Горячие темы:

Евгений Маланюк: над строками стихотворений Лины Костенко

19 марта, 00:00

Как свидетельствует архив Евгения Маланюка в УВАН (США), поэт открыл для себя творчество Лины Костенко в конце пятидесятых годов и сразу определил ее для себя лидером украинских шестидесятников. В одной из четырнадцати картонок, в которых хранится домашняя библиотека художника, собраны материалы по подсоветским украинским газетам и журнал со стихами Ивана Драча, Ирины Жиленко, Василия Симоненко, Николая Винграновского, Виталия Коротича, Лины Костенко. Еще пересматривая вырезки из «Молоді України», «Радянської України», «Робітничої газети», «Літературної України», журнальные подборки из «Дніпра», «Ранку», «України», «Жовтня», заметил интересную деталь: подчеркнутые рукой Евгения Маланюка строки в стихотворениях И. Драча, Н. Винграновского с примечаниями на полях «это из Лины», «Лина». А впоследствии подметил, что стихотворения Лины Костенко поэт специально собирал в вырезках из газет, перепечатках или переписанными от руки. Я даже попробовал было составить список названий, который превысил четыре десятка произведений, найденных Евгением Маланюком стихотворений поэтессы, кроме упомянутых советских изданий, еще и на страницах эмиграционной периодики «Свободи» (Нью- Йорк, США), «Українського народного слова» (Питсбург, Бразилия), «Хлібороба» (Куритиба, Бразилия), «Нових днів» (Торонто, Канада). Речь идет, например, о подборке стихотворений из первого сборника «Проміння землі»: «В час весняного розриву», «Нема кому сказать», «Опадає вишневий цвіт», «Перші кроки» или отдельные произведения «Корабель», «Я додому пишу», «Баба Віхола», «Кобзареві» и другие.

Поэзию шестидесятников Е. Маланюк воспринял восторженно. Свидетельство тому находим даже в его поэтическом творчестве. Скажу даже больше — шестидесятники, пусть ненадолго, возродили в поэзии Маланюка живой образ Украины. Как по мне, это чрезвычайно интересное наблюдение над тайной поэтического мышления художника, достойное более детального осмысления. Дело в том, что в поэзии Маланюка второго исхода проблема глобализованного мира полностью затмила Украинскую проблему, практически вытеснив присущий межвоенной поэзии диалог художника и Родины. Существенно послужила этому и катастрофа результата Второй мировой войны, которая отдалила мечту Украины- государства. Глухая к его поэтическим инвективам межвоенного времени, Родина теперь стала еще более далекой и чужой. И вдруг на рубеже шестидесятых поэзией «Голоси» (1963) ему откликнулся «зойк незбагненний — як останні зітхання з останніх сил» Украины сущей. Он слышал их «через гори і доли, понад океани» еще с конца пятидесятых, но боялся сглазить. Он и строками «Голосів» еще сдерживает свои эмоции:

Не впіймати мелодії,
сенсу не відгадати
Тих приглушених простором,
далечинами тятих слів.
Відчуваєш одне лиш:
крізь роки, події і дати
Хтось болючо-близький, — хтось,
хто мусив загинути, — ось вцілів!

В этом удивлении и восхищении поэт дорисовывает образ пробужденного духовного проводника, который уже «запалими палить очима. / І вже виразно видно: вогник життя не потух», чтобы последней строфой впервые в поэзии второго исхода зазвучать забытыми мотивами «трагического оптимиста»:

Скалічено й зганьблено тіло твоє, Батьківщино,
Та майбутніми бурями дихає Дух.

Поэт не сомневался, что только в духовн ом продвижении — будущее Украины. Он блестяще почувствовал родственные души младших братьев по перу, «болючо-близьких» ему Лины Костенко, Ивана Драча, Василия Симоненко, Николая Винграновского. Однако озабоченность судьбой тех, что «зціліли», продолжением тех голосов во времени — это еще одна доминанта художественного содержания поэзии. И она сознательно акцентирована поэтом.

Наконец, именно тревогой за рожденных Украиной духовных проводников нации проникнуты скупые призывы к поэтам-шестидесятникам в прозе Евгения Маланюка. Он отлично понимал полную противоречивость духовной суверенности художников и идеологии тоталитарного общества, в котором им приходилось творить, и порой даже прогнозировал драматическую развязку духовного бунта шестидесятников. Еще в 1959 году, исследуя в «Малоросійстві» «сатанинську чуйність совєтського апарату «малоросизації», Е. Маланюк писал: «Дуже прикметний недавній випадок з поеткою Ліною Костенко. По виданні тільки двох книжок поезій — вона опинилася з кляпом в роті. Не з огляду на тематику (про кохання й соловейка така В. Ткаченко воропає собі без перешкод), хоч Л. Костенко мала необережність писати про... море, забувши, що тема моря для українців була заборонена ще в кінці 20-х рр. («ніззя»). Ні, справа була не в тематиці, а в занадто певнім тоні, занадто суверенній інтонації і занадто яскравій літературній культурі, яка — ретроспективно — вияскравила рівень 20-х років, неокласиків, Плужника ба і... Яновського, словом — зраджувала неперервальний процес... А, на біду, — поетка справжня та ще й з власним стилем. Це й припечатало її долю. Вона фактично вже задушена, не вспівши навіть заквітнути».

В конечном счете, стоит говорить не столько о грустном пророчестве уничтожения поэтессы властью, ведь шестнадцатилетнему замалчиванию ее творчества еще будет предшествовать сборник «Мандрівка сердця» (1961), а о безошибочном причислении Лины Костенко творцом еще в 1959 году к украинской интеллектуальной элите, являющейся залогом бессмертия украинской нации. Евгений Маланюк безоговорочно указывает на это строкой о «неперервальном процесі» украинской духовной культуры. Напомню, что тема эта еще в 1925 году зазвучала в поэзии Маланюка «Непроминальність»:

Гноблять, калічать, труять рід,
Ворожать, напускають чари,
Здається, знищено вже й слід,
Лиш потурнаки й яничари.
І ось — Стефаник і Куліш,
Ось — Коцюбинський, Леся
— квіти Степів страждальної землі,
Народу самосійні діти!

А дальше неоклассики, Плужник, Яновский... И снова «здається, знищено вже й слід», но нет, говорит поэт, вот родилась поэтесса мощной интеллектуальной силы, гражданской позиции, с тонким чувством поэтического слова, художник национальной совести и бунта.

Е. Маланюк не ошибся в обоих своих пророчествах. Он следил за нападками критиков на поэтессу, кстати, украинская периодика обильно представлена в архиве поэта именно начала шестидесятых годов (есть среди газет и критическая статья С. Тельнюка (1964), щедро исчерканная поэтом, и ответ на нее Л. Костенко). Евгений Маланюк, несмотря на оптимизм его «Голосів», знал то, что имперской властью приготовлен «кляп» для всех шестидесятников. В 1966 году писатель подготовил для ежемесячника «Листи до приятелів», выходившего в Нью-Йорке под редакцией М. Шлемкевича, очередную подачу в свою рубрику «Книги звідти». На этот раз предметом его внимания стала первая книга поэзий Ирины Жиленко «Соло на сольфі», стихотворения которой «звертали увагу свіжістю образів, неоклепаністю тематики і... незалежністю тону». Собственно, Е. Маланюка больше тревожила незаслуженная уничтожающая критика на сборник сразу трех авторов в различных изданиях — М. Рудницкого, Яр. Микитана и Л. Сапова. «...Атака на бідну Ірину, — писал Е. Маланюк, — йде сконцентровано і цим разючо пригадує нам колишню атаку на першу ж книжечку Ліни Костенко. Міняється («національна») форма, але зміст залишається той самий — «інтернаціональний», у згоді з вказівками ЦК».

Он продолжал следить и за творчеством Лины Костенко, время от времени обращаясь к ее произведениям. Например, в его архиве есть небольшая записная книжка, в котором ряд цитат из поэмы «Зоряний інтеграл» (1963) и других произведений поэтессы, сделанных неуверенной рукой, как выяснилось, в самолете. 18 сентября 1966 года поэт взял поэму и стихотворения поэтессы в дорогу в Торонто, а сделанные им выписки (привожу только несколько из них), очевидно, не нуждаются в комментариях:

Епоха нас поетами робила,
Епоха в нас вмика постійний струм.
Рвонула наші душі — як рубильник,
Включила в сіть високовольтних дум.

* * *

Ода ворогам

Якщо я маю біцепси душі
— то в результаті сутичок із вами
Отож хвала вам!
Бережіть снагу і чемно попередить вас дозвольте:
якщо мене ви й зігнете в дугу,
то ця дуга, напевно, буде вольтова.

* * *

Я вибрала Долю собі сама.

* * *

Кінець з Інтегралу
Вища математика віку:
З СУМИ БЕЗКОНЕЧНО МАЛИХ
ВИНИКАЄ БЕЗКОНЕЧНО ВЕЛИКЕ.

Напомню, что заканчивался 1966 год. В Украине уже начались аресты и преследования. И Е. Маланюк знал об этом. На предпоследней странице своих заметок он напишет: «18/19.09.66. Торонто. Їх життя буде йти по лінії — «не тратьте, куме, сили». И словно в поисках утешения для собственной души от горького осознания неизбежного, он на последней странице записной книжки опять роскошествует, вчитываясь в поэзию Лины Костенко:

Баба віхола, сива віхола
На метальній метлі приїхала.
В двері стукала, селом вешталась...
Люди добрії, дайте решето!
Ой, просію ж я біле борошно,
бо в полях ще дуже порожньо,
Сині пальчики — мерзне житечко
Нема решета — дайте ситечко!
Полем їхала, в землю дихала
Біла Віхола, сива Віхола.

Тем временем, еще одна находка из архива поэта свидетельствует о том, что прочитанное не давало покоя Е. Маланюку. 20 сентября 1966 года на отдельном листе бумаги он записал:

«Навіть у Драча є нотки рабства чи підоснови. Навіть у інших. Навіть у Рильского. Навіть у Хвильового.

Симоненко — це «лютий крик прозрілого раба» (Это цитата из поэзии «Шевченко» (1925). — Л. К. ).

А Ліна народжена війною, як Зеров, Нарбут, Яновський, Антонечко, Бажан, Підмогильний.

І тут є наша ціль: ДУХОВНА СУВЕРЕННІСТЬ. Україна в сердцях і мозку. І цього Ліні не вибачать».

Сквозь призму последнего я вполне доверяю рассказу, который слышал из первых уст в городке Маут Лауреал, поблизости от Филадельфии, от уважаемой пани Натальи Даниленко. В 1967 году Общество инженеров Филадельфии пригласило поэта на творческий вечер. Останавливался Маланюк в семье Даниленко. За разговором выяснилось, что его хозяева собираются посетить Киев. Вот тут и попросил писатель пани Наталью обязательно найти в Киеве Лину Костенко, встать перед ней на колени и сказать, что это перед ней стоит поэт Евгений Маланюк, который таким образом приветствует ее как самую выдающуюся украинскую поэтессу.

Автор

Леонид Куценко

Выпуск газеты №:

№48, (2005)

Section

Общество