А гонорар — по-братски: ПОПОЛАМ!
Общественная работа... Сколько ей раньше действительно отдавалось сил честными, сознательными трудягами и, бескорыстными, неисправимыми романтиками. Сейчас в это трудно поверить, но факт остается фактом: несмотря на то, что большинство благородных порывов выходили тогда, как говорится, боком. Вот вам, к примеру, две коротенькие истории, что произошли со мной на Киевском заводе электроприборов, где я работал с 1959 по 1965 год...
Завод этот находится на Глубочицкой, 17, в одной трамвайной остановке от всем известного завода имени Артема. После демобилизации из армии работал я на заводе электроприборов фрезеровщиком, контролером ОТК, инженером, а заодно и учился на факультете журналистики Киевского университета им. Шевченко. Трудно поверить, но кроме работы и учебы я умудрялся, как член фабкома и партбюро, проводить вдобавок и большую общественную работу, а также писать стихи и затевать все новые, вроде бы очень полезные дела, о которых, кстати, мне сейчас и вспомнилось...
Был я тогда еще холостым, что давало неограниченные возможности для творчества. А первое из полезных дел оказалось связанным с журналистикой, с тем самым любимым творчеством, что со временем я хотел видеть своей будущей профессией. Дело в том, что хотя я ежемесячно выпускал привлекающую всеобщее внимание стенгазету, да еще и литературное приложение к ней — «Стихи заводских поэтов», но как только появилась у нас своя небольшая типография, я тут же загорелся идеей выпускать здесь и заводскую многотиражку. Для этого за советом и разрешением пошел я в свой Шевченковский райком партии, но там мне сказали, что до выпуска своей многотиражной газеты наш завод пока не дорос.
— Выпускать газету мы пока не имеем права, это понятно! — хитро талдычил я, упрямо не выпуская из своих рук тоненькую ниточку надежды. — А что же мы имеем право выпускать?
— Этого мы не знаем! — откровенно сказали мне. — О таких тонкостях знает только один Главлит...
Этого было вполне достаточно для того, чтобы вскоре я оказался перед одним из цензоров Главлита, расположенного тогда в начале Крещатика, солидным полковником в отставке, отвечающим за наш район и нашу организацию.
— Что вы имеете право выпускать? — задумчиво переспрашивал он сам себя до тех пор, пока, заглянув в чуть приоткрытый ящик своего стола, наконец-то с трудом выдавил из себя. — Вы имеете право, к примеру, выпускать типографским способом листок социалистического соревнования...
Этого оказалось вполне достаточно для того, чтобы моя ниточка тут же превратилась в надежный трос, а я через неделю снова оказался перед ним вместе с любовно отпечатанной двухполосной многотиражкой с еще более любовно выведенным официальным названием: «Листок социалистического соревнования». Несколько дней после этого полковник тщательно нашу газету изучал, и хоть только на лицевой ее стороне действительно публиковались итоги соревнования между цехами и отделами завода, а также очерки и рассказы о передовиках производства, а на оборотной стороне — даже фельетон о недостатках и традиционный литературный отдел «Стихи о родном заводе», он все-таки дал свое весомое разрешение на печатание нашей газеты солидным тиражом.
Работа закипела. Газета стала ежемесячной, и авторитет ее на заводе был очень велик, хоть в редколлегии было всего два человека: все материалы и фельетоны писал я, а все фотографии и рисунки для газеты делал инженер-конструктор Вадим Захри (родной брат известного московского кинорежиссера, наиболее известной картиной которого была «Анна Каренина» с Татьяной Самойловой в главной роли). До сих пор ни в каких других газетах не видел я таких, как у Вадима, превосходных фотографий. Газетное клише, как и все другие технические операции, отлично делали на общественных началах еще три энтузиаста во главе с зав. типографией Яковом Гофманом: Валерий — наборщик и Михаил — печатник.
Больше года мы радовались своей творческой удаче, пока в идеологическом отделе горкома партии не разразился вдруг грандиозный скандал, основой которого оказалась именно наша хитрая газета. В результате был снят с работы недостаточно бдительный полковник-цензор, газету нашу прикрыли, но мне лично, на удивление всем, директор завода Мельник объявил в приказе благодарность «за проявленную инициативу». В ответ на это я тут же осчастливил завод другой своей ценной инициативой — «киношной»: на деньги фабкома купил узкопленочный киноаппарат «Киев- 16с», сколотил свою съемочную группу и начал выпускать ежемесячный заводской киножурнал «Наш марш». Впрочем, наша авторская авторитетная съемочная группа, как и редколлегия многотиражки, тоже состояла всего из двух человек: оператором был инженер-технолог Владимир Крутой, я же при нем исполнял роль сценариста, режиссера и осветителя.
Самым трудным для нас оказалась проблема освещенности во время съемок в цехах и отделах, а также необходимость четкой организованности на съемочной площадке. Что до освещенности, то мы вышли из положения, собственноручно изготовив несколько электрощитов, основу которых составляли мощные зеркальные лампы, выпрошенные нами на участке сушки гальванического цеха. Что до четкой организованности, то здесь во время подготовки и самих съемок недостатка в помощниках не было, благодаря чему киносюжеты снимались довольно профессионально. Помню, к примеру, как нам удалось вернуть на заводской двор весь собравшийся на улице заводской коллектив и выстроить там его ради эффектного первого кадра эпизода, рассказывавшего об участии заводчан в городской первомайской демонстрации: по моему сигналу открывались заводские ворота и оттуда выходила красочная колонна во главе с руководством завода и его передовиками.
Набравшись опыта, мы начали снимать уже не только киножурналы, а даже короткометражные фильмы, два из которых — «Заводские красавицы» и «Работа общественного конструкторского бюро» были удостоены демонстрации по телевидению, что в конечном итоге, как и в газетном варианте, тоже привело к конфликтной развязке.
Примерно через месяц после демонстрации наших фильмов меня пригласили на телестудию получить гонорар. Но прежде попросили срочно зайти к одному большому теленачальнику, после встречи с которым я на прощанье от всей души плюнул в сторону такого уважаемого прежде телездания с колоннами. Этот симпатичный на вид, крепко сбитый мужчина среднего роста и средних лет вначале долго хвалил меня (так долго, что я несколько раз порывался уйти, понимая, что явно уже пошел перебор, но он меня упрямо не отпускал).
— Зачем тебе столько лишних трудностей? — дружески пожурил меня он, так и не выпуская после приветственного пожатия мою ладонь. — Ты только позвони — и я сразу же пошлю тебе и оператора, и осветителей... Наладим полное взаимодействие... Съемка пойдет у тебя легко и быстро, а я буду давать все твои творения в телеэфир без всякой задержки...
Так, не отпуская мою ладонь, он предлагал все новые, все более головокружительные условия творчества, пока наконец-то из его кабинета не вышли все остальные посетители, и только после этого, еще раз по-дружески тряхнув мою ладонь, он закончил тем, ради чего это и начал:
— А гонорар по-братски: пополам!
Многие сейчас, как и я тогда, привычно обеляют советские времена, даже порой противопоставляют их нынешним, почти открыто обвиняемым в коррумпированности. А я стоял в тех максимально романтизированных советских временах и, ощущая то жар, то холод, мучительно думал: «В ответ на такое предложение порядочный человек должен выразить негодование». Но уста мои так и не раскрылись, потому что слишком уж меня смущал авторитетный значок на лацкане его пиджака: «Делегат ХХ съезда КПСС»...
Так, только начавшись, мое сотрудничество с телевидением сразу и закончилось. Причитающийся мне гонорар я все-таки получил, но на телестудию больше ни ногой.
...Вот такие поучительные истории произошли со мной на Киевском заводе электроприборов на пути к заветной мечте, которую я потом все- таки осуществил: и «журналистскую», и «киношную».
