Казимера ПРУНСКЕНЕ: Нам нужна рыночная экономика с социальной ответственностью

Мы встретились с Казимерой Прунскене в ее рабочем кабинете в Сейме. У парламентариев был отпуск, но госпожа Прунскене ненадолго приехала в Вильнюс. Похоже, об этом знали все — «прямой» телефон звонил каждые четверть часа.

— После провозглашения независимости Литвы весной 1990 года вы совершили много зарубежных поездок, встречались со многими лидерами западных стран. Можете ли вы назвать конкретный момент, когда вы поняли, что независимую Литву в мире действительно признают?

— Хотелось, конечно, понять это с самого начала, иначе было бы трудно уверенно и решительно отстаивать этот вопрос. Но сомнения были. Когда мы заявили об экономической самостоятельности трех балтийских стран — я как раз занималась этим вопросом, иногда даже от лица всех трех стран, — заявили о недействительности пакта Молотова-Риббентропа о разделении Европы, который был основой для аннексии балтийских стран Советским Союзом, когда мы начали брать верх, и другие республики Союза стали поддерживать нашу позицию, когда Сахаров, Ельцин, Старовойтова, Собчак и многие другие известные российские политики начали нас поддерживать, мы поняли, что дело не безнадежно. Препятствие для независимости Литвы заключалось не в западных странах, а в сопротивлении центральных властей Советского Союза. Экономическая блокада Литвы после провозглашения независимости нашей страны в апреле 1990 года и то, что затем произошло 13 января 1991 года, показывает, что имперские силы не хотели сдаваться, а искали способы свести на нет наши усилия.

Конечно, много надежд дали и встречи с лидерами западных стран. Мне как раз пришлось открыть эту дверь. Я первая из литовских и балтийских политиков провела сначала ряд встреч с лидерами Скандинавских стран, это было еще в апреле 1990 года, в первые дни экономической блокады. Там много говорила о неприемлемости действий реакционных сил Союза, которые подняли на нас экономический меч. Затем я получила согласие на аудиенцию у тогдашнего президента США Джорджа Буша, после этой беседы открылись двери для встречи с Маргарет Тэтчер, Франсуа Миттераном, Гельмутом Колем. В результате их усилий меня принял и Михаил Горбачев. Тогда мы перешли от противостояния и невозможности вести диалог в условиях экономической блокады к поиску путей решения. И после этой встречи с Горбачевым, когда наконец он перешел на другие интонации и начал формулировать сообщение для ТАСС, что «встреча с Прунскене состоялась, были обсуждены вопросы дальнейших взаимоотношений и начала переговоров», я почувствовала, что мы берем верх, Горбачев идет на уступки. Москва отошла от той железной позиции, которую провозгласила на съезде народных депутатов, состоявшемся после провозглашения Литвой независимости. Тогда они быстро приняли закон о выходе из СССР, который мы называли «законом о невыходе», настолько нереальные там ставились условия для желающих независимости республик — прямо как те железные сапоги, которые нужно было сносить в сказке. Однако, этому закону не суждено было найти применение, потому что, как часто говорил Горбачев, «процесс пошел».

— Чего вы хотели добиться в первую очередь на начальном этапе реформирования литовской экономики?

— Нам приходилось одновременно реформировать нашу экономику в нескольких планах. Для маленькой страны особенно важным и нелегким вопросом была реализация экономической самостоятельности в рамках государственности. То есть, принятие управления экономикой в свои руки. Мы заявили, что все, что находится в Литве — наше. Было много споров о нефтепроводе и газопроводе, о суднах, об атомной электростанции, о предприятиях закрытого типа. За отделение нашей экономики от, как тогда говорили, «единого народнохозяйственного тела» нас многие упрекали, якобы мы разрываем единое целое. Нам хотелось, чтобы это произошло как можно с меньшими потерями, с согласия двух сторон, хотелось реализовать тот задел, который мы сделали в 1989 году, приняв закон «об экономической самостоятельности трех прибалтийских республик» — так было записано в законе, хотя мы себя называли «балтийскими странами». Тем не менее, в этом документе был зафиксирован и утвержден высшим органом Союза переход всей экономики республики в наши руки.

Затем нам надо было, не имея ясного опыта перехода от коммунизма к капитализму, уйти от плановой системы хозяйствования и создать другую. Я тогда, как председатель комиссии реформ, была за создание социально ориентированной рыночной экономики. Не свободного рынка, как до сих пор некоторые либералы говорят, хотя такого явления нет в Западной Европе. Нам нужна экономика, действующая на принципах рынка, но имеющая большую социальную ответственность. Ибо просто игнорировать социальные проблемы, которые возникают в связи с изменением системы, невозможно, так как это может привести к большим потрясениям и даже новым революциям.

Затем нам надо было открыться для других рынков, модернизировать хозяйственную структуру, само производство, потому что именно отделение от Советского Союза и его хозяйства означало и интерес, и потребность в выходе на другие рынки. Многое сразу же разрушилось, в других республиках начали вырабатываться новые мощности, с тем, чтобы обойтись без нашей продукции. С другой стороны, разрушились также поставки для наших предприятий. Старая система хозяйственных связей и кооперирования перестала работать так, как она работала раньше. Эти связи прежде всего начали разрушаться в период блокады, разрушались, конечно, и впоследствии. В том числе из-за того, что некоторые наши деятели, особенно после отставки первого правительства, не понимали всех хозяйственных механизмов.

За прошедшее время резко изменилось направление наших экономических, в том числе торговых, связей. Сейчас только Европейский Союз занимает более половины нашего импорта-экспорта.

Существовало опасение определенного хаоса, потому что слишком много было взаимно пересекающихся реформ. Поэтому было очень важно разобраться, что мы можем делать методом шоковой терапии, а что просто невозможно изменить таким способом — начиная от мышления и заканчивая модернизацией производства и освоения новых рынков. Мы смогли сравнительно быстро принять хозяйство, создать новые, собственные органы управления, хотя для многих секторов не было не только министров, но даже ведущих специалистов, многие отрасли управлялись из Москвы.

— Сейчас у Литвы большой экспортный потенциал?

— Да, прежде всего это электроэнергия, которую мы с большим трудом реализуем из-за различия цен. Цены на рынках, где мы традиционно работаем — Белоруссия, часть Российской Федерации, Латвия — не очень нас удовлетворяют. Плохо то, что, например, Белоруссия нам должна свыше $50 млн. за электроэнергию. Проблема состоит не только в том, чтобы продать товар, но и в том, чтобы получить за него деньги.

У нас есть перевес и в отраслях машиностроения, есть современные предприятия, которые занимаются современными электронными системами и системами программирования, изготовлением измерительных приборов. Возродилась и активно развивается сфера биотехнологий. Мы гордимся тем, что наши люди в науке сумели сохранить свой статус и дать новую жизнь промышленности, на этой науке построенной. Также начинают возрождаться и активно использоваться лазерные технологии, которыми была сильна литовская наука. Сильны и традиционные сферы производства — продовольствие, легкая промышленность, деревообработка.

Конечно, мы очень много потеряли в продовольственном секторе, осталось менее половины его в количественном плане, но зато качественное преобразование его произошло просто неузнаваемое.

В целом, литовский потребитель сегодня на 80% пользуется собственными товарами. Нам очень жаль, что рынки стран СНГ для нас труднодоступны в первую очередь из-за изменения курса местных валют по отношению к доллару.

— В Литве сегодня существуют «олигархи», экономические группы кланового характера? Какую роль они играют в развитии страны?

— Конечно, в прессе, в народе такие понятия существуют. Но я считаю, что в Литве реальность имеет довольно-таки умеренные формы. Это не какая-то мафия, преступные структуры — преступность существует сама по себе, но промышленно-финансовые группы сформированы нормальными предпринимателями, среди них и те, которые раньше были руководителями предприятий, которыми сегодня владеют. Например, Бронисловас Лубис — президент Конфедерации промышленников, — решительный, умный, дипломатичный руководитель; ранее он был одним из недолго проработавших премьеров. Видимо, он — один из тех премьеров, кто все-таки сумел, мягко говоря, использовать свое положение для укрепления своих позиций в бизнесе. Я считаю, что это не крайне негативное явление, так как Лубис просто использовал, а не нарушил, существующие законы, которые не сам создавал. Он обеспечил жизнеспособность предприятий, которыми руководил, а это — куда лучше, чем просто потерять мощности и рабочие места. Я считаю, что это естественное явление для эпохи, в которой мы живем. Есть еще Виктор Успаских — председатель комитета экономики Сейма, председатель Конфедерации работодателей и предпринимателей, Антанас Босас — президент Финансово-промышленной корпорации Западной Литвы, некоторые другие. Это законопослушные люди. Может быть, и не без грехов, но, я думаю, что они больше страдают от каких-то политических недоразумений, чем сами негативно влияют на развитие Литвы. Я не считаю, что их деятельность во вред стране.

— Когда, по вашему мнению, Литва станет членом Европейского Союза, и что для этого необходимо сделать как Вильнюсу, так и Брюсселю?

— Переговоры идут, и я думаю, что шансы стать членом Евросоюза для Литвы сейчас более надежные, чем когда либо. Думаю, процесс переговоров может завершиться к концу следующего года, а само членство, с нашей точки зрения — и мы верим в эту дату — может произойти уже с 2004 года, чтобы мы имели возможность участвовать в выборах Европарламента, которые состоятся в 2004 году.

Основная часть обсуждавшихся на переговорах вопросов уже решена, но некоторые чувствительные темы должны пройти довольно нелегкий путь переговоров. Прежде всего имеется в виду тема энергетики — реструктуризация отрасли проходит, и я не вижу в этом какого-то особого препятствия. Но дело в том, что Игналинская атомная электростанция, с точки зрения ЕС, должна быть закрыта уже в этом десятилетии. Первый блок, это уже согласовано, должен закрыться к 2005 году. Что касается второго блока, Евросоюз ставит дату — 2009 год. С нашей точки зрения, это слишком быстро. Я руковожу комиссией Сейма по вопросам Игналинской АЭС и ее региона, и мы на основе экспертных оценок пытаемся отстоять дату — 2015 год. Риск аварий на электростанции не превышает предусмотренных европейскими нормами показателей. Конечно, сами реакторы типа РБМК считаются не столь надежными, учитывая то, что произошло в свое время в Чернобыле. Но за короткий срок очень трудно решить социальные проблемы — нужно трудоустроить около 8 тысяч людей. С другой стороны, энергия атомной электростанции по себестоимости примерно в полтора раза ниже — это позволяет не так быстро повышать тарифы прежде всего на внутреннем рынке и находить еще возможные варианты для экспортного сбыта. То, что мы должны перейти на тепловую электроэнергетику, ухудшает экономические показатели и предусматривает необходимость траты больших средств на борьбу с последствиями загрязнения природы. Сейчас эти вопросы — главные во время наших встреч с представителями Европейской Комиссии и Европарламента. Европа не оставляет нас в безнадежном положении в вопросах, касающихся технологической стороны закрытия, исследования и отработки социальных программ по трудоустройству. Тем не менее, невыясненных вопросов еще много.

Другая связанная со вступлением Литвы в ЕС проблема — сельское хозяйство. Конкурентоспособность наших крестьян, вопрос продажи сельхозугодий западным субъектам. Есть разные мнения — намерения либералов полностью открыть с момента членства Литвы в ЕС рынок сельхозугодий поддерживают не все. В этом вопросе нужно больше прислушиваться к мнению населения, чтобы политики не вынесли приговор определенным социальным группам.

— Насколько оптимальна для Литвы модель парламентской республики? Можно ли говорить, что процесс формирования политического спектра в Литве завершен, и существующие политические партии действительно представляют широкие группы общества?

— Я считаю, что модель сегодняшней нашей демократии с некоторыми нюансами довольно неплохо соответствует степени зрелости демократии. Парламент является сильным институтом власти, хотя многое зависит от личностей. Скажем, сегодняшний президент пытается значительно влиять на политику — даже на ситуацию в парламенте, на формирование политического большинства. Ведь последнее парламентское большинство, которое недолго продержалось, — либералы и социал-либералы — формировалось под влиянием президента. Хотя в Конституции подобное не предусмотрено, это была фактическая инициатива президента Валдаса Адамкуса, правда, не совсем соответствовавшая программной близости, сходству и возможности партий создать единый блок. Поэтому большинство и распалось. Затем, опять таки на основе парламентской демократии, сформировалось большинство социальной ориентации, которая, как мне кажется, более соответствует ситуации в Литве. Потому что чисто либеральное развитие создает значительное напряжение в стране — растет безработица, сильно поляризуются доходы населения, проблематичным для многих становится получение высшего образования...

Было время, когда я думала, что куда больше полномочий должно иметь правительство. Но видимо, групповые интересы иногда слишком влияют прямо на правительство, поэтому, чтобы сократить коррупцию, очень важно, чтобы парламент, в котором присутствуют представители как разных регионов, так и различных партий, был способен обеспечить гласность, открытость политики, контролировать процессы в исполнительной власти.

— В Литве существуют партии финансового характера?

— Подобные сомнения до сих пор высказываются относительно партии Новый Союз, которая приняла всего лишь установки центристского характера, а программу им заменяет пакет документов. Возможно, что упреки относительно этой партии небезосновательны, некоторые ее члены просто пришли брать власть.

Но в парламенте много здравомыслящих и перспективных политиков. Конечно, политическая молодость дает себя знать, и власть иногда становится самоцелью, чего я никак не могу признать, потому что с помощью выборов, обязательств, взаимоконтроля внутри партий и между партиями мы должны добиться того, чтобы власть стала механизмом для рационального решения проблем.

— Что сегодня консолидирует литовское общество?

— Я бы сказала, что мы были более консолидированы в 1988-90 году, когда нас объединяло стремление к независимости. Тогда нас объединяли, конечно, довольно размытые рамки, как то — «мы за свободу», «мы за государственность», «против продолжения оккупационного режима со стороны Советского Союза», «за «балтийский путь».

Затем произошел процесс дифференциации интересов и представлений, как решить те или иные проблемы. Одно дело, интересы крупных финансовых, банковских структур, которых не очень волнуют социальные последствия их успеха в бизнесе. Другое дело, скажем, интересы сельского населения, которое очень пострадало от недостаточно обоснованных аграрных реформ. Проблемы пенсионеров, обманутых вкладчиков — интересы всех этих групп избирателей теперь движут определенными политическими силами. И именно это уменьшает консолидацию. Однако, на политическом уровне нас сейчас сближает движение в ЕС — все партии, за исключением нескольких маловлиятельных, подписались под соглашением участвовать в европейской интеграции. Но тем не менее, я считаю, что многое утеряно, и слишком сильным оказался интерес быстро приобрести имущество, позиции во власти и в бизнесе, улучшить уровень жизни, даже за счет других, даже за счет нелегальной деятельности. Но думаю, что молодое поколение, которое стремится к созданию благоприятных условий для образования, для нахождения рабочих мест, и интеллигенция, которая играет сегодня недостаточную роль в консолидации общества, — именно они могут быть субъектами этой консолидации. В какой-то мере и благодаря способности отказаться от субъективных интересов, получить больше, когда больше получат и все остальные тоже.

— Что сегодня объединяет литовцев с людьми в других бывших республиках СССР, кроме общего прошлого? Если, конечно, такая объединяющая частичка еще осталась...

— Прошлое нас и объединяет, и в какой- то мере разъединяет. Хотя, видимо, после того, как мы приобрели независимость, разъединяющий фактор потерял значение. В отношении русских некоторые наши политики злоупотребляли такими словами, как «оккупанты», «не будем работать на Россию». Последнее говорилось, исходя из дефицита товаров, а не из дефицита рынков.

Пережитые трудности и навязанная нам модель жизни имели некоторые отдельные преимущества — доступность образования, здравоохранения, хоть и не очень качественного. Равно низкий уровень претензий, низкий потолок для самовыражения человека, начиная со сферы собственности и заканчивая выбором политического мышления, — все, через что мы прошли вместе, позволяет нам сегодня понимать друг друга. Мы можем общаться на русском языке, хотя для нас, как и для грузин, латышей, это равно чужой язык. И те духовные ценности, когда культура и образование были высшей ценностью, чем богатство, доступность которого была ограничена- именно это, и желание улучшить жизнь страны, понимание взаимозависимости в реализации этого желания за счет сотрудничества между странами — основа нашего общения в сфере культуры, политики и экономики.

Очень жаль, что Литва за последние два года только с Россией потеряла три четверти экспорта. А с Украиной у нас очень незначительный объем товарооборота. Исходя из географического положения, структуры ресурсов, наличия ископаемых в Украине и потребности в них в Литве, кажется, что мы должны были бы сотрудничать, имея в виду также возможность экспорта из Литвы готовых товаров.

— Как могут повлиять на жизнь в Литве предстоящие осенью следующего года президентские выборы, и какова будет стратегия вашей партии на этих выборах?

— Я не считаю, что президентские выборы у нас могут существенно изменить жизнь. Президент прежде всего должен быть моральным и общечеловеческим авторитетом. Конечно, он должен иметь влияние и на другие ветви власти, налагать вето, когда он уверен в нецелесообразности законопроектов, не поддаваться влиянию узких кругов.

Думаю, что на выборах будет много кандидатов, может быть, наберется и десяток, а то и больше. Не исключено, что в этот раз участвовать в выборах будут несколько женщин, а одной из этих женщин буду я. Наша партия и крестьянская партия предлагают мою кандидатуру, некоторые неправительственные, в том числе и женские, организации, смогут поддержать меня. Поэтому, не испытывая каких-то уж очень больших амбиций относительно результатов в свою пользу, я все-таки вижу реальную возможность конкурировать с другими кандидатами.