Гений и Пираняс

Ежедневно открываешь компьютер — словно будишь электрического ската. Вот он распрямится на весь экран и узнаешь: Украины уже нет. Сдали, продали за бесценок, тихо спустили в бездонный «братский» карман, разменяли в шулерской игре.

И вдруг из-за совковой пелены, перенаселенной квадратными плечами и квадратными челюстями, из этой бесконечной перспективы нонсенса, выплывает знакомое ЛИЦО. Измученное лицо, преисполненное страданий и смыслов, с суровыми тревожными глазами, с горькими бороздами лет. Лицо-планета.

Юрий Ильенко. Почему вдруг его фото? Это его фильм? Его выступление? Его книга?

Нет, его смерть.

Такого не может быть. Юрий Ильенко не может умереть. Не имеет права. Он уже эпоха. Он уже история.

И что такое те 75 лет? Марио Моничелли в 95 размышлял, снять ли следующий фильм, или же сделать паузу. Правда, потом устал и выбросился из окна больницы. Антониони уже не говорил после инсульта, а только светился и снимал, — в 92 года снял фильм «Эрос». Оскарам, Донателло, «Серебряным лентам» Феллини нет числа, в его родном Римини даже траттория называется «Амаркорд», и аэропорт носит имя режиссера. В 1993-м — в год его смерти — ему вручали пятого Оскара — за карьеру, — и в зале плакала Джульетта Мазина, а с бессмертной Кабирией плакал весь мир: от восторга и любви к этому гениальному фантасту и гистриону, который сплел воедино барокко и модерн, и что позволило кинематографической Италии пережить художественную славу Италии ренессансной. Даже его инициалы FF, Federico Fellini, — это была криптограмма профессии: FARE FILM — «делать фильм»...

А здесь написали: «СРОЧНО. Скончался один из лидеров ВО «Свобода». Добавили, что выдающийся. Что народный артист. Что лауреат Шевченковской премии. Академик. Профессор. Конечно, добавляет веса партии. А что стоит за Ильенко?! За его судьбой? За его страданием?

А это уже прошел год от той страшной потери. И на что подвиглись? В Ивано-Франковске, может, появиться улица имени Ильенко. Потому что он там, на Франковщине, в Верховинском и Косивском районах снимал «Тени забытых предков» и «Белую птицу...»

Что такое судьба одного из наибольших художников украинского кино — и то уже не в сталинские времена, а в брежневские, кучмовские и далее?

44 сценария. 7 фильмов. Множество запретов. В разные годы почти все проекты Юрия Ильенко были закрыты, запрещены, разгромлены на стадии сценария. Даже менее известные его произведения изъяты из культурного сознания общества. Снятый в экс-Югославии фильм «Живу наперекор всему» получил международные награды, но не был допущен на экраны Украины. Фильм «Мечтать и жить» по сценарию Ивана Миколайчука и Юрия Ильенко останавливали 42 раза на разных стадиях производства. Работа в кино — продолжительностью почти в полвека: сорок восемь лет. Но половину этого времени Ильенко был безработным как кинематографист.

Ильенко — это история украинского кино 60-х. История надежд и иллюзий — 90-х. История катастрофы 2010-го. История системного уничтожения украинского кинематографа — в подрежимной Украине и в Украине фиктивно независимой.

Но Ильенко — это также история художественного восстания. История великана, обреченного передвигаться по трясине. История человека, который умел любить большой возрождающей любовью, — в мире ничтожных ненавистей и мизерных завистей.

Ильенко дебютировал в 60-х. Тогда коммунистические прародственики нынешних олигархических ПиРаняс — несмотря на пару лет достаточно ледяной для Украины «оттепели» — готовили аресты, выкручивали руки интеллигенции, щелкали все теми же квадратными челюстями, обвиняя шестидесятников в «формализме» и «национализме».

Ильенко начинал с запретов. Его дебют в режиссуре — фильм «Колодец для жаждущих» (1965) по сценарию Ивана Драча был запрещен постановлением ЦК КПУ на 22 года. За «идейные извращения». Даже потраченная сумма «списана на убытки». Уже после Чернобыля. А фильм, собственно, и был пророчеством уничтожения украинского села, экологической катастрофы Земли и души. Следующий фильм «Вечер накануне Ивана Купала» (1968) — запретили на 18 лет. Очевидно, наилучшая экранизация Гоголя. Ильенко приглашали на Венецианский фестиваль — но его не выпускали за границу: это был год ввода советских войск в Прагу. Фильм «реабилитировали» — словно заключенного! — в 1988 году. Гомерическая аллегория запрещенной истории Украины. Екатерина ІІ — карлица на руках у Потемкина. Бумажные потемкинские села режима. Сегодня на анонсных сайтах фильм фигурирует как «фэнтези». А это гротесковая правда истории Украины — сегодня, как вчера. И как будет завтра. Как всегда. Кремлевские политики putin-size с широких ладоней украинских политических люмпенов доедают остатки Украины.

1964-й — преддверие арестов 1965-го. «Тени забытых предков» — картина-прорыв, картина-революция, эстетичная и национальная. Шедевр Параджанова, да, но за ним стоял магический и магнетический оператор. Меня всегда поражала реакция на этот фильм итальянцев, людей с врожденным чувством киноискусства. После пересмотра «Теней...» одна реакция: да, режиссерская работа грандиозная. Но КТО ЭТОТ ГЕНИЙ-ОПЕРАТОР?! Никто другой не мог так отобразить магию света между елей, как Ильенко, никому, кроме Ильенко, не могли присниться голубые руки Марички между привидениями деревьев и обрыв красных коней в бездну. Но в целом, как уместно говорил Лесь Сердюк, — и это еще одна недавняя и немногими прочувствованная потеря для культуры: «Тени забытых предков» были академией, в которой Якутович учился у Ильенко, Ильенко учился у Параджанова, а Параджанов — у Ильенко1...

Фильм добывал мировую славу, побывал на тридцати фестивалях, вошел в двадцатку лучших лент мира, получал награду за наградой, золотые медали — Аргентина, Рим, Лондон, Салоники... В Париже стояли очереди на просмотр «Огненных коней», как назывался фильм во французском прокате. Но двое его творцов — Параджанов и Ильенко — не могло выехать за границу. В Украине фильм стал одним из символов диссидентского движения — движения интеллектуального сопротивления. Во время презентации в киевском кинотеатре «Украина» в сентябре 1965 года Иван Дзюба, Василий Стус и Вячеслав Чорновил выступили с протестом против арестов интеллигенции. Пожарные сирены, давление, преследование. Сегодня на кинотеатре — никакой, хотя бы самой маленькой таблички, которая бы об этом напоминала. Бары, рестораны, бодигарды, «новые русские» с «новыми украинцами» вперемешку.

Ильенко раскодировал реальность новым художественным языком. Сюрреальные флеши, визионарная синестезия реальности. «Визионер — единственный реалист», — говорил Феллини. Гений стихийный и интуитивный, вокруг которого создавалось явление, которое в свое время Сергей Трымбач назвал «производительным полем». А это есть ПОЛЕ КАЧЕСТВА — человеческого, профессионального, морального.

Таким полем качества стала киевская студия имени Довженко 60-х — один из синтезов шестидесятничества. Галактика талантов «поэтического кино» — режиссеры, актеры, художники, композиторы, сценаристы. Оппозиция политическая, но в первую очередь, эстетическая. Как в свое время курбасовский «Березиль» в театральной сфере — все дышало творчеством, молодым азартом и вызовом. Это было ежедневное противостояние запретам, ежедневное добывание в борьбе права на жизнь для искусства у все той же партноменклатуры с физиономиями пираняс — сегодня, как и тогда.

А затем была «Белая птица с черной отметиной» (1970), запрещенная не где-нибудь, а на самом ХХIV съезде Компартии Украины! И вот, в настоящий момент, на сайте историка В. Литвина можно прочитать «Хронологию важнейших событий истории Украины 1914—2000 гг.». И что вы думаете, там написано о запрете фильма Ильенко? Нет, там написано, что на съезде 17—20 марта 1971 г. членами Политбюро ЦК избраны Шелест и Ватченко с Ващенко, Ляшко с Титаренко и Щербицким... Ильенко не был нужен тогда — не нужен он и теперь. Потому что система та же. И результаты видим ежедневно. Пустили истлевшие привидения в дом и удивляемся экономическому и политическому полтергейсту.

И все же трусливая система. Щетинилась ракетами на целый мир, а боялась одного фильма Ильенко, одной картины Марчука, одного стихотворения Лины Костенко, одной статьи Дзюбы или Чорновила. Оказалось, что «Белая птица...» — это не просто, а «наиболее вредный фильм, что когда-либо был снят в Украине, особенно вредный — для молодежи».

Трагическая фреска украинской борьбы за свободу. Рассеченная семья — сыновья одной матери по разные стороны баррикад. Шок: в фильме главный герой не коммунист, а бандеровец. Есть чего испугаться. Предварительно помешали Миколайчуку сняться в главной роли Ореста Звонаря: после позитивной роли Шевченко в фильме «Сон» — «низзя»... В «Тенях...» лицом Украины был Миколайчук, здесь — Ступка. Обреченный в своем аскетическом героизме. Хозяин гор против нашествия чужаков. Ни тени патриотической риторики, слова уровня: «Я воин, а не палач». Грандиозный кинодебют театрального актера. Фильм полифонический и эстетически выверенный, но какая борьба велась за его жизнь! Вмешался Шелест. Разрешило ситуацию то, что фильм «Белая птица...» получил золотую медаль на Московском международном кинофестивале.

Но в 1972 году первым секретарем Компартии Украины становится Владимир Щербицкий, прообраз сегодняшних табачников. Снял руководство украинского Госкино. Начал системно уничтожать украинскую культуру. Более четырех десятков лет прошло — и штаммы щербицко-маланчуковских бацилл снова в кабинетах власти. Что ж, возможно, в этой стране и в самом деле ничего не может измениться. А Ильенко ошибся адресом на планете. В Италии или Америке был бы оскароносный мастер. А здесь — житель с улицы Безнадежности. В Одессе ее сегодня бы переименовали в улицу Надежды.

У Ильенко были неудачи и остановки в пути. А как же им не быть? Что такое быть режиссером в дикой тоталитарной, а впоследствии дикой посттоталитарной стране? Писатель, ученый может писать хотя бы в ящик. Ему достаточно бумаги и ручки. Теперь — компьютера.

А снимать — это процесс. Это деньги, аппаратура, пленка, актеры, костюмы, спектр профессионалов — свет, цвет, звук, язык, музыка, а также помещения, декорации, заказы, соглашения... Следовательно, полная зависимость от власти, от системы, от бюрократии, от идеологического цинизма тогда и от олигархического цинизма впоследствии... И в окружении управленцев-невежд вместо профессионалов.

Вспоминаю одного венгерского режиссера, мастера исторического кино. В постсоветской Венгрии его запрещали, а в посткоммунистической не было денег на съемки, да и местные постмодернисты были уверены, что история никому не нужна, — пострежимное варварство процветает не только на наших территориях. Он выходил на рассвете в поле и глазами «снимал» росу. Он говорил: я вижу цвет, я его беру руками... Он сходил с ума...

А на Западе, между прочим, историческое кино как снимали, так и снимают. Нет ни одного более или менее важного исторического события в европейской истории, которое бы не имело одной или нескольких кинематографических версий прочтения. И уже под конец XX века молодые европейцы росли на знаковом фильме «Braveheart», «Храброе сердце», где Мел Гибсон, он же шотландец Уильям Воллас, кричит с эшафота — «Свобода!» вместо того, чтобы просить о помиловании. И главное — никто на Западе не воспринимал это как народничество или китч.

В 90-х годах Юрий Ильенко хотел перевернуть мир. Понимал, что украинское кино развивалось в резервации, знал, что императивом для Украины был выход на Европу, на контакт с миром. Стремился создать мегаструктуру «Фест-Земля» — пространство встречи европейского и мирового кино с украинским. Но всем было не до этого. Бывшая партноменклатура разворовывала государство. Патриоты читали газеты в Верховной Раде. Постмодернисты высмеивали страну.

«Я иногда чувствовал себя гроссмейстером, который играет одновременно на 40 досках»2, — говорил Ильенко. У него была колоссальная энергия. Но ему некуда было ее приложить.

Взрывом этой энергии стал фильм «Молитва за гетмана Мазепу» (2001) — гениальное визионарное произведение, прорыв в непознанный до сих пор язык кино. Модернистское необарокко в сюрреалистической стилистике. «Мазепа» Ильенко — как все произведения «на грани»: может быть, где-то камень катился из-под ног, когда мастер заглядывал в бездну. Но получилась фантасмагория, для понимания которой нужно знание истории, вкус к эксперименту, бесстрашие художественного вызова. Интеллектуальная честность, в конце концов.

Конечно, фильм дискуссионный, как говорят критики. Конечно, «дискуссионный», ведь это фильм свободного режиссера — свободного от стереотипов, от внешних условностей, от навязанной моды, от желания понравиться. Фильм режиссера, которого ведет высшая страсть.

Фильм мастера, который противопоставил анафеме молитву. Потому что огосударствленная политизированная российская церковь, которая на протяжении веков могла быть лишь орудием власти в руках политиков, которая веру презирала и над верой смеялась, которая вчера была соратницей убийц и разрушителей церкви, а сегодня пишет на флагах с изображением Сталина «Православие или смерть», — эта церковь способна только на анафему. Мастер способен на молитву.

Ильенко сказал: «Почему молитва? Потому что это единственная сила, которую можно противопоставить анафеме. Анафема же была брошена не на Мазепу. Она была брошена на всю Украину».

Система пала. Времена пострежимные. Цензуры будто бы нет. НО ЧТО ЕСТЬ? Какой таинственный спрут продолжает сжимать тело культуры в своих щупальцах. В советские времена фильм запрещали, а затем пусть даже через двадцатилетия «реабилитировали». А здесь иначе: тихое убийство — и нет ответственных. В России фильм не рекомендовал для показа министр культуры РФ Михаил Швыдкой. В Украине картина тоже не вышла на широкий экран. Не было ни одного показа по ТВ. Не выпущено на видео. Не продано за рубеж. Ведь это же не детективчик с крутыми локтями и не паранойя, приперченная сексом. Это не товар. Это произведение. Продать товар можно и из фиктивного государства. А выпустить произведение можно лишь из государства, уважающего себя и уважаемого в мире.

Ильенко сказал о своей судьбе: «Это означало даже не смерть, а просто ад при жизни»3.

Ад при жизни. Больше чем смерть.

«Я пропал, как зверь в загоне», — писал о таком состоянии мастера Пастернак.

Отход Ильенко порождает вопрос: в какой реальности мы находимся? В какой стране живем? В стране, где СМИ, когда не стало Ильенко, горячо проникались не вопросом, почему же страна не знает фильмов своего самого большого режиссера, а той проблемой, что патриарх Кирилл не желают ездить по улице Мазепы. Так как патриарху в его священной миссии построения «русского мира» и Киев принадлежат, и эта улица, и история Украины. Не хочет ездить, пусть не ездит. Пусть ездит по проспекту Путина в разбомбленном Грозном. Пусть поездит по уже китайской Сибири. Пусть вспомнит, что принял российскую церковь из рук патриарха Алексия, который в знаменитых архивах Митрохина фигурирует как «агент Дроздов». Тысячу раз уже напечатан этот архив: кому не лень, может поинтересоваться, кто кому продавался, кто кого продавал от Кремля «до самых до окраин» планеты, кто какой кому был агент с какой кличкой... Следовательно, уже неинтересно.

У кого-то атрофировано чувство прошлого. У кого-то — будущего. Не так важно, прошлого или будущего. Важно, что атрофировано.

Мазепа построил и восстановил десятки церквей. Петр I уничтожил Патриархат и создал Святейший Синод — репрессивную политическую структуру для надзора за «лояльностью». Приказал украинские религиозные книги — «книги литовския печати слогу еретического, собрати и на пожарах сжечь, чтоб та ересь и смута в мире не была». И людям объявлено было, чтобы «впредь никто никаких книг литовския печати и письменных литовских не покупали», а кто «учнет литовския книги какия-нибудь покупати», тем «быть от царя в великом градском наказании, а вот патриарха в проклятии». Что же там одесский Агафангел никак не может разобраться, проклинает он журналистов или не проклинает, так как у него есть такой высокий пример!

Мазепа развивал украинское образование. Петр I начал его уничтожение. Мазепа боролся за свободу и достоинство своей нации. Петр ее растоптал и опустошил.

Потому что тот, кто объявил анафему Мазепе, и был дьяволом. И заставил россиян и всех, кто на них стал похож, молиться и на себя, и на Сталина с Лениным. И на Путина. И Януковича на иконах рисовать.

Отсюда — пропасть между образом Мазепы на заре украинской истории и образом Бульбы в идеологических испарениях истории российской!

Материал для киноведов и историков, но в первую очередь, скорее, — для психоаналитиков.

Где этот фильм, к которому режиссер шел треть своей жизни? Вы можете купить кассету? Посмотреть в кинотеатре? По телевидению? Нет, вы можете увидеть и купить все: петербуржских бандитов с чекистами и западные триллеры с боевиками. Задницы и члены всех размеров. Силиконовые груди и сексуальные цацки. Но «Мазепы» нет нигде. Кто обманул режиссера? Кто купил-продал этот фильм таким образом, чтобы его нельзя было увидеть?! После всех запретов советских наступили запреты постсоветские. Те были примитивными и идеологическими, а эти —софистицированные и коммерческие. А мастеру, так или иначе, — выхода нет.

Кто-то, может быть, поинтересовался, где фильм Ильенко? Может, заволновался. Возможно, какой-то киевский арт-хауз или львовская «Дзига»? Подумал: а каково режиссеру — уровень непонимания фильма разве пропорционален уровню усилий на его создание?

Ладно, вам не нравится фильм? Может быть. Но тем более его нужно смотреть! Чтобы дискутировать, анализировать, интерпретировать. Для таких вот функций, собственно, и существует человеческий мозг.

Зато какое у нас общественное движение в защиту какого-то порнографического романа. Расступись, земля! За два дня до выборов, которые создавали предпосылки для уничтожения украинской культуры, «укрсучлитовцы» героически защитили коллегу-«укрсучлитовца». Борьба за свободу слова. Слова — не логоса. А слова — мата.

И можно ли ожидать другого в культуре, где событием становится чей-то запой с последующими последствиями, чья-то «женська» фотосессия в голом виде на унитазе, чей-то анализ под психологическим микроскопом такого уникального события, как собственная менструация? Вот культурные феномены, за право на существование которых вступило в борьбу целое литературное поколение.

А за Ильенко не боролся никто. Был фильм или не было? А какая разница?

Боролись, кто понимал. Но что могут такие киноведы, как Трымбач или Лариса Брюховецкая? Книга, свидетельства. Скажем, книжка Ларисы Брюховецкой «Поэтическое кино: запрещенная школа» (2001). Блестящая книжка. Выстраданная. И такой же грандиозный труд — исследование Трымбача «Александр Довженко: Гибель богов» (2007). Ну, какая-то рецензия, сообщение среди остальных. А анализ, а обсуждение? Анну Чмиль, историческую фигуру киностудии 60-х, в очередной раз «сократили», чтобы не мешала разрушению украинского кино. И это, кстати, не первый раз: соответствующие структуры «кому надлежит ведать» — на своем месте. Вердиктов компартии больше, чем профессиональных анализов. Сегодня, как и вчера. В том или ином стилистическом решении.

На презентации книги Ларисы Брюховецкой «Киномир Юрия Ильенко» (2006) режиссер сказал о себе: «меня отлучили от кино», «я — черный ящик разрушенного украинского кинематографа». Эта книжка — «моя эпитафия. Каждому ли дано прочитать надпись на своем надгробном камне?»... Людей в зале было мало. Молодежи вообще не было. Ни единого официального приветствия на 70-летие хотя бы от одного кинематографического учреждения4.

Меньше чем за месяц до смерти Ильенко говорил о гибели украинского кино, о планах сотрудничества между Россией и Украиной в области культуры, в частности, о создании совместных кинопроектов, как о новой угрозе: «Такого рода соглашения только скрывают нынешнее состояние украинского кинематографа, который и так почти уничтожен. Любой кинофестиваль — это торговая точка, где оценивают и продают фильмы. А как может принимать участие в фестивале несуществующий кинематограф? Даже те фильмы, которые создаются на территории Украины, являются отечественными номинально — в них снимаются российские актеры, финансирование осуществляют международные компании, а их режиссеры живут за рубежом»5.

Юрий Герасимович умер в день рождения Ивана Миколайчука: 15 июня. Между ними была почти мистическая связь. Ильенко был русскоязычным. Рассказывал беззащитно: «Общение с такими титанами духа, как Иван Миколайчук, привело к моему «роз’яничарюванню». Мой путь возвращения к себе как к украинцу начался уже в зрелом возрасте. (...) И еще для меня очень важно было овладеть родным языком, к которому я возвращаюсь в течение всей жизни. Думаю, это также мне удалось. И я очень этим доволен, потому что полностью уничтожил в себе, до последнего гена, янычара-отступника».

В первую годовщину смерти Ильенко Миколайчуку исполняется 70 лет. Такой глубинно-народный — никогда не стал «народным артистом». Шевченковскую премию — и ту получил посмертно. Потому что имел «националистические уклоны». До сих пор нет музея даже там, где родился, — в селе Черторыя Черновицкой области. Потому что это не только его село так называется. Еще немного — и так будет называться вся страна.

Сергей Трымбач вспоминал «неокріпачений сміх» Миколайчука. Но также и о том, что однажды Миколайчук получил на Новый год «поздравление» — конверт с гробом. Так и Стефану Яворскому выпало. Потому что мечтал «... вийти з цього Вавилону. Помолись, святителю Божий, за звільнення полонених, серед котрих першим є я». И Леся Украинка спрашивала: «Коли скінчиться той полон великий, / що нас зайняв в Землі Обітованій? / І доки рідний край Єгиптом буде? / Коли загине новий Вавилон?» Стоит, как и стоял.

Последние слова Миколайчука были: «Теперь я знаю, как снимать кино!»

Ильенко тоже уже знал, как снимать кино. Сопровождали похоронную процессию к Владимирскому собору карпатские трембиты.

Украинское кино — эпическая трагедия, начиная с Довженко. Он уже все понимал, когда сказал, что Украина — единственная страна, которой запрещено изучать свою историю. Его «Земля» — один из двенадцати фильмов, признанных на Всемирной выставке в Брюсселе в 1958 году лучшим среди всех времен и народов. Но Довженко убили одним способом. Параджанова — другим. И для Ильенко тоже нашли способ.

Не было достаточно пираняс советских — добавились пираняс постсоветские. И либо они квадратночелюстные партайгеноссе старого пошиба, либо острозубые самозваные постмодернисты, — разницы большой нет. Потому что и те и другие провозгласили, что украинской культуры нет, литературы подавно, элиты — даже не вспоминайте. Следовательно, какая тогда разница между таким «постмодернизмом» и таким посттоталитаризмом? И те и другие — «дети непросвещения», как говорили прогрессисты в царской России. Они появляются именно тогда и там, где общество себя не уважает, где нет осознания собственной культуры, где нет достоинства собственной идентичности. Вот и все изменения: что новые поколения, что старые вместо того, чтобы отрастить себе одну совесть, принялись, как и положено пираняс, отращивать много зубов.

Ильенко пришлось отстаивать достоинство культуры в условиях запретов и арестов. А затем, когда эта система, казалось, упала, в него и вцепились зубами не только киты соцреализма, но и относительно молодые акулы, залеченные старперы и недолеченные «противсишки». Кто в фильме увидел «триумф стихии китча», а кто — «идеологическую запрограммированность». Для кого фильм «не поддается прочтению», а для кого — «стилистически эклектический». Целомудренная парижская «Русская мысль» убеждала своих читателей: «Не ходите на порнофильмы!», а патриотический диаспорянин подозревал, что это масонский заговор с целью «опорочить все украинское», поэтому и сам режиссер подлежал... сжиганию. Газета «Красная звезда» писала о «Молитве...» как о «самом русофобском фильме всех времен и народов». А какую-то госпожу фильм тоже «очень разнервировал». «Его следует хорошо отредактировать», — сказала госпожа. Зато «укрсучлитовка» с вчерашним партбилетом в кармане важно объяснила: «Моя главная претензия к фильму в том, что из Мазепы не получился барокковый персонаж». И что тема не реализована. И способ построения тоже. Напрочь. Поражение6.

Вот где нужен психоаналитик. Потому что режиссер может выдержать и «Русскую мысль» и «Красную звезду» — это явления без нарушения жанра. Но не слишком ли выдерживать еще и каждую раздраженную госпожу и каждую нервозную «противсишку», которая вступала в компартию именно тогда, когда умирал Стус, которая пятнистой пантерой теперь бросается на людей в надежде перекрыть этим рычанием и завыванием свои льстивые песни «товарищам-коммунистам»? А еще ведь патриоты и антипатриоты, идиоты, недоидиоты и суперидиоты... И — почти полное отсутствие профессионального анализа, за исключением тех же нескольких голосов критиков, рассеянных по миру, каждый в своем цейтноте, каждый в своем горьком вопросе: ДО КАКИХ ПОР???

Строили независимость, а получилось то, что получилось: в политике — псевдомодерный тоталитаризм, а в культуре — тоталитарный псевдомодерн.

Потому-то Ильенко — как в конечном итоге, и те немногие интеллектуалы и творческие личности, уцелевшие в борьбе против тоталитарной системы, — в 1991 году просто приоткрыли двери в другой ад. «Мне сказали: «Вы сняли плохой фильм «Мазепа», его не хотят смотреть зрители». Но то же самое я слышал почти 40 лет тому назад после «Колодца для жаждущих», то же самое говорили на XXIV съезде Компартии, когда закрывали «Белую птицу...», то же самое слышу и сегодня. Когда наше общество перешло на рельсы потребления, первое, что ликвидировали, это развитую киносеть, книгоиздание, мотивируя тем, что нет денег на их содержание. Кинотеатры перепрофилировали в магазины, кофейни, а книжный магазин, как, например, киевский «Сяйво», — рейдерским образом захватили...»

«Мы как партизаны на оккупированной территории»7.

«Каким вы видите будущее вашего фильма?», — спрашивал журналист. «На полку. Как и все современные украинские фильмы», — отвечал режиссер.

В 1999 г. он заснял символический крест на сценарии «Агн и Агасфер. Хроника второго Пришествия Христа». Потому что уже в том 1999-м Ильенко на протяжении девяти лет (!) безуспешно искал возможности снять фильм. На все были деньги — на разворовывание страны, на дворцы власть имущим, на виллы постмодернистам, на издание словарей мата, на шоу всех мастей, на коррупцию всех уровней. На разрушение, в конце концов, Киностудии имени Довженко. Только на фильмы Ильенко ничего не было. Ни средств. Ни аппаратуры. Ни чиновнического желания. Ни зрительского любопытства.

«Парадигма кино» — Ильенко написал первый в Украине учебник по кинорежиссуре. А последняя его работа — кинотрилогия. «Докладная апостолу Петру». Потому что на Земле его больше никто не слышал.

Это его слова: «Почему именно апостолу Петру? Потому что у него, как известно, ключи от рая. Я понимаю, что мне рай не светит. Я не очень из-за этого переживаю, потому что настолько приспособился к аду в этом мире, что ничего нового мне уже не покажут в том провинциальном аде апостола Петра»8.

Вот так — среди одних пираняс и других — прошла жизнь одного из самых выдающихся мастеров Украины.

На Западе часто вспоминают, как Андрей Тарковский на каком-то фестивале должен был получить премию — и не получил. И тогда заплакал. И как-то так рассказывают об этом с удивлением и невысказанным вопросом: возможно ли, чтобы такой великий режиссер был таким тщеславным?

А Тарковский заплакал, потому что у него везде отобрали жизнь. Потому что у него везде отобрали Родину. Партийная шваль, которая превращала в руины его страну, ему в эту страну не разрешала возвращаться. В его России жилы и плодились те же коммунистические партайгеноссе, которые уничтожили не только Украину и Литву, Польшу и Грузию, Эстонию и Венгрию, но и саму Россию. Его отец Арсений Тарковский — выдающийся поэт — был заложником той системы. Запад не только давал приют «инакомыслящим» — Запад еще и заигрывал с Россией. Поэтому плакал Тарковский. Лишенный понимания и сочувствия. И не просто снимал «Ностальгию», а — прощался. Янковский, который перебредал поток, защищая руками свечу, чтобы не погасла, и плакал посреди высохшего болота, — это был и сам Тарковский. Но этого никто не понимал. Поэтому он плакал.

Ильенко не плакал. Он рычал, как лев. Когда его одолели болезнь и усталость, он повернулся и ушел. Гордо и болезненно, как жил.

И если не было понимания Ильенко, то еще меньше существует понимания такого невероятного феномена, как трое братьев-кинематографистов. Многие ли осознали режиссерский и организационный талант Михаила Ильенко с его кино-видеофестивалем «Открытая ночь», который является лабораторией молодого украинского кино? Многие ли сейчас помнят суровый фильм Вадима Ильенко «Последний бункер» об украинских повстанцах? 1991 год! Там Вадим был и режиссером, и сценаристом, но и Юрий был сценаристом тоже. Показали — то в КМА, то в помещении общества «Мемориал».

«Исторический боевик» — сообщает анонс.

«Последний бункер украинского кинематографа» — комментирует кто-то из журналистов.

А, между прочим, речь идет о братьях, которые учились в Москве. Были вынуждены бежать из вымирающего от голода села. В России уже умер четвертый брат. И эти трое братьев долго и трудно шли к своей идентичности. И с московской околицы, где их преследовали из-за украинского акцента, вернулись в украинскую культуру — три неповторимых, таких разных и таких родных личности.

Кто вспомнит теперь слова, сказанные Юрием Ильенко в канун третьего тура выборов в 2004 году, когда его спросили, как он будет праздновать год 2005-й? На Майдане, — ответил лаконично Ильенко. — Либо с шампанским, либо с автоматом.

Отчаянная метафора мастера. Конечно, какой у художника автомат? Автоматы имеются у криминализированной власти. Но этот ответ в большой мере объясняет выбор Юрия Ильенко радикальной партии. Он ей верил, потому что он — художник. А если она тоже куплена-продана, как сейчас пишут наперебой правые и левые, восточные и западные? Была бы еще одна смертельная ему обида. Не слишком ли много тех обид?

Странная часть света: Украина это или Россия, а мастер, вместо того, чтобы быть ресурсом общества, его потенциалом, превращается в пищу для пираняс.

Не случайно под Киевом в Днепре недавно выловили одну такую толстую откормленную рыбину. Не понятно, что было ей делать в Днепре. Ее место — в парламенте, в Кабмине — и даже на некоторых псевдолитературных посиделках.

Юрий Ильенко ушел из жизни в Прохоровке, на Каневщине, в доме, который он строил собственными руками. Когда Юрий Герасимович приезжал в свой дом, то всегда поднимал на мачте во дворе украинский флаг. И по этому государственному признаку далеко было видно, что в Шевченковский край приехал человек, осознающий свою принадлежность и свою миссию. О, он не стеснялся говорить слово «миссия»! Ведь что же делать, если человек ее имеет?!

Был фильм о Прохоровке — и об Ильенко в том домике, сделанном своими руками. Помню до сих пор это странное красивое ощущение: крепкие мужские руки, которые работают со свежим деревом. Народно-барокковая архитектура. Нельзя было творить — но он все равно работал, — как Параджанов, который создавал свои сюрреальные композиции в безысходном посттюремном отшельничестве.

Брат Михаил Ильенко незадолго перед уходом Юрия вернулся из далекого плавания, — он, как древний моряк, отправился в Атлантику. Плыть на другой конец планеты — чтобы снять несколько кадров для фильма «Тот, кто прошел сквозь огонь».

А Юрий Ильенко тоже отправился в свое плавание. Из которого не возвращаются. Его убила не болезнь. Его убила несвобода. И в океане реальном, и в океане вечности дышится легче, чем здесь.

Нашему обществу стоит это понять. Пока еще есть на это время. Но его немного.

Рано или поздно дохлых пираняс смоет океанская волна свободы.

В ожидании этого Юрий Ильенко — как статуя с острова Пасхи — разговаривает с небом.

1 /275462

2 /148007

3 http://mikolajchuk.ucoz.ua/publ/2-1-0-34

4 http://artvertep.com/print?cont=1028

5 http://ua.proua.com/news/2010/05/20/090035.html

6 http://www.ktm.ukma.kiev.ua/show_content.php ?id=383

7 /1721

8 http://artvertep.com/print?cont=1028