Джеймс Мейс — о скрытом «измерении» геноцида

Ученый действительно высокого профессионального уровня не ограничивается лишь внешним «измерением» исследуемой им проблемы. Он — в отличие от ремесленника или добросовестного исполнителя — стремится идти вглубь, анализировать скрытые, неявные последствия процессов и фактов, которые он наблюдает и осмысливает. Это касается специалистов в области как точных наук, так и социогуманитарных.

Именно таким ученым был Джеймс Эрнест Мейс — историк, публицист, гражданин, настоящий патриот Украины. Заслуженное признание — и не только в нашей стране — получили его труды, посвященные истории, причинам, ходу и «цели» (в сталинско-тоталитарном смысле этого слова) Голодомора-Геноцида украинцев 1932—1933 годов. Подавляющее большинство статей Джеймса опубликовано на страницах «Дня». Изданы книги. Они давно уже по праву стали классикой исторической науки. Однако есть в наследии Джеймса составляющая, которая еще далеко не оценена нами, его современниками, не «прочитана», не взята в интеллектуальный оборот теми, кто принимает ответственные государственные решения, не стала достоянием широкой общественности.

Речь идет о разработанной американским и украинским ученым концепции постгеноцидного общества. Рассмотрев политические, экономические, социальные и ментальные аспекты апокалиптической трагедии, постигшей наш народ в начале 30-х годов прошлого века, Мейс (и в этом его огромная заслуга) на этом не остановился и пошел дальше. Он поднял ключевой вопрос: а как повлиял террор голодом на духовный мир тех людей, которые выжили, на их поведение, на ценностную мотивацию? Сделанные Джеймсом выводы — честные, жесткие, откровенные и правдивые (это урок для всех нас, историков и журналистов: сообщать обществу правду, пусть тяжелую и беспощадную, потому что только она сможет хотя бы начать процесс выздоровления тяжелобольного общества). Очень сжато попробуем обозначить их.

ФОТО РУСЛАНА КАНЮКИ / «День»

Постгеноцидне общество — это социум, который был подвергнут настолько варварской тоталитарной репрессивной «обработке», причем на протяжении жизни не одного поколения, что люди, прошедшие через такие беспощадные испытания (речь идет, безусловно, не обо всем обществе целиком, но о существенной, значительной его части, и это действительно страшно), сознательно или бессознательно теряют базовые ценности общечеловеческой и национальной жизни: гражданское достоинство, историческую память, свободолюбие, экономическую и социальную инициативу, желание быть хоть в какой-то степени независимыми от властей, от директив очередных вождей, которые «лучше всех» знают, что именно нужно стране. Вместо этого и сталинский режим кровавого тоталитаризма, и брежневская власть тоталитаризма «мягкого» системно и продуманно культивировали, взращивали рабское соглашательство, конформизм, беспамятство, молчаливое повиновение, патернализм, надежду едва ли не во всем на добрую волю и помощь государства или начальства (правда, публично, с трибуны, например, ХХV съезда КПСС, заявлялось совсем другое: «Ничего так не возвышает личность, как активная жизненная позиция!» — что является яркой иллюстрацией лицемерия советского режима). И не удивительно, что психология «не высовываться» охватывала все новые области жизни общества; хотя следует сразу подчеркнуть, что во все времена были люди, стремившиеся жить по правде, исходя из вечных морально-этических ценностей. Но их не хватало, чтобы качественно изменить жизнь украинцев.

И вот такой социум встретил провозглашение независимого украинского государства 24 августа 1991 года. Как особо подчеркивал Джеймс Мейс, «независимость обрела УССР». И это правда, потому что другой институционно оформленной Украины на то время просто не было; и не могло быть, учитывая то, о чем мы говорили выше. Вот в таких реалиях приходилось создавать (не возобновлять, потому что именно таким был выбор «элиты») наше суверенное государство. Что же мы видим сейчас? Есть две Украины: Украина бесстрашного Майдана достоинства, которая готова отдать жизнь за свободу (и отдает власть, мягко говоря, сомнительной «Сцене Майдана» — вот трагедия!), и Украина, которая никак (даже если и искренне жаждет этого) не может избавиться от постгеноцидного наследия, тем самым лишая себя достойного человеческого будущего. Именно поэтому раз и навсегда, навек вывести Украину из «постгеноцидщины» (в понимании Джеймса Мейса) — это и есть единственная неотложно необходимая программа реформ для народа и государства.

Выполнить эту задачу тем сложнее, что, во-первых, история отвела нам на ее решение сверхжесткий, предельно маленький срок (иначе отстанем безнадежно и навсегда). А, во-вторых, Европа демократических ценностей, на помощь которой мы все так надеемся, далеко не всегда понимает глубину, драматизм и сложность наших проблем (еще и обремененных, кроме прочего, позорной коррупцией!), как не понимала происходившего в Украине и тогда, в 1932-1933 годах (за небольшими, к сожалению, исключениями: Гарет Джонс, Ланселот Лоутон, Малькольм Меггеридж). Тогда просто «не знала»? Вполне возможно; однако впоследствии, когда мир уже узнал об этих ужасах— что тогда? Не желала осмысливать, не хотела нарушать «душевный комфорт» (хотя были Роберт Конквест, Джеймс Мейс, Андре Глюксман)? А дело в том, что как геноцид 1932—1933 годов был особенным, уникальным явлением в истории (истребление народа не силой оружия, а террором голодом), так и постгеноцидное общество — это такой феномен, который не поддается никаким, пусть даже трижды «демократически» ориентированным, стандартным подходам. Здесь нужен особый «ключ». И принятием пакета законов, даже самых хороших, проблему не решить.

Геноцид украинцев подорвал «здоровье» нации. И последствия его «отравляют» общество и по сей день. Читайте Джеймса Мейса!