворением рассказывал, что ровно в девять на тех вон ступеньках выстроится персонал и запоет итальянскую песенку. И действительно, они там появились и запели — для него. Да, для него, радушно помахивая руками... Опять звучит песенка, а Ступки почему-то нет. Никакими словами невозможно объяснить эту несправедливость.

Он так любил жизнь и с таким наслаждением жил последние годы. Именно жил. Хотя зачастую цитировал Ивана Франко: «Працювать, працювать і в праці сконать...»! Работал действительно много — и в театре, и особенно в кино, главным образом российском. Однако совсем не был похож на человека, зацикленного только на работе. Ужасно любил застолье, любил угощать. Будь то в ресторане, или в «каптерке», небольшой комнатке напротив кабинета Ступки в театре имени Франко. И с таким наслаждением слушал других, говорил и показывал сам. Он был актером во всем, все, что он рассказывал и показывал, часто выглядело отточенными актерскими этюдами.

Популярность тоже воспринимал с видимым удовольствием. В этом смысле он был аристократом — никакой пренебрежительности или снисходительности к кому бы то ни было. В театре так же. Должность художественного руководителя (Национального театра им. И. Франко. — С.Т.) сначала кое-кого из актеров настраивала против него. Несколько раз слышал от его: «Вот этот так уже волком смотрит... А я позвал его, немножечко коньяку, немножечко разговора — и роль ему предлагаю. Талантливый же человек, что нам делить?».

Вообще — никакой напыщенности не замечал никогда. Простой пример. В 2008 году Ступке достался приз — серебряный «Марк Аврелий» на Римском кинофестивале, за лучшую мужскую роль (фильм польского режиссера Кшиштофа Занусси «Сердце на ладони»). Если бы кто-то другой — то столько бы величия и рассказов, как чествовали и к итальянскому небу подбрасывали. От Богдана Сильвестровича же я услышал такое: «Вы думаете, этот приз был случайностью? Да нет же! Ровно за десять лет до того я был в Риме. Гуляю себе по городу, и вдруг так в туалет захотелось. Туда, сюда — нет ничего нужного. Аж глядь, смотрю, памятничек какой-то и травка под ним. Со мной были двое ребят, попросил их, чтобы прикрыли — и оросил травку. Потом поднимаю голову — а это Марк Аврелий!.. Видите, через десять лет отблагодарил. Понравилось ему...»

Роль министра культуры в правительстве Виктора Ющенко в начале прошлого десятилетия тоже играл с наслаждением и интересом. Ему прежде всего был интересен новый жизненный материал, познание которого он потом использует в ряде фильмов. Рассказывают, как однажды во время совещания в кабинете министра туда неожиданно вошли двое — режиссер и одновременно генеральный директор Киностудии имени Довженко Николай Мащенко и Юрий Ильенко. Они упали на колени и направились к Ступке с возгласами: «Отец родной, спасай украинское кино!». Растерянность министра продолжалась какое-то мгновение, а затем он тоже встал на колени и двинулся навстречу, выкрикивая: «Гении украинского народа, какое счастье»! Затем они обнялись и некоторое время возились на ковре, под озадаченными взглядами присутствующих чиновников. Последних, кстати, министр Ступка неизменно называл «мое творческое чиновничество». Когда правительство Ющенко отправили в отставку, Богдан Сильвестрович был очень разочарован. Только же вошел в суть дела, только начал что-то делать...

Еще министром взял меня с собой в Витебск на «Славянский базар». Ехали на автомобиле, водитель гнал машину со скоростью 150-180 километров. Я несколько раз предлагал ехать медленнее: «Не забывайте, кого везете», — обращался к шоферу. «Да ничего, — успокаивал Ступка, — автомобиль качественный, мы качественные — наслаждайтесь качественной скоростной жизнью»! Один из вечеров в Витебске был предоставлен украинским певцам — блестящий концерт, на который удалось собрать наших исполнителей отовсюду. Затем министр садится в машину и тянет меня за собой. Украинский посол испугано: «Что вы, что вы, это нарушение протокола!». Ступка пренебрежительно машет рукой: «Какой там еще протокол! Сергей, садитесь».

Вечером его пригласил к себе белорусский министр. «Пойдете со мной», — сказал Богдан Сильвестрович. Я попробовал отказаться: неудобно, министры, а я... «Да я знаю этого министра — до утра будет истории рассказывать. А так вы — уставший, мол, нужно идти. А я с вами, за компанию, бегом». Пошли. Чтобы развлечь гостя, появился белорусский квартет исполнителей. Первая песня «Ой чий то кінь стоїть...», только на белорусском. Мы переглянулись, однако ничего не сказали. Вторая — тоже хорошо знакомая наша народна, и опять на белорусском. И третья... Здесь Ступка не выдержал: «Так это же украинские народные песни!». Певцы очень удивились: «Нет, что вы! Это белорусские». Так я до сих пор и не знаю, что это было?

А дальше пошел очень интересный разговор, с воспоминаниями. Певческими. Ступка, как известно, был сыном оперного певца и не раз с юмором рассказывал о том, как в детстве упражнялся в пении, пугая прежде всего соседей. Чтобы продемонстрировать свою песенную неспособность, напевал и уже взрослым. Иногда даже арии из опер. Для комического эффекта чаще всего арию Зорге из оперы «Рихард Зорге» Юлиуса Мейтуса. Смех это вызывало необыкновенный. Впрочем, слух у него таки был!

У него была какая-то особенная, актерская память. Вспоминаю, как однажды сидели в компании с известным дирижером Иваном Гамкалом. Он тоже из Львовской области. Как принялись вспоминать послевоенные реалии... Я был поражен — Ступка вспоминал такие бытовые мелочи. Вплоть до того, какими были вилки или какого цвета салфетки...

Вообще, несмотря на представление об актерах как людях достаточно несобранных, придерживался дисциплины. Очевидно, влияние на него в этом смысле имела жена Лариса, прежняя балерина. Скажем, в день спектакля Богдан Сильвестрович несколько часов отдыхал. А как иначе — маленьких ролей у него практически не было, а несколько часов на сцене — дело достаточно изнурительное.

Вспоминаю, снимали мы о нем фильм, который потом получил название «Богдан Ступка. Львовские хронички». Группа, во главе с режиссером Юрием Терещенко, приезжает во Львов и едва ли не сразу едет в театр имени Заньковецкой. В тот вечер должны были показывать постановку франковцев «Король Лир». Ищем Ступку, говорят, что он на сцене. Идем туда, аж он там репетирует — сам! — роль, посматривая в тетрадь. «Не так часто играем, — говорит он, — надо повторять». И, прищурясь: «Что характерно, только я один. Все разбрелись по городу, кто куда...».

Впечатление од спектакля помню до сих пор: на сцене жил один только персонаж — Лир Ступки. Другие так себе, отбывали номер. Может потому он — Ступка, а кое-кто, имея талант (предполагаю, что никак не меньший), эксплуатировал его, ничего не добавляя, не прилагая никаких сил. Автомобиль, в бак которого не доливают горючее, рано или поздно останавливается. Дальше — одна только имитация движения.

В том же фильме Терещенко есть эпизод, который до сих пор в памяти. Лир-Ступка доигрывает эпизод, его выносят на носилках со сцены. Он поднимается и идет по коридору в гримерную. Мы за ним. В гримерную он сразу падает на топчан и замирает с закрытыми глазами. Перед нами лежал опустошенный старец, не 58 лет, а все 85... Такое истощение не сыграешь, он оставил на сцене едва ли не все силы. Поэтому трудно поднимается, говорит: «Как вот раньше Лира играли в семьдесят-семьдесят пять лет? Здесь молодой еще — и уже на грани сил играешь...»

Не потому ли в последние два года все чаще говорил, что хочет перейти на маленькие роли. Силы же не безграничны. Так родилась идея постановки Чеховского «Вишневого сада», где Ступка должен был играть Фирса, рядом с киевскими и московскими актерами. Небольшая роль, в которой сжато много мировоззренческих атмосфер. Спектакль сделали, однако без Ступки. Фирсом он очевидно, по своей жизни, чувствовать себя не мог, но что-то ему таки виделось — оконечное, когда остаешься сам, когда тот человеческий и природный пейзаж, в котором жил, остыл, пожелтел, а ты живешь по неизвестному коду жизни.

Случилось так, что где-то в середине 1990-х мы вместе ехали в Москву, на кинофестиваль. Его встречали, и он предложил подвезти и меня до гостиницы. Приехали, а там оказалось, что мне надо ехать в другую. Но сперва зашли в номер Ступки, который оказался более чем просторным — в несколько комнат. «Чего вам куда-то ехать, — врасплох сказал Ступка. — Оставайтесь здесь, места, как видите, хватит еще на троих».

Так и сделали. По вечерам, перед сном, о многом беседовали. И как-то говорю: «Богдан Сильвестрович, знаете, в 54-ом году поэт Олекса Ющенко приехал в Новую Каховку. Не было ему куда приткнуться, к счастью, встретил его Александр Довженко и пригласил в свой гостиничный номер. И так они до самого утра шумели, точнее, говорил Довженко. И вот прошло уже больше сорока лет, а Ющенко все пишет и пишет воспоминания о той незабываемой ночи. А я здесь с вами аж несколько дней и вечеров... Представляете, сколько я воспоминаний о вас напишу? Если переживу, конечно...». — «Ну, это еще мы увидим, — был ответ, — кто кого переживет!».

Вот, не перешел Богдан Сильвестрович 2012 год. За новогодний стол семья сядет уже без него. А собственно несколько семей — домашняя, театральная, кинематографическая. И начнутся — нет, не воспоминания. Разговоры с живым Ступкой. Так как понятно, он нас точно переживет.