Чинить мир
Общественная активистка Настя Мельниченко — о реабилитации ветеранов, феминизме как протесте и наслаждении эпатажем![](/sites/default/files/main/articles/25102017/10melnichenko.jpg)
Имя Насти МЕЛЬНИЧЕНКО (1984, изучала археологию и древнюю историю Украины в НАУКМА, училась в Институте журналистики университета им. Шевченко) стало известным после колоссального резонанса инициированной ею интернет-кампании «Я не боюсь сказать», посвященной теме насилия над женщинами. В действительности же размах деятельности Анастасии значительно шире. Она возглавляет общественную организацию «Студена», своими силами строит творческий хутор Хрули-на-Суле (Полтавская область), пишет книги, растит двоих детей. Ее жизнь — это образец пока еще нечастого у нас успешного становления независимой женщины.
«СТУДЕНА»
— Настя, «Студена» — это для тебя работа или, говоря высоким штилем, миссия?
— Моя миссия — это, наверное, то, что я называю «чинить мир» — то есть делать его лучше. Я занималась этим в свободное от работы время, когда еще работала журналисткой. В какой-то момент поняла, что активизм настолько меня поглотил, что пришло время превратить его в работу. Многие люди по непонятной мне причине считают, что общественная деятельность должна быть неоплачиваемой. Но если человек 8 часов трудится на работе, а затем 1 час выделяет для волонтерства — это не так эффективно, чем когда он 8 часов в сутки будет заниматься строительством страны, да еще и сможет посещать нужные курсы, повышать квалификацию. Поэтому я сделала активизм своей работой. Это не значит, что если мне не будут платить, я этим не буду заниматься. Вообще, я регулярно работаю как волонтер в разных проектах.
— Чем, собственно, занимается «Студена»?
— Психосоциальной адаптацией ветеранов АТО. Сейчас мы открыли второе направление — помогаем создавать местные громады.
— О реабилитации ветеранов говорят много, но насколько запущена у нас эта тема?
— Уже в твоем вопросе есть ответ: ты не спрашиваешь, насколько все хорошо. Я очень рада, что за это взялся общественный сектор. Есть ряд организаций, которые этим занимаются профессионально, качественно — «Побратимы», например. Но, к сожалению, у нас очень низка психологическая культура. Люди считают, что то же посттравматическое расстройство — это глупости, «выпей и все пройдет». Организациям, подобным нашим, приходится существовать почти исключительно на зарубежные гранты. Не хочу сказать, что, мол, не нужно сбрасываться на тепловизоры или на носки. Просто необходимость психологической помощи недооценена. Распространенная ситуация: ветеранов АТО посылают в государственный санаторий, где штатным психологом работает пожилой человек (часто даже без необходимой квалификации!), и он понятия не имеет, как работать с теми, кто пережил травматические события на фронте. К нам приходят ветераны после такой помощи и говорят: «Нет-нет, психология не нужна, я уже был, что-то рассказывал, а она мне: «Что вы чувствовали, когда убивали людей»?» Мне, когда такое слышу, становится плохо. Что же касается нас, то мы помогаем в трудоустройстве, объединении семей, способствуем работе между ветеранами — они собираются в группу и по принципу «равный равному» делятся тем, что переживают. Наши психотерапевты дают индивидуальные консультации в случае необходимости. Людей со сложными случаями перенаправляем к специалистам: психиатрам, наркологам и т.п.
— Вторая тема — создание громад — звучит масштабно. Это же, в сущности, все равно что поднять Украину.
— Мы не можем справиться со всем слоном, но способны есть его кусками. Приходим в какие-то населенные пункты и пытаемся местных жителей мобилизовать, объединить и показать, в каком направлении двигаться, чтобы они могли решить свои проблемы сами, не ожидая, что придет условный «дядя» и сделает им хорошо. Сейчас «Студена» совместно с движением «Сильні громади» воплощает в жизнь проект «Эффективный город». Мы взяли 16 небольших городов и благодаря фокусным группам и опросам определили их типичные сложности. Создали клубы «Эффективный город», где люди ищут пути решения этих вопросов — от бездомных животных до плохих дорог. Некоторые сдвиги есть, просто трудно определить окончательные результаты, потому что это процесс.
ХРУЛИ
— Твой творческий хутор Хрули-на-Суле — именно из этого рода деятельности?
— Это моя маленькая мечта. Там живет всего 46 человек. Когда мы туда приехали, я не могла не начать применять свои знания о поднятии громад. Хрули находятся в уникальном месте с лесами, реками, полями, здесь бегают кабаны, в огород заходят лоси. Это все можно использовать! Мы с партнером по проекту мечтаем показать, насколько мощные ресурсы имеют крестьяне и что возвращение колхозов, о которых все мечтают, — не единственный вариант выхода из кризиса. Строить творческий хутор нам помогают волонтеры со всей Украины, и это очень удивляет местных: как это — просто приехали помочь? Сейчас 60% своего заработка я вкладываю туда.
— И каковы результаты?
— Мы построили там летний лекторий. Проводили мастер-классы по ткачеству с местной детворой. Я привезла лектора, пригласила их, а они спросили: «Что это?» Дети 8 лет не знают, что такое ткачество! Недавно за грантовые деньги мой партнер оборудовал там гончарную мастерскую, в ней тоже занимаются дети. А так — в Хрулях нет ни магазина, ни школы, ни библиотеки, ни клуба, ничего. И очень трудно заинтересовать благотворителей вкладывать деньги в такие села. Потому что обычно жертвуют, исходя из количественных показателей. Вот дам 10000 долларов, чтобы сделать хорошо 2000 людям. Но 46 хрулян так же достойны помощи. Сейчас нам очень повезло — проект «Строим Украину вместе» взялся создавать в Хрулях читальню. Это будет библиотека с зимним лекционным залом, куда будут приезжать творческие люди — писатели, художники — и смогут что-то интересное рассказывать.
ФЕМИНИЗМ
— Ты называешь себя феминисткой. Как ты пришла к этим убеждениям?
— Скажем так, я еще в детстве, живя в селе с отцом, была нетипичной девочкой, немного смахивала на мальчишку, по крайней мере у нас это считается мальчишечьим поведением — гонять на лошади по полям, лазить по деревьям. Вот я возвращаюсь в Киев, чтобы ходить в гимназию, и меня начинают одергивать: «не бегай, ты же девочка», «не лезь на дерево, ты же девочка». Я не понимаю, что происходит. А переломный момент наступил в возрасте 17 лет, когда я хотела научиться фехтовать на мечах. Пошла в клуб средневекового фехтования, а там мне ответили: «Девушки не фехтуют. У них центр веса не там, где надо. Давай ты будешь вышивать на пяльцах». Мне это «вышивать на пяльцах» на всю жизнь запомнилось. Я так возмутилась, что после этого пять лет занималась фехтованием на японских мечах вплоть до самой беременности. Вот с того момента я начала замечать, что часто, если могу сделать какую-то штуку, меня убеждают, что нет, не могу — по той причине, что у меня, простите, половые органы иной формы. Так я и стала убежденной феминисткой.
Ко многим пришло осознание, что насилие — реальная проблема, что ее нужно решать, что некоторые вещи, которые считались нормой, для многих неприемлемы. Ведь раньше бытовало убеждение, что тему домогательств или изнасилований придумали грантоеды, чтобы брать деньги у грантодателей. Кампания дала голос простым женщинам, не активисткам. На эту тему заговорили. Дополнительные кампании, акции протеста, театральные постановки, группы поддержки — началось необходимое движение.
— Была ли для тебя сюрпризом негативная реакция достаточно большого количество вполне образованных людей на «Я не боюсь сказать»?
— Говорят, что самые образованные россияне «валятся» на украинском вопросе. Так же самые образованные мужчины валятся на теме гендерного равенства или феминизма. С другой стороны, я рада, потому что сработал своеобразный фильтр, который показал, кто кем является на самом деле. Рядом остались лучшие мужчины, те люди, которые поддерживают во мне веру, что все будет хорошо.
— Эта кампания что-то изменила, кроме твоего окружения?
— Бесспорно. Ко многим пришло осознание, что насилие — реальная проблема, что ее нужно решать, что некоторые вещи, которые считались нормой, для многих неприемлемы. Ведь раньше бытовало убеждение, что тему домогательств или изнасилований придумали грантоеды, чтобы брать деньги у грантодателей. Кампания дала голос простым женщинам, не активисткам. На эту тему заговорили. Дополнительные кампании, акции протеста, театральные постановки, группы поддержки — началось необходимое движение.
— С одной стороны, ты убежденная феминистка, с другой — работаешь в тех секторах, где преобладают консервативные убеждения. Как тебе удается все это совмещать?
— В моей голове абсолютно спокойно уживаются патриотизм и феминизм. То, что они не уживаются в головах тех, с кем я работаю, меня часто огорчает, я выгораю, бывает, хочется махнуть на все рукой. Обидно, когда ты несколько лет помогаешь ветеранам, а затем тебя определенные представители ветеранского сообщества начинают осыпать ругательствами или даже угрожают в соцсетях, потому что ты феминистка. Им уже не важно, что ты делаешь: феминистка — значит, враг. Есть печальные примеры, когда парень и девушка бок о бок воюют в добровольческом батальоне, а затем девушка выходит на «Киевпрайд», поддерживает ЛГБТ-сообщество и после этого на нее обрушивается шквал ненависти от своего же побратима. Мне кажется, что здесь немножко есть «рука Москвы», когда украинцев пытаются расколоть по этим вопросам.
— Что делаешь, когда случается то выгорание, о котором ты сказала?
— Еду в Хрули, беру кисточку или шпатель и работаю физически, восстанавливаю какой-то старый дом. Становится легче. Или общаюсь с близким человеком. Важно понимать свои механизмы, которые запускают восстановление.
НАСЛАЖДЕНИЕ ЭПАТАЖЕМ
— Ты так активно атакуешь разные табу и суеверия... Получаешь бойцовское наслаждение от этого?
— Есть наслаждение эпатажем. Мне нравится шокировать людей. Плыть против течения. Говорить не то, что хотят услышать.
— Чем из сделанного больше всего гордишься?
— Сейчас я закончила писать вторую книгу, и она мне ужасно нравится. Первую — «Я не боюсь сказати» — писала с перепугу, из больницы, я не пропустила ее через себя. Новая книга является исповедью. Когда я ее писала, то и смеялась, и плакала, друзьям давала почитать — и друзья плакали. Полным-полно эмоций. Текст посвящен сложным темам у подростков: изнасилованиям, ранней беременности, расстройству пищевого поведения, и о му*аках, и о смерти. Очень жду ее выхода.
— В завершение традиционно: есть ли у тебя хобби?
— Я исследую историю сексуальности. Собираю исторические упоминания о сексе и фактах отношения к сексу в разные эпохи, фотографирую эротические артефакты, ищу их в музеях, собираю непристойные выражения, непристойные песни. Это то, что меня всегда привлекало. Второе, не меньшее увлечение, уже более 10 лет очень меня вдохновляет — фольклор, народное пение. Изучаю фольклор, знаю много песен и пою сама.
Выпуск газеты №:
№190, (2017)Section
Общество