«Институт мозга» Андрея Ромоданова

Не очень-то известная в Киевской топонимике Лермонтовская улица. Короткой спиралью она ведет к институту нейрохирургии имени академика Ромоданова. Но есть ли некая перекличка между этими отдаленными временем именами? Что ж, случайность — это и закономерность. Трагичной строфой в «Бородино»: «Тогда считать мы стали раны, товарищей считать», — великий юный поэт как бы развернул реальность кровавой травматической эпидемии в тяжелых боях и жизненную необходимость появления военно-полевой хирургии как самостоятельной линии обороны. Конечно же, Лермонтов не мог предвидеть, что спустя столетие после роковой дуэли 1841 года на тех же подступах к Москве проляжет невиданный фронт ее защиты, и город не падет. Напряжение противоборства с самым страшным врагом человечества и Отчизны будет нарастать, а в рядах одного из животворных щитов надежды советский фронтовой медицины в жесточайших схватках находился и молодой воин-врач Андрей Ромоданов, и научное его кредо предстанет особым. Пройдет еще десятилетие, и доктор Ромоданов окажется среди тех, кто превратит неприметную улочку в предваряющие врата удивительного по своим возможностям врачебного чертога.

Получилось так, что впервые мне посчастливилось увидеть Андрея Петровича и познакомиться с ним на том же животворном плато около полувека назад... Институт нейрохирургии, ведомый блистательным врачом, поистине титаном этой труднейшей профессии — Александром Ивановичем Арутюновым, впервые в мировой медицине предпринял контрнаступление на геморрагические инсульты, фатальные кровоизлияния в мозг. Таких больных, вопреки установке не трогать и не транспортировать, стали доставлять сюда для срочных операций освобождения материи мозга от сдавливания излившейся массой крови. И обреченные, при своевременности вмешательства, все чаще благодаря мосту — скорая помощь и институт — возвращались к активной жизни. АПН, Агентство политических новостей, рупор сенсаций эпохи, поручило мне подготовить репортаж о новшестве. Вместе с фотожурналистом Игорем Кропивницким, к слову, внуком великого драматурга и сыном композитора Владимира Рябова, создателя «Свадьбы в Малиновке», как-то осенним днем, заранее созвонившись, мы пришли в институт и прямо у машины скорой помощи, как раз доставившей такого пациента, увидели Арутюнова и его заместителя Ромоданова в накинутых халатах. Не теряя ни секунды, Кропивницкий снимал кадр за кадром. Наше появление Арутюнов одобрил в своей темпераментной манере. Сказал, что спешитя на операцию, а подробности расскажет Андрей Петрович Ромоданов.

С той поры я стал периодически писать об институте, а с 1964-го и о феномене Ромоданова в преображении этих палат. Ведь А. Арутюнов, возвратившись в Москву, возглавил Бурденковский институт нейрохтрургии, а его детище в Киеве повел в новые дали Ромоданов. Было ему тогда сорок четыре года.

Аскетический трехэтажный корпус, надстроенный совсем недавно. Отчетливо помнится директорский кабинет на первом этаже, со старинным высоким креслом, столом зеленого сукна, множеством книг, куда перешел Ромоданов. Табличка на столе, с лаконичным призывом: «Думай!» как бы символизировала атмосферу этих стен. Кстати, и в новом корпусе кабинет академика Юрия Афанасьевича Зозули, нынешнего директора института, соратника Арутюнова и Ромоданова, целиком сохраняет тот же облик.

Промелькнуло шестидесятилетие Ромоданова, отмеченного званием Героя Социалистического Труда, набежала следующая круглая дата, полная новых планов в условиях грядущей независимости Украины. Но потом, потом... В августе 1993-го в результате молниеносной безжалостной болезни Андрей Петрович ушел из жизни.

Образ его продолжал привлекать, и вместе с Виталием Цымбалюком, одним из ближайших учеников Андрея Петровича, мы написали первую биографическую книгу о нем, которую в 1996-м удалось издать. Курьерский поезд времени понесся дальше, и не так давно, в минувшем ноябре, в Большом конференц-зале НАН Украины состоялось двойное торжество по поводу 60-летия института и 90-летия со дня рождения А. Ромоданова, с докладами Ю. Зозули и В. Цымбалюка.

Разумеется, факты перекликались, открывая нам то, чего мы не знали, но почему-то по-прежнему живо волновала ромодановская эпопея. Вместе с Виталием Ивановичем Цымбалюком, ныне академиком НАМН Украины, мы вновь погружаемся в реку воспоминаний.

— Виталий Иванович, ваш приход в нейрохирургию — весьма интригующая история, но поворот ключа, причем заочно, свершил ваш будущий учитель. По нынешним временам такое кадровое бескорыстие к неведомому юному провинциалу явление, скажем так, нетипичное. Как это произошло и в чем состоял, если можно так выразиться, педагогический стиль Ромоданова?

— После окончания Тернопольского мединститута я работал невропатологом в участковой больнице. В силу обстоятельств довелось участвовать в неотложной нейрохирургической операции, и я вдруг решил: это мой выбор.

Побывал на курсах стажировки в институте нейрохирургии. Цикл вел профессор Г. Педаченко, а директора института я два-три раза видел только издали в общей беседе. Вернулся в Ровенскую область, и сразу выяснилось, что обещание нейрохирургической вакансии не сбывается. Итак, я снова очутился в Великих Межеричах Корецкого района этой области. Написал без какой-либо надежды письмо А. Ромоданову с просьбой о зачислении в клиническую ординатуру, прекрасно понимая, что круг претендентов узок, а мои шансы невелики. Но вскоре неожиданно получил желанный вызов...

Принципы Ромоданова выглядели для начинающего хирурга заманчивыми, однако трудными. Это был своеобразный круговорот по основным клиникам: от детской, где, кстати, он начинал, до онкологической (их не зря сегодня пять) и нейротравматологической. Осваивались сложные, очень ответственные диагностические манипуляции, например, пневмоэнцефалография, поскольку внедрение компьютерной магнитно-резонансной томографии тогда еще даже не предвиделось. Впрочем, безошибочным рукам, их чувствительности и умелости, не было цены. Так, Павел Алексеевич Пронзелев, пройдя пальцами по поверхности мозга, как правило, с абсолютной точностью определял локализацию опухоли. «Родниковую воду» успешной реанимации после сложного вмешательства пациентам, а также коллегам дарил талантливый невролог Александр Львович Духин. В целом же, подкупало и вдохновляло то, что Ромоданов строил не просто прикладной клинический комплекс с сугубо хирургическими доминантами, а настоящий институт мозга. Вот только один пример: институт обладает уникальным отделением нейроиммунологии, который много лет прозорливо ведет профессор Александр Иванович Лисяный. Хотя и говорят, что все болезни от нервов, на самом деле, в плане разгадки природы мозговых опухолей, в их внезапном запуске многое, очевидно, обусловлено иммунологическим сбоем. В целом же, созвездие лабораторий в сочетании с клиническими подразделениями уникально до сих пор. Эту карту науки заложил именно Ромоданов.

— И все же подлинным контрапунктом стало, причем впервые в Советском Союзе, введение метода стереотаксиса, сложившееся в последующем в направление функциональной хирургии. Это ведь и ваша научная молодость, когда в начале 1970-х вы пришли в отдел Олега Александровича Лапоногова, родоначальника новации, вам не было и тридцати. Однако, само собой разумеется, краеугольный камень заложил Андрей Петрович. Тут, пожалуй, самая пора обрисовать его целостные императивы.

— Понимаете, он был тонкой душой, научным романтиком, к его натуре подходят слова — сталь и нежность. Но этот сплав прошел трагические пробы. Почему-то сложилось так, что как раз мне Андрей Петрович поведал многое, а некоторые чудом сохранившиеся фотографии мы поместили в той скромной книге... Он родился в Лубнах, на Полтавщине, в 1920 году, в семье священнослужителя и притом одного из видных либеральных деятелей Украины Петра Дмитриевича Ромоданова. Во время смуты Гражданской войны и поражения Украинской революции Ромодановы переехали в Киев, где Петр Дмитриевич стал школьным учителем. Но в середине тридцатых, сознательно бросая вызов грозному времени, снова принял духовный сан, возглавив как священник один из приходов. Этого шага ему не простили, и в 1937 году Петр Ромоданов навсегда канул в пучину репрессий, посмертная реабилитация пришла через десятилетия. Кстати, уже в мою бытность на А. Ромоданова поступил донос, что он, мол, не разоружился идейно в отношении убеждений своего отца — служителя культа, и навет по указанию райкома партии разбирался...

— Однако в том же 1937-м юноше как-то удалось избежать страшного по тем временам клейма «Ч.С.И.Р.» — «члена семьи предателя Родины», как именовали детей и жен арестованных... Кто же бросил спасательный круг, в общем-то, и давший миру явление академика Ромоданова?

— Его одноклассница и любовь на всю жизнь Анна Сергеевна Янковская, незабвенная Ганнуся. Ее семья приютила Андрея, дала кров и заботу. Между тем, приближалось поступление в институт. Андрей Петрович прекрасно учился, считался асом по точным предметам. Подал документы в политехнический. Но в последний момент Аня уговорила забрать их, предпочтя медицинский, в биографической канве это представлялось более нейтральным и безопасным. С той поры пролег их совместный путь к врачеванию. Война, пеший поход студенческой колонны в Харьков, затем дорога в Челябинск. Отсюда в начале зимы 1942-го А. Ромоданов в составе ускоренного фронтового выпуска попадает в качестве младшего врача полка в части, оборонявшие Москву накануне первого решительного наступления. Впереди предстояли бои.

— Ратный ромодановский виток — особая повесть. Но если в ней проступают, возможно, единственные в войсковой медицине той поры, поразительные по научной смелости инновационные начинания, то и его нейрохирургические прорывы во многом не имеют аналогов. Есть ли, однако, мост между высотами?

— Такой мост держится, прежде всего, на бесстрашии мысли. Свою первую награду — медаль «За боевые заслуги» Андрей Петрович получил за применение взамен донорской кадаверной, иначе говоря, трупной одногруппной крови — при оказании помощи по поводу, на первый взгляд, безысходных тяжелых ранений. В свое время способ пытались ввести в обиход знаменитые хирурги Юдин и Шамов, однако предубеждения затем возобладали. Ромоданову, безусловно, было известно об этих экспериментах, он был сильнейшим студентом. И во имя жизни применял непостижимый обычной логикой постулат: «Смертью смерть поправ». Новаторство фронтового врача было должным образом оценено, хотя вряд ли получило развитие. А ведь, если вдуматься, это была одна из первых удачных в боевых условиях тканевых трансплантаций.

— Возглавляя медсанбат танковой бригады в составе армии Рыбалко, Андрей Петрович дошел до Берлина и Праги... Считается, что врачи лишь участвуют в военных действиях, но страшных перестрелок в страде сражений также оказалось немало. Должно быть, провидение хранило его. Помнится радость, когда вам, Виталий Иванович, удалось разыскать редкое фото — капитан Ромоданов с боевыми побратимами на крыше поверженного рейхстага, и мы воспроизвели его в нашем труде. Но что привело этого самоотверженного рыцаря добра в нейрохирургию?

— Я бы сказал: одна лишь, как говорится, пламенная научная страсть. Андрей Петрович, доблестный фронтовик, возвратился в Киев в дни, когда Наркомздравом руководил спаситель медицинского института в вихрях войны, один из непосредственных его учителей Лев Иванович Медведь, а стало быть, и руководящие посты с определенными льготами были доступны для недавнего воина-победителя. Да и просто в таком быстром росте была жизненная необходимость. Его беременная жена не смогла уехать из Киева, сын родился в 1942-м в оккупированном городе, но судьба уберегла всех троих... И все же, по совету Л. Медведя Ромоданов предпочел нейрохирургию, великую, но трудную школу Арутюнова. Снова протянулась аскетическая линия — штурм высот.

— Возвращаясь к методу стереотаксиса, целенаправленному продвижению к очагу поражения мозга с помощью специальных «щупов» на основе скрупулезных математических расчетов, можно проследить несомненное единство с вызывающим ныне жгучий интерес использованием гамма-ножа, радиохирургической технологии на фундаменте той далекой первичной карты. Но это ведь далеко не единственное предвидение Ромоданова?

— Гамма-нож и стереотаксис... Сегодня в нашем институте они органично соседствуют, и я рад, что как раз благодаря ромодановскому универсализму не оказался в стороне от этих больших перемен, начав в свое время будировать их. Но если рисовать вклад Андрея Петровича в нашу сложную отрасль панорамно, это институт в принципиально новых контурах и возможностях. Сам его основной клинический корпус, возвышающийся издалека наподобие гигантского корабля, — его кровное дитя. А как не сказать о трех ромодановских «научных китах» — клиниках детской нейрохирургии, где он, как уже отмечалось, являлся одним из первооткрывателей, о новом взгляде на травмы и сотрясения «дворца мысли» и особом внимании к нейроонкологии. Тут, входя в тонкие структуры, Ромоданов преимущественно и оперировал. Начав с гранулем мозга — последствий войны, чему спустя четыре года после Победы посвятил кандидатскую диссертацию и первую свою научную монографию. Именно он благословил одного из своих воспитанников Виктора Ивановича Щеглова на развитие эндоваскулярной нейрорентгенохирургии, открыв специальную клинику. А мне он поручил иное новое направление — раздел восстановительной нейрохирургии, поддержав затем в становлении нейротрансплантологии, первых достаточно удачных попытках функционального преодоления последствий детского церебрального паралича и кислородного шока мозга.

— Исполняется тридцатилетие со времени создания А. Ромодановым кафедры нейрохирургии совершенно нового типа и образца, когда учебным подразделением Национального медицинского университета впервые стал крупнейший НИИ. Начинание учителя теперь, Виталий Иванович, олицетворяете вы. Расскажите об этом пути.

— Андрей Петрович, натура глубоко творческая, можно сказать, как бы тосковал по педагогическому поприщу, закономерно полагал, что доскональное знакомство с возможностями нашего института приблизит студента-медика к гуманистической ответственной природе его будущей работы, пусть он и не станет нейрохирургом. Собственно, ив самом мединституте как бы сформировался под его руководством прообраз такой будущей кафедры — школы молодых ученых. И вот в один из дней на переломе 1980-х Андрей Петрович вдруг пригласил меня к себе, сообщив, что дал согласие возглавить в медицинском институте под руководством в те годы академика Е. Гончарука кафедру нейрохирургии, но в структуре нашего института. Мне он предложил занять вакансию при конкурсной поддержке профессора кафедры. Я был польщен, с увлечением помогал Андрею Петровичу, читая параллельно с ним лекции, готовя совместно новые учебники. Думаю, что и сегодня его душа витает в институтском лекционном зале, неизменно собирающем студентов новизной и важностью предмета.

«И тут кончается искусство и дышат почва и судьба...» В вестибюле лабораторно-административного корпуса института, где размещается кафедра, останавливаешься у двух бюстов — в честь А. Арутюнова и А. Ромоданова. В военные годы Александр Арутюнов — главный хирург фронта с непревзойденным мастерством превозмогал часто, казалось бы, абсолютно непоправимое, но нечто подобное удавалось и Андрею Ромоданову, тогда еще не предполагавшему, какое крыло его осенит... Что же содержит и знаменует отведенный каждому бег дней? В формуле провидца и подвижника Андрея Ромоданова это был тихий подвиг. На фасаде углового дома посреди Львовской площади, где когда-то находился кинотеатр, висит мемориальная доска в его память, здесь он жил... Спешат пешеходы, несется поток машин, а он, наедине со всеми, как бы вглядывается в будущее. Так сложилась одна из самых ярких киевских фресок XX века, вместившая жизнь и предназначение Андрея Ромоданова.