Дети танцуют на крышах

«Сначала у меня возникла мысль проследить, что они там делают. На крышах. Каждый вечер я слышал их осторожные шаги и скрип двери, ведущей на чердак и на крышу. Шагов было много и я предполагал, что их больше десяти человек, а, возможно, и все двадцать! Представьте, что они танцуют на крышах с девяти вечера до трех-четырех ночи. Постоянно танцуют, не останавливаясь даже на перекур. От их постоянства можно было сойти с ума или попасть в комнатку, где проверяют всевозможные эффекты и галлюцинации. Но я слышал каждый день, как они взбираются по лестнице и проникают на крышу, чтобы сходить там с ума и танцевать. И я решил убедиться точно, потому что шум их музыки с крыши долетал в мою квартиру и приводил меня в ярость: у меня нет никакого желания вместе с ними постепенно сходить с ума, кокетничая на крыше. Я выходил на балкон и прислушивался, но музыка как бы затихала, а потом с новой силой влетала в уши. Их там было очень много, прямо до черта! И что они делали там, кроме танцев, я и захотел узнать, чтобы внести ясность в свои мысли.

Я стал бороться с ними доступными мне способами, они же все — потерянное поколение, брошенные на произвол в своих Интернет-кафе. Имитация общения на самом деле заразная вещь! У нас в части был компьютер, так все, кто на нем работал, потом в психушку попали, доработались. Я подозреваю, что в их импорте стоят специальные блоки, излучающие всякую гадость, влияющие на психику, ведь они все не такие какие-то, ненормальные, отрешенные, пьяные какие-то. Я всегда этим компьютерам не доверял, в них можно всегда воткнуть технотронное оружие, излучатель, и он будет избирательно туманить мозги, и тут ничего смешного нет! Я так думаю, вы можете решать, как вы хотите. Но компьютеры вредны, это точно. Я же не вру про наших компьютерщиков, они действительно все попали в психушку. И вообще, знали бы вы, сколько оказалось в психушке тех, из секретных частей! Они же были подопытными кроликами! Компьютеры ведь тоже на ком-то проверяли? Или вы так не считаете? А я уверен, что для верхов есть спецкомпьютеры, особы защищающие от лучей. Вы можете не соглашаться, я не обижусь особо.

Но послушайте про этих танцоров. Я стал их выслеживать ночью, не спал и тоже взбирался за ними на крышу и следил в щели из под люка. И вы не поверите, что там видел! Сначала они нюхали какие-то вещества из бутылок и тюбиков. Долго и, отнимая друг у друга эти вещества. Маленькие по моим понятиям, еще дети, немногим старше одиннадцати лет, девочки и мальчики. Они нюхали, потом водили хоровод, медленно, уже опьяневшие и одурманенные. Хоровод водили под музыку, и иногда край хоровода проходил прямо над краем крыши и кто-то перескакивал этот опасный участок, повисал над пропастью, а его держали и потом проносили на крышу, удерживали своими детскими руками. У меня выступал холодный пот, но я сидел молча, боялся высунуться и что-то крикнуть, они могли испугаться и начать бегать по крыше и сорваться с крыши вниз на асфальт с пятого этажа. Для меня были загадкой их первоначальные действия, когда они нюхали эту гадость из бутылок, я думал, это шутка. И не опасная шутка, но потом, когда я понял, мне стало страшно. А вдруг они сейчас разгонятся и спрыгнут вниз? Я же их не спасу! Я же сойду с ума! Они будут там внизу, а я буду смотреть на них сверху? На безжизненных?

Это у них от тоски. Я с ужасом понял, что родителям безразлично, чем заняты их дети. А ведь в Библии написано, что родители — сторожа детей своих! Сторожа! День и ночь! Но родители этих детей спали спокойно в квартирах, а дети нанюхивались на крышах и ходили по краю! И это в одиннадцать лет! Нет, ребята, что-то происходит с нашими детьми, они создают свои клубы самоубийц и преступные кланы подростков, я не знал, что делать! Я смотрел за ними из-под люка и думал, что предпринять, чтобы никогда этого не видеть, пусть даже в ближайших местах, возле себя. Мы-то давно живем интересами дома или двух домов, а если что-то происходит за три дома, то это уже заграница! Я хотел, чтобы хотя бы в моем государстве стало спокойно, в пределах моих двух «пятиэтажек». Наваждение, да и только!

Я сидел, смотрел и думал. Игры становились все опаснее и страшнее. Они разгонялись и останавливались над самым краем крыши, махая руками, как птички или раскачивали кого-то, по очереди, над крышей, возле края, держали за ноги и руки. Или ложились на край и потихоньку сунулись вперед, свисая все больше и больше. Это было ужасно! Я орал внутрь себя, чтобы они прекратили. Крыши! Знали бы мы, взрослые, чем сейчас дети занимаются на крышах!

А потом они сели в кружок и стали курить сигареты и пить пиво. И что-то высыпать в рот из маленьких пакетиков. Их было пятнадцать душ, мальчики и девочки, после пива и сигарет с пакетиками они стали раздеваться, и я увидел то, что зовут стриптизом. На крыше, среди ночи, когда родители спят. По очереди они разоблачались и бегали по кругу, сбросив одежду в кучу. Что-то древнее, что я видел в передачах про Амазонку присутствовало в их танцах, что-то опасное и одновременно целомудренное. Все проделывалось молча, как по команде, как обряд или приказ откуда-то сверху. Я сидел, смотрел и молчал, сознавая, как мало мы знаем своих детей, как далеки они от нас, как существенна между нами непроходимая пропасть времени. Они бегали по кругу нагишом и изредка посмеивались нездешним смехом. Я был настолько поражен увиденным, что выкурил полпачки сигарет. В них мне открылась какая-то тайна — из моего прошлого, что-то забытое напрочь, из далекой поры детства, про которую мы стараемся не вспоминать. Забыли или нас заставили забыть? И сейчас мы будем говорить, что такого не было никогда? С нами не было никогда? Странно! А может, так и надо, чтобы мы не понимали? Никогда не понимали? А почему мы должны понимать? Это другие люди, другое потерянное поколение, стремящееся к самовыражению. И тут ничего не изменишь. То, что происходило на крыше, можно было бы назвать концептом, перфомансом, игрой в страшных дикарей. Это настоящий перфоманс. Как и вся наша жизнь, перфоманс перфомансов. Далеко вперед ушедшее актерство.

Тогда, уже дома, тихо спустившись с крыши, я мысленно начертил план своей борьбы с их не нравящимся мне поведением на крыше. Если бы они даже тихо пели под гитару, я бы все равно не согласился, кто-то всегда рискует больше других и может свалиться вниз. Я решил делать так: вешать замки на каждую чердачную дверь, и не те хлипкие, а действительно замки, толстые и солидные. И привинчивать толстые скобы. Каждый день я закрывал одну дверь наверх, я лишал их звезд и страшных приключений, но зато мне было спокойнее и все приятнее на сердце. Я сам покупал замки, менял их на водку, ставил, ставил, ставил. Уже пятьдесят замков! Ключи я храню у себя, мне все равно, что кому-то надо на крышу, я отношу одни ключи в домоуправление и оставляю в люках записки, где взять ключи. Я стал маньяком по замкам. Я ставлю их везде, где вижу их целесообразность. Это не шутка. Так я спасаю их жизни. И мне все равно, что никто не знает и не узнает о моей акции широко. Я хочу сказать, что пора закрывать крыши и ограничивать туда допуск. О, крыши стали местом нехороших игр! Я сам это видел! Я ставлю замки и надеюсь, что это спасает жизни. Замки помогают. Хорошие замки. И походы на крышу надо мной прекратились, пусть делают это на земле, пусть нюхают на земле, пусть танцуют на земле, пусть раздеваются на земле, если им это нравится, я не могу контролировать их жизнь. Жизнь каждого — это тайна! Я не могу вмешаться в нее, но я могу обезопасить их путь к себе. Я продолжаю ставить замки. Это мой способ спасения мира, детства, человечества. Я спасаю их от самих себя. Мне не надо их спасибо, мне достаточно, что в моей среде обитания не будет малолетних самоубийц и незапланированных детских падений с крыши. За всеми я не услежу, но кто-то спасется. Замок — это большая сила в наше время!

Может быть, им нравилось на крыше, они чувствовали себя ближе к космосу или стремились к необычным ощущениям? Ну, и что? Для меня это что-то сверхъестественное и болезненное, когда я вижу малолетнее одичание. Они смотрят кино, ну и на здоровье, я тоже смотрю кино, но мы должны находить друг в друге общее, а его, получается, нет и не было! Друг для друга мы потеряны в космосе жизни. И это факт! Такой же верный и четкий, как существование крыши.

Я навешиваю замки и считаю себя правым. Пусть кто-то меня разубедит. Я поставлю его на край крыши и скажу: «Прыгай и останься живым, не покалеченным и счастливым! Тогда я подумаю, может быть, не надо вешать замки, а начать заваривать двери сваркой, если он прыгнет и останется жив. Люки заваривать сваркой напрочь! Мир мне не понятен. Я офицер армии, не уточняю какой, сам не знаю. У меня большая пенсия, я мог бы сидеть дома и не слышать ничего, но я не могу так! Я слышу, я вижу, я принимаю решения. Я живу, наконец! И пусть кто-то скажет что-то против того, что я делаю. Я еще отвечаю за свои поступки...»

Этот длинный монолог я выслушал с предельным вниманием, дать человеку выговориться — это равносильно тому, чтобы вернуть его к жизни, еще и еще раз. Тем более, офицеру армии, тем более в психиатрическом отделении, куда он попал после увиденного на крыше этой весной. Психиатр считает, что обострение застарелой болезни, развившейся на почве психического стресса на войне в Афганистане. Офицер ставил и ставил замки, а ключи оставлял у себя. Он рассказал врачам то же, что и мне, но те не поверили и решили, что это самовнушение вины. Когда он прогуливался, я попросил его уделить мне несколько минут, но беседа растянулась на час. В остальном он нормальный, как считают врачи, и способен даже анализировать обстановку. Но замки были его «коньком». Он помнил каждую дверь, на которой оставлял свой замок.

«Я спасаю детей, — так говорит он, — я спасаю детей! И они об этом знают. Я спасаю их, чтобы они не смешили меня!» В руке он держит толстую тетрадь своих изречений, записанных большими буквами синими чернилами, иногда красными. Одно из них гласит: «Опережай время или оно опередит тебя и расстреляет! Время — враг, которого надо бояться. Не береги время, а убивай его?». На двери его тумбочки висит замок.

Симферополь — Джанкой