Люди и институты

Владимир ШКОДА

Приезжий иностранный бизнесмен, не теоретик, а сугубый практик, так охарактеризовал фундаментальное различие между нами и ими: «У вас правят ЛЮДИ, у нас — INSTITUTIONS».

Это различие, — люди и институты, — порождает различие в задачах, стоящих перед теми, кто печется о лучшем правлении. При правлении людей дело сводится к поиску наиболее достойных, которым и вверяется власть. При правлении институтов внимание сосредоточивается скорее на совершенствовании учреждений и процедур, обеспечивающих почти автоматическую работу всей системы и исключающих или существенно уменьшающих вред в случае проникновения в нее нечестного или некомпетентного человека. Кто-то весьма метко заметил: демократия — это процедура. Любопытно, что поиск самого достойного в продвинутой посттоталитарной стране, по-видимому, становится первой заботой не демоса а ныне действующего Президента. В России эта задача, во всяком случае, на некоторое время решена, теперь очередь за Украиной. Оказывается, что возможно правление людей под видом правления институтов.

Эти рассуждения о людях и институтах появляются именно сегодня не случайно. В эпоху перестройки казалось, что демократия есть открытие запада, которое как некую техническую новацию можно использовать в любом обществе. Напирали, главным образом, на идеи, ибо привыкли, что идеи становятся материальной силой, когда овладевают массами. Может быть, это и так, если подольше подождать. Но нам не терпится. И вот, чувствуя что ничего не получается, что все культурное, будучи перенесенным на эту почву, вырождается в тернии и волчцы, мы хотим эти неудачи объяснить. И появляется то, что можно назвать культурологическим подходом в политологии. Не обстоит ли дело так, что у нас всегда правили люди, и это — некая культурная константа, а у них со времен великих революций, правили по большей части институты?

ТОРЖЕСТВО ПОЛИТОЛОГИИ

Это правление людей хорошо чувствуется по нашим СМИ. То, что они до крайности политизированы это очевидно. Но о чем пишут они и говорят? О «человеческих отношениях» на Олимпе. О склоках, подсидках, амбициях и обидах, разговорах кого-то с кем-то о ком-то. То, что раньше говорилось на кухнях в развитие слухов, сегодня всерьез обсуждается под видом политологии. Вот какое-то лицо три дня не появлялось на люди. Сразу вопросы, версии, гипотезы…Политология вообще становится наукой номер один. И мало кто удивляется тому, что политики нет, а политология процветает. Ибо все сводится к называнию наших реалий, чего-то присущего нашей культуре, в которой политика как феномен еще не сформировалась, их словами, т.е. явления одной культуры описываются лексикой другой культуры. В свете этого факта вполне уместен вопрос: а есть ли у нас, как говорят, по большому счету, парламент, президент, кабинет министров, полиция, конституция, частная собственность, рынок и прочие атрибуты демократического государства? Не напоминает ли все, что происходит в реальности (и в политологии), ситуацию, когда Монголия была объявлена страной скакнувшей из средневековья прямо в социализм? Чтобы сходились концы с концами в теории.

В России об этом пишут и говорят прямо. Вот Максим Соколов: «конституция России — монархическая…государь из уступки духу времени именуется президентом». Премьер-министр — «первый слуга государя, лично им избираемый по признакам одаренности и верности». Эта «уступка духу времени» просто прелестна. Сие просто означает, что западники победили и проявили свою власть победителей в том, в чем она, прежде всего, от века проявлялась — в переименовании реальностей. А упомянутый выше развод «нас» по разным государствам, я называю счастливым для нас случаем потому, что у нас всего того, о чем пишет М.Соколов чуть-чуть меньше. И не потому, что мы такие продвинутые, а в силу опять-таки исторического случая — нашего в прошлом положения окраины империи.

РОЛЬ КОНСТИТУЦИИ

Если мы выбрали путь, который можно назвать путем «от правления людей к правлению институтов», значит, надо постепенно вводить нормы и процедуры, ограничивающие властные действия отдельных лиц. Такие нормы и процедуры, вообще говоря, заданы конституцией. Сегодня выражения вроде «народ является сувереном», «конституция есть общественный договор» воспринимаются как пустые декларации. Чтобы они наполнились конкретным смыслом, надо вспомнить об их происхождении. Исторически конституции в Европе появлялись как юридические акты, ограничивающие власть одного лица — монарха. Одно из значений слова constitutio — определение, т.е. установление пределов, границ. О ходе этого процесса красноречиво свидетельствует его результат — политический статус ныне царствующих особ в некоторых европейских государствах. А, с другой стороны, в этимологической цепочке constitutio>constutio>statuo>sto усматривается главный смысл — нечто долго стоящее, как бы навечно утверждаемое, инвариантное относительно смертных людей. Властные лица приходят и уходят, а конституция в неизменном виде пребывает — таков здесь смысл. Как сам народ в сравнении с правящими им. Яркий пример такого долговременного пребывания, яркий, потому, что единственный, — конституция США. Вот уже третий век она неизменна, если не считать Поправок, большинство из которых были введены в первые двадцать лет действия конституции.

При длительном действии конституции государство начинает напоминать построенное по плану здание. В большом здании из одного помещения в другое можно пройти разными путями. Есть кратчайший путь, он, естественно, единственный. Так вот, никому из тех, кто знает устройство здания и обладает нормальной психикой, не взбредет в голову поискать путь еще более краткий. Его просто нет. Хождения по коридорам — это выполнение процедур. А при правлении людей очень хочется пробить свой, самый прямой путь, изломав при этом полздания.

В посттоталитарных стран конституции устраиваются под ЛИЦ, под тех, которые у власти сегодня, и потому могут так устроить. Стало быть, надо ожидать, что первое лицо, которое сменит во власти нынешнее первое лицо, попытается изменить конституцию под себя. Это — борьба людей и институтов. Ничего более далекого от конституционного процесса, нежели эта возня, не существует. Пока люди, похоже, побеждают. Самое яркое проявление такой победы можно наблюдать при смене первого лица. В правлении институтов эта смена означает только изменение политической линии. Команда первого лица — действительно команда. В масштабах даже крупной страны это — где-нибудь два десятка лиц, занимающих ключевые позиции. Но практически все клетки огромного организма остаются на своих местах. Институт под названием «государство» продолжает функционировать, как функционирует машина. Огромный, живой, в самом прямом смысле, аппарат есть субстанция этого института. Собственно, институты суть люди, связанные процедурами. Между тем, при правлении людей, после смены первого следует смена практически всех мало-мальски значимых фигур. Нетронутыми остаются дворники, почтальоны, сантехники жэков и проч. ТРАГЕДИЯ ПЕРВОГО ЛИЦА

При правлении людей положение первого лица трагично, в силу его совершенно особого статуса. Равного ему нет, он на самом верху, а все — внизу. Он один смотрит вниз, все другие — вверх, на него. Первое лицо постепенно расслабляется, ибо все играют с ним в поддавки. Казалось бы, так просто: набери мудрых советников, устраивай обсуждения, а сам вникай, делай выводы. Но советники не лыком шиты. Они зависимы, они знают, что для первого лица, расслабленного отсутствием борьбы, самое правильное мнение и лучшее решение это — его мнение и решение. Искусство советника, стало быть, заключается в том, чтобы глядя первому лицу в рот, догадаться, что он хочет услышать.

Первое лицо трагически одиноко. Для меня символ этого одиночества — Сталин, умирающий на полу. После случившегося удара никто из самого близкого его окружения долгое время не осмеливался к нему подойти.

ПРИРОДА ИНСТИТУТОВ

Институты вызревают в эволюционном процессе, похожем на застывание горячей жидкости. Возможно, это не просто метафора. Возможно, гигантские катаклизмы вроде революций, высвобождая огромную энергию, действительно разогревают общество. Прежние структуры расплавляются. Идеи и ценности, приведшие суперактивную, пассионарную часть общества к катаклизму — суть будущие центры кристаллизации. Реальные социальные действия людей, вдохновленных этими идеями и ценностями, застывают в нормах и институтах. Институты суть как бы застывшие действия. Так же как, по К.Марксу, есть живой труд — активное применение энергии здесь и теперь, — и есть труд мертвый, застывший — долговременно существующие материальные структуры. Таким образом формируется Система.

ШАГ НАЗАД

Система, с которой наше общество болезненно расстается, как и всякая система, ограничивала произвол отдельных лиц. В целом она оставалась правлением людей. Однако локально, в силу долговременности ее существования, чувствовалось правление и институтов, по крайней мере, процедур. Свобода, свалившаяся как снег на голову, ослабила это правление. А правление людей начало набирать силу. Совершенно очевидно, что уровень административного произвола сегодня гораздо выше, чем при советах, коррупция обширнее.

Свобода — благо. В раскрепощенном человеке пробуждаются творческие силы. Однако их ориентация может быть различной. Вышло так, что, отменив массу формальных ограничений только потому, что они формальные, и предоставив дело благонамеренному усмотрению, новые люди просто развязали себе руки. В результате благонамеренность, предполагающая пользу дела, часто превращается в нечто, предполагающее только СВОЮ пользу. Ненормально много людей в государстве, решают, прежде всего, свои вопросы, а не государственные. Может быть, не про нас свобода? Может быть, прав А.Герцен, сказавший, что «нельзя людей освобождать в наружной жизни больше, чем они освобождены внутри».

ДВА ШАГА ВПЕРЕД

И все-таки у нас есть перспективы. Наращивается слой свободных людей, желающих жить ЗДЕСЬ, а не ТАМ, по формальным правилам, исключающим всякое усмотрение, даже благонамеренное. О благонамеренном усмотрении хорошо, на мой взгляд, сказал Кант: «отечественное правительство — самое деспотическое правительство». Далее увеличивается число людей, не пишущих слезные жалобы, и не простаивающих в очередях перед высокими кабинетами, а с помощью частных юристов, подающих иски в суды. Ничто сегодня для нашего государства не является столь важным, как создание подлинно цивилизованного суда. Надеюсь, что растет и число бизнесменов, согласных платить нормальный налог, люто ненавидящих коррумпированную власть и пробивающих свои дела без помощи «крыш». Им надо самоорганизовываться. А тем, кто имеет вкус к политике, идти во власть. Сегодня оттуда для дела правления институтов можно сделать больше, чем отсюда. Во власти такие люди уже есть, их единицы.

Хеппи энд? спросите вы, читатель. А что делать? Неужели это — правда, то, что нам суждено вечно жить при правлении людей?

ВЗГЛЯД СО СТОРОНЫ

«Вперед», «назад» — это ценностная терминология. Мы не хотим произвола — правления людей, потому что не хотим ограничения нашей свободы. Мы судим так: если уж ограничивать, то всех одинаково. Судящий так человек, хочет правления институтов. Он требует равенства всех перед законом. В произволе он видит только зло. А хорошо бы, отвлекшись от ценностного измерения, посмотреть со стороны, или так: увидеть плюсы в правлении людей и — минусы в правлении институтов. Тогда окажется, что эти два вида правления сами по себе не хороши и не плохи. Просто одни люди предпочитают одно, а другие — другое. В чем главный плюс правления людей? В надежде на человеческое сочувствие. У меня беда, и я обращаюсь к знающему, могущественному, милосердному человеку. Лично. Мы с ним один на один. Я верю, что Он может мне помочь, я надеюсь. При таком правлении будущее открыто. Я верю, что Он вылечит меня, накормит, защитит, ибо все в его руках. Он — это Бог, добрый царь, любящий отец. Минус правления институтов — господство необходимости, детерминизма. В пределе это правление вырождается в машину, в слепо и бездушно действующую природу. Здесь нет любви, сочувствия, тепла. Все человеческое испарилось. Это как оголенный электрический провод: при прикосновении ток ударит любого — и президента и бомжа. Теперь ясно, что эти два вида правления суть абстракции, тезис и антитезис. И после многих сопоставлений хочется теперь равенства перед законом для ВСЕХ, и особого, участливого, человеческого отношения ко МНЕ.