ЕСЛИ ЧЕЛОВЕК МЫСЛИТ, ТО КАК?

Практически все, кто пишет о человеке, выделяют его способность мыслить. Значительно меньшее число пишущих говорят о том, как он это делает. Последнее объясняется тем, что мышление представляет собой одно из самых загадочных явлений. Его продукт и мысль может быть потаенной и прозрачной, двусмысленной, конкретной или вообще бессмысленной, пребывать в соответствии со сказанным или находиться в полном отрыве от него, формироваться в процессе напряженной умственной работы или возникать в голове почти без всякого нашего участия, зреть долго или появляться практически мгновенно, для одних она является самой жизнью а для других — редкой и нежеланной гостьей, свидетельствовать о разуме или безумии. И все же, несмотря на эту противоречивость человеку удается продвигаться по пути познания мышления и приходить в замешательство от своих открытий. Одним из них следует считать понимание разрушительности гуманитарной мысли.

Наш национальный символ учености — Владимир Иванович Вернадский, — будучи академиком, основателем и первым президентом украинской Академии наук пришел к поразительному выводу. Этот вывод выглядит так. «Мы столкнулись реально в научной работе с несовершенством и сложностью научного аппарата Homo sapiens. Мы могли бы это предвидеть из эмпирического обобщения эволюционного процесса. Homo sapiens не есть завершение создания, он не является обладателем совершенного мыслительного аппарата. Он служит промежуточным звеном в длинной цепи существ, которые имеют прошлое и, несомненно, будут иметь будущее».

Следовательно, Вернадский поставил в прямую зависимость усовершенствование научного аппарата современного человека, т. е. его мышления от его эволюции. Появление совершенного мыслительного аппарата одновременно означает и появление нового человека в цепи его развития , говоря языком биологов, в процессе видообразования. Что же его привело к такому выводу?

Подвергнув анализу мышление современного человека, Вернадский приходит к выводу, что ему присуща гуманитарная мысль. Г. Франкфорт дал ей название спекулятивной, т. е. такой, которая не основывается на чувственном опыте, не является продуктом его осмысления, а сознательно используется в своих интересах. Она исходит не из мира ощущения, а представляет собой умозрительные конструкции. Он считал, что она «пытается подвести основу под хаос опыта таким образом, чтобы он проявил черты структуры: порядок, связность и смысл... Основной объект, на который направлена спекулятивная мысль, — человек: его природа, его проблемы, его ценности, его судьба».

Вернадский главной ее особенностью считал то, что она возникает у людей в результате рассмотрения предметов со стороны, отчуждая их от себя и таким образом выделяя себя из их мира, ставя себя над ними и подчиняя их себе. Подчинение осуществляется таким образом, что каждый предмет получает оценку: полезный или вредный. Позиция «внешнего наблюдателя» дает ему основания свою оценку считать независимой и потому объективной, а себя — высшим судьей, почти божеством, имеющим право творить мир по своему собственному разумению. Поэтому Альбер Камю сказал: «Мышление —это новое сотворение мира». Все это укрепило человека во мнении, что со стороны виднее, и он вправе творить все, что подсказывает ему мысль, представляющая его собственные фантазии, иллюзии, утопии. В действительности все обстоит далеко не так.

Если мы смотрим на сферическое тело со стороны, то видим лишь полусферу, т. е. часть. В результате части, а не целое становятся самостоятельными объектами, приобретают независимое от целого значение (пусть читатель вспомнит, какое значение генетики придают отдельным генам). Природа, как объект познания в целом, в ее подлинном единстве, становится ненужной. О ней судят по частям. В результате каждый в ней видит что-то свое: климатолог — климат, геолог — геологическое строение, а обыватель — место отдыха. Природа, которая изначально существует для всех, так как сама есть все, превращается в «природу» для одного: у человека появляется частная собственность на землю, пшенице достается почва, корове — луг и т. п. Все остальные их лишаются и обрекаются на вымирание. В результате возникает мир, который, подобно автомобилю, состоит из частей, на замене которых зиждется прогресс. Этот мир подчиняется гуманитарной мысли, но только в представлении самого человека; тем правилам, которые для него устанавливает человек, основываясь на своем частичном знании, в котором доля незнания всегда больше, а поэтому он просто руководствуется своими интересами: что хочу, то и ворочу. В одном месте из пустыни творю цветущий сад, а в другом — из цветущего сада — пустыню.

Такая мысль по своей сути не функциональна, она селективна, а результат селекции оказывается в прямой зависимости от нашего незнания, интересов. Держа какую-то часть в руках, мы начинаем думать над тем, куда ее можно пристроить, т. е. из сферы познания уходит в сферу технологии, конструирования. Не найдя своего применения, часть оказывается ненужной и пропадает в отвалы. Человечество поглощают отбросы, так как части, будучи выведенными из естественных круговоротов, приобретают самостоятельную «жизнь» и могут становиться почти бессмертными, как, например, многие радионуклиды. Все это болтается, где угодно, производя хаос.

Это мышление становится причиной разрушения природы и обрекает человека на гибель. Собственно оно и дало основания древним мыслителям Египта высечь на пирамиде Хеопса иероглифическую надпись следующего содержания: «Люди погибнут от неумения пользоваться силами природы и от незнания истинного мира».

Чтобы обладать правом верховного судьи, человек в качестве критерия истины использует свою собственную практику. Найдя приложение чему-либо, он объявляет свою находку истиной, а все остальное — ложью, несовершенством, подлежащим выбраковке. Осуществляется селективное воздействие на все. Оно-то и порождает представление о селективной эволюции, которая работает по правилам гуманитарной мысли. Другого она просто не могла породить.

Учитывая то, что из целого можно получить бесконечное число частей, гуманитарная мысль создает о нем бесконечное множество противоречащих суждений. В качестве иллюстрации к сказанному напомню известную притчу о слепых мудрецах, которые подошли к слону с разных сторон и начали его ощупывать. У того, кому достался хвост, возникло представление, что он имеет дело со змеей. Другой, ощупав ногу, стал утверждать, что это колонна, а тот, который уперся в слоновий бок, настаивал на том, что это стена. Критерием истины у двоих была человеческая практика, но все трое, имея дело лишь с частями слона, высказали ложные суждения.

Михаил Горбачев, имеющий философское образование, навязал общественной мысли идею плюрализма, утверждающей, что в основе мира лежит множество самостоятельных духовных сущностей, которая не могла не стимулировать распад. Ведь истина одна и только заблуждений существует бесконечное множество. Сколько бы мы ни множили ложь она не может привести к образованию единого. Возникают химеры, абсурд, но не целое. Правда, их творцы полагают, что скрепить множественную ложь можно путем зомбирования, но сколько не повторяй «халва», во рту от этого сладко не станет.

Возникающее многоголосие в оценках и суждениях делает их оригинальными, а ложь — неповторимой. С повторяемостью даже специально борются, объявляя ее плагиатом. В дело включается государство. которое устанавливает не только авторское право, но и истину: «У перестройки нет альтернативы!»; «У рыночной экономики нет альтернативы!»; «У глобализации экономики нет альтернативы!» Государство само становится богом, так как обладает истиной в последней ее инстанции. В таких условиях независимая журналистика невозможна, о чем в свое время писал Ульянов-Ленин. Правда, игра в демократию подталкивает власти к тому, чтобы делегировать свое право «заказывать музыку тем, кто платит». Идеология растекается в многопартийности, чтобы каким-то образом объективизировать ситуацию спасение ищут у науки, делая особый упор на социологию, не учитывая, правда, того, что и та использует гуманитарную мысль. Поэтому и стало возможным, что партийная мысль становится научной, а научная — партийной. Все это порой приводит к весьма забавным вещам, которые со временем превращаются в подлинную трагедию. Например, Дарвин для обоснования теории естественного отбора использовал экономическое учение Мальтуса, а Маркс обосновывал «объективный» характер исторического материала со ссылками на эволюционное учение Дарвина. Порочный круг, в основу которого была положена гуманитарная мысль, замкнулся.

Подводя итог, можно сказать, что гуманитарная мысль — не от Бога, а от тех, кто строит государство. Поэтому, как только народ начинает творить свою государственность, на передний план выдвигается проблема гуманизации образования и вообще культуры. Не избежала этого и Украина. Однако то, что оказывается необходимым для государства, не обеспечивает объективность процесса познания, переход к ноосфере и, пусть не взыщут горячие поклонники «национальной идеи», выживание народа. Ведь государства очень быстро гибнут, увлекая за собой своих творцов. И кто знает: не стало ли необходимым условием появления украинцев гибель Киевской Руси, а их последующее длительное существование не стало ли возможным благодаря отсутствию собственного государства? Ведь только попытки его создания вызывали у соседей острое желание покончить с самим народом.

Но человек начинает мыслить не только с момента появления государства. Он этим занимался и раньше. Франкфорт писал, что у древних «сфера природы и сфера человека не различались... Для них природа и человек не противостоят друг другу, а потому им и не должны соответствовать два различных способа познания... природные явления постоянно мыслились в терминах человеческого опыта, а человеческий опыт — в терминах космических явлений».

Подобные суждения можно найти и у Карла Юнга: «Мы понимаем только такой вид мышления, который имеет форму простого управления, из которого вытекает лишь то, что мы в него заложили (как компьютеры — В. М. ). Такова работа интеллекта. Но помимо указанного существует мышление изначальными образами или символами более древними, чем исторический человек, которые являются для него врожденными с изначальных времен. Вечно живые, переживающие все поколения, они до сих пор составляют основу человеческой психики.

Прожить полноценную и наполненную жизнь возможно лишь тогда, когда мы находимся в гармонии с этими символами; мудрость же представляет собой возврат к ним. Это вопрос не веры или знания, а лишь согласованности нашего мышления с изначальными образами бессознательного. Они являются непредставимыми матрицами всех наших мыслей, на чем бы мы ни сосредотачивали наше сознательное мышление».

Однако самую емкую формулу этому мышлению нашел Вернадский. Он отметил, что оно порождено не взглядом со стороны, а взглядом изнутри. Пребывая внутри биосферы, человек живет вместе с нею, сопереживает и ему открываются ее и его собственная жизнь. Как муж и жена — одна сатана, так человек и биосфера пронизаны одной мыслью. Она является продуктом самой природы и проникает в человека в форме смысла и закономерной организации, в виде вселенской наследственности (см.: «День», 2001, № 77), обозначает себя в совокупности инстинктов, порождающих чувства, осмысление которых приводит в движение мысль. Такая мысль всегда предметна. Она возникает у человека независимо от его сознания, а потому объективна. Она прочно связана с его подсознанием, вызывает озарения, ощущения того, что приходит к нему от Бога. Она не творит иллюзий, фантазий, утопий и прочего бреда. Она верна, и спорить с ней бессмысленно. Истина в ней существует изначально, а не привносится в процессе спора. Это дало основания апостолу Ионанну в своем послании отметить следующее: «Но Сам Иисус не вверял себя им... и не имел нужды, чтобы кто засвидетельствовал о человеке, ибо Сам знал, что в человеке» (Ин 2:24-25).

Пребывая внутри объекта познания, который подобен сферическому телу (в природе все пребывает в состоянии круговращения), человек неизбежно видит целое. Он его созерцает. Не расчленяет, а размышляет над ним. Вспомним крыловскую мартышку, в лапы к которой попали очки: «то их понюхает, то их полижет. Очки не действуют никак». Столкнувшись с целостным объектом, мы сразу задумываемся: как он живет, как функционирует, как его можно использовать, т. е. переходим в систему отношений, духовного, а не материального. Вступая с ним в определенные отношения, мы соизмеряем его со своей собственной жизнедеятельностью. Так происходил процесс одомашнивания, в процессе которого устанавливалась непосредственная связь между человеком и другими формами жизни. Но отношения нельзя пощупать, их можно лишь осознавать, а для этого требуется действительное мышление, а не всевозможные спекуляции.

Именно с этой мыслю Вернадский связывал становление ноосферы — сферы разума — как нового геологического явления. Будучи геологическим, оно должно жить планетарной, а не человеческой мыслью, так как планета, пребывая в составе Солнечной системы, не выходит из подчинения Всевышнего, общей организации Вселенной. Однако, конкретным материальным носителем этой мысли он считал человека, а потому назвал ее НАУЧНОЙ МЫСЛЬЮ КАК ПЛАНЕТНОЕ ЯВЛЕНИЕ. Научной она является потому, что приобретает признаки современной науки: опыт негативного взаимодействия человека с природой и подлинную теорию. Последняя строится не как спекулятивная, в основе которой лежит условная аксиоматика: примем, допустим и т. п.; а базируется на совершенно очевидных явлениях, данных нам в ощущениях и не требующих доказательств: чередование дня и ночи, смены времен года, из которых выводятся представления о циклах, круговоротах, пространстве-времени, энергии, балансах, пульсации, сжатии и расширении биосферы, Земли, Вселенной и их эволюции. Именно таким образом, не порывая с Землей, человек шаг за шагом овладевает Вселенной. Образно говоря, пересаживает ее в свою голову, кодирует ее в себе и превращается в ее «яйцо», становится абсолютной ценностью. Он проникает в замысел Божий и становится практически бессмертным, не как индивидуум, а как длящееся во времени состояние разумной материи.

Идею Вернадского нельзя считать чем-то принципиально новым. Она — просто хорошо забытое старое. Ее можно встретить еще у Гераклита Эфесского: «...мышление есть величайшее превосходство и мудрость состоит в том, чтобы говорить истину и, прислушиваясь к голосу природы, поступать согласно с ней».

Можно считать, если не случится чего-то непредвиденного, например, не взорвутся одновременно все ядерные запасы, то человечество придет к научной мысли, как планетное явление. Ему просто уже некуда деваться. Трудно лишь сказать, скольких жертв это потребует. По этому поводу уже существуют количественные оценки. Но движение в этом направлении прослеживается не только здесь. Поиск разгадки современного катастрофизма постепенно перемещается в сферу структуры и функции природы, а не ограничивается исключительно последствиями деятельности человека, вооружившего себя гуманитарной мыслью.