Как вернуть утраченный дом

Три года тому назад у нас забрали Крым. У каждого свои воспоминания о временно оккупированном полуострове: для кого-то это детские лагеря и первые влюбленности, для кого-то — сладкая пахлава на побережье Черного моря, для кого-то — горы и водопады с мелодичными крымскотатарскими названиями. Однако больше всего потеряли сами крымчане — дом. За три года российской оккупации с полуострова выехало 20 тысяч крымских татар. Двое из них рассказали «Дню» о своем Крыме: каким он был, каким стал после аннексии и как Украине его вернуть.

«ДАВАЙТЕ НЕ БУДЕМ ДУМАТЬ, КОГДА УКРАИНА ВЕРНЕТ КРЫМ. ВАЖНЕЕ, ЧТОБЫ ОНА БЫЛА ГОТОВА ЭТО СДЕЛАТЬ»

Первое свое длительное путешествие он осуществил в три года — из Узбекистана, где родился, в Крым, куда его в 1975-ом привезла бабушка. «Ее не прописывали. Для крымских татар место рождения очень важно, потому что мы имеем три этноса: степной, средней полосы и южный. Бабушка из Бахчисарая — средней полосы. Она смогла купить дом только через год скитаний и прописаться в Красноперекопске — на севере», — рассказывает Айдер Муждаба, журналист и общественный деятель. Мы сидим в модном ресторанчике «Мусафир» в центре Киева, играет ритмичная восточная музыка. В переводе с крымскотатарского название заведения — «Гость». Айдер работает здесь. Говорит, и сам чувствует себя гостем в столице.

Его детство и юность припали на время возвращения крымских татар на Родину. Семейные помещения были заняты россиянами, которых после депортации крымчан привезли на полуостров. Мужчины занимали свободные земельные участки, начинали строительство и уже потом перевозили семьи. «Я тоже жил в таком самом самострое: мы с отцом построили маленькую кирпичную избушку, даже не штукатурили ее и тогда уже перевезли бабушку в Бахчисарай, чтобы она могла там умереть. У нас говорят: «Каждая крымскотатарская семья — строители, мы все время что-то строим», — улыбается мужчина.

Он преподавал историю в крымскотатарской и русской школах, создавал в последний украинский класс. Также Айдер был общественным деятелем, в 2009 году работал в проекте ОБСЕ. Уже тогда сепаратистская активность россиян была очень заметной: приезды российских политиков, полувоенные-полуспортивные лагеря для молодежи. Наблюдатели советовали украинскому МИД следить за действиями северо-восточного соседа.

Мужчина вспоминает: в феврале-марте 2014 никто, кроме Кремля и пророссийски настроенных крымчан, не был готов к аннексии. Крымские татары и проукраинские активисты до последнего верили, что скоро, позже всего через год, вернутся в состав Украины. Айдер не спешил выезжать и, невзирая на критику, получил российский паспорт, который называет «ерундой», чтобы иметь возможность спокойно работать. «Но паспорт у меня без регистрации. Я попросил начальника паспортного стола, который ходил на «референдум» и получил должность благодаря пророссийской позиции, поставить прописку. Он ответил: «Зачем она тебе? Можешь показывать украинский паспорт». То есть в его устах звучало: «Это ненадолго». Так говорил «российский» чиновник», — удивленно говорит Айдер.

А еще со смехом вспоминает разговор с пророссийски настроенной учительницей географии в Бахчисарае. Во время блокады она возмущалась в магазине, что «молочка» несвежая, мужчина заметил: «Скоро построят мост, и будет свежей из Кубани». Выслушал лекцию о том, что мост построить невозможно из-за нахождения под проливом двух тектонических плит и ила, в котором не будут держаться сваи.

Айдер приехал в Киев год назад, с тех пор дома еще не был — страшно. Его журналистские материалы и заметки на «Фейсбуке» — типичный экстремизм, по российскому законодательству. Но даже если мужчину не арестуют, после его отъезда могут наведаться к родственникам. «У нас не объясняют, за что. К тебе врываются автоматчики рано утром, забирают, везут. Никто не знает, куда повезли, за что. Это наилучший случай. А наихудший — ты просто пропадаешь без вести», — рассказывает Айдер. В таких реалиях, когда репрессии применяются даже не против активистов, а против кого-либо, морально очень сложно жить. Однако не все крымчане или украинцы могут переехать: у кого-то на полуострове старенькие родители, у кого-то — работа и маленькие дети и у всех — дом.

«Я очень скучаю по Крыму. Там осталась наша Родина. Когда-то со знакомым и его детьми мы поднялись в горы вблизи Бахчисарая. Оттуда Ялта — как на ладони. Друг сказал детям, обращаясь и ко мне: вы понимаете, почему это все нельзя отдавать?» — когда Айдер вспоминает это, его голос дрожит, а глаза наполняются слезами. 

Но Крым с его красотами как туристический объект Россию не интересует. Там одна за другой строят военные базы. Только около маленького Бахчисарая рядом с двумя действующими возвели еще две. Привозят технику и солдат, а крымских военных и полицейских с отметкой «Ненадежный» отправляют подальше с полуострова.

Я спрашиваю у Айдера, скоро ли при таких условиях мы сможем вернуть Крым. «Раньше я иногда забавлялся — гадал на кофейной гуще. Но сейчас мы с вами пьем зеленый чай, — смеется, — потому давайте не будем думать, когда Украина вернет Крым. Важнее, чтобы она была готова это сделать. Когда возникнет такая возможность, она должна показать всему миру, что Крым — это Украина, она за короткое время должна внедрить там украинское законодательство, украинскую власть, украинские институции. И признать Крым Родиной крымских татар, дать национальную автономию, которая возобновит наши исторические, экономические и культурные права. Один общественный деятель как-то сказал: «Крымские татары неблагодарные, они ни разу не поблагодарили Украину». Мы не благодарили, но мы вместе с вами строили это государство. И мы всегда хотели строить независимую могучую Украину».

«ЧТОБЫ ВОПРОС КРЫМА НЕ ЗАБЫЛСЯ, НЕОБХОДИМЫ В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ УСИЛИЯ ПЕРЕСЕЛЕНЦЕВ ОТТУДА»

«Я вспоминаю, а у меня мурашки по коже», — говорит в начале нашего разговора продюсер Алим Абдулхаиров. Аннексия застала его в Киеве. Сюда учиться в Институте журналистики он приехал в 2012-м.

«В России была Олимпиада в Сочи, а у нас был Майдан, мы не понимали, что происходит. Мне было странно, когда увидел новости 23 февраля. Крымские татары организовали митинг в Симферополе в честь Номана Челибиджихана, нашего национального героя. Параллельно под Верховной Радой Крыма проходил митинг пророссийских активистов, которые собирали автоматы Калашникова. Меня это насторожило. У меня было мало опыта, но мне казалось, что это уже военный конфликт», — вспоминает Алим. А 26 февраля он в прямом эфире увидел столкновение между крымскими татарами и пророссийскими активистами. Отпросился у шефа на работе, взял деньги, купил билеты на поезд и поехал домой. Пробыл в Крыму почти две недели. Говорит, это было, по-видимому, самое тревожное время в его жизни.

«Мы вместе с друзьями сделали форум, в котором в режиме реального времени писали обо всех событиях, происходивших в Крыму. Читать эти сообщения было очень тревожно. Началась паника, никто не знал, что делать дальше. Все боялись, что будет военный конфликт, как перед этим в Чечне и Грузии. Кто-то покупал бронежилеты и еще что-то для украинских военных. Мы дежурили в местах компактного проживания крымских татар и в мечетях, потому что понимали: если что-то начнется, то начнется с нас», — говорит парень.

К провокациям, говорит, были готовы, потому что шовинистское отношение к крымчанам со стороны россиян было всегда. Россияне даже прибегали к вандализму: разрушали крымскотатарские кладбища. Никто не скрывал, что за этим стоит пророссийская партия «Союз», хотя они не взяли на себя ответственность.

Алим вспоминает, что часто слышал разговоры о том, где лучше: в Украине или России. «Я этого не понимал. Зачем об этом говорят, — удивляется парень сейчас и добавляет: Если брать все эти события, аннексии почти невозможно было избежать. Но очень многие люди думают о том, что было бы, если бы украинские войска дали отпор. Если вспоминать конфликт в Грузии, россияне остановились, когда в акваторию Черного моря зашли американские корабли. И так могло случиться в Украине».

Парень вернулся в Киев еще перед «референдумом», результаты которого были спрогнозированы. Теперь ездит домой раз в год и больше недели не может там быть.

«Когда приезжаешь в Киев, здесь дыхание свободы. Когда пересекаешь «границу», даже дышать сложнее. В Крыму атмосфера несвободы. И эта «граница» для меня незаконная. И когда типа российские пограничники просят у меня паспорт, меня это на самом деле бесит», — говоря это, Алим горько улыбается.

На полуострове живут его родители. «Родители родились в Узбекистане, в ссылке, они вернулись в этот взлелеянный в мечтах Крым, в этот Эдем, и они уже не выедут оттуда. Отец говорит: «Я сюда не для того приезжал 25 лет тому назад, чтобы потом самому депортироваться, не для того строил дом, чтобы его кому-то оставлять», — рассказывает Алим. Он понимает родителей, хотя и скучает по ним. До оккупации они занимались выращиванием декоративных растений, сейчас их дело едва теплится. Малому бизнесу в Крыму в настоящий момент очень трудно, значительно сложнее, чем «на материке».

Даже те, кто пылко поддерживали Россию, в настоящий момент начинают понимать, что в Украине легче жить. Но протестовать на улицах невозможно: сразу «запакует» полиция.

До оккупации большинство выпускников школ оставались учиться в крымских вузах, в настоящий момент молодежь едет в Украину, потому что на полуострове — никаких перспектив.

Алим сознается: в настоящий момент он не знает, что ему делать. «Раньше у меня был четкий план: получить образование в Киеве, возможно, поучиться где-то за рубежом, поработать на Западе, и этот максимум опыта применить в Крыму. Аннексия этот план у меня забрала. Наверно, я не вернусь в Крым, пока он не вернется в Украину», — говорит парень.

В Киеве он работает и является общественным активистом. Говорит, что Украине нужно помогать возвращать Крым. «Чтобы вопрос Крыма не забылся, необходимы в первую очередь усилия переселенцев оттуда. Кто, если не мы? Если он нам не нужен, то почему он нужен кому-то другому?», — убежден Алим. Единственное, о чем он просит украинцев — не жалеть крымских татар. Крымчане потеряли дом, но непременно туда вернутся, как уже возвращались в начале 90-х.