Мак и опиум

Ежегодно в книжном репертуаре попадаются произведения, будто бы и не претендующие на проходные места в бестсселерных списках, но тем не менее именно они становятся правдивыми индикаторами положения литературных дел. Над их авторами не тяготеет (пока что) императив рыночного эпатажа и поэтому их тематика-стилистика находится в точке золотого сечения литпроцесса. Отсюда их как будто герметическая самодостаточность, что очень хорошо предоставляется на обобщение. Одна из таких книг прошлогоднего ассортимента — роман Марины Гримыч «Мак червоний в росі...» — и критика уже отметила эту ее «независимость»: «Якась дуже самостійна книжка» (Т. Щербаченко).

Первый вывод, к которому побуждает «Мак...», — украинская литература безудержно феминизируется. Не в смысле половой статистики авторского состава, а в смысле главного персонажа, распрямляющегося на отечественном литературном поприще. Имя этому персонажу — Женщина.

Конечно, этого персонажа лелеяли и писатели-мужчины, и сегодняшние Шевчук с Загребельным таки чего-то достигли на этом поприще. Но их инструментарий генетически ограничен, и они всегда останутся (Толстой ли ты или Лоуренс) снаружи — эту ограниченность безжалостно сформулировал Жванецкий: «Никогда не буду женщиной. А интересно, что они чувствуют?» А чувствуют они такое, что рационально и не постичь — как, например, у Гримыч: «Мені було двадцять чотири роки... тепер я думаю, що мені було двічі по дванадцять...»

Но писателей-женщин интересует не ЧТО, а КАК они чувствуют и думают. Они «партизанять у своїй голові» (М. Матиос), развинчивая свое эго на элементарные частицы. Таким образом, литературная препарация подсознательности становится доминирующим жанром. Между прочим и у писателей-мужчин тоже: один из самых серьезных европейских романов последних лет так и называется — «Елементарні частинки» (М. Уэльбек).

Но почему тема Женщины заняла в модерном украинском писательстве такое традиционно несвойственное этой литературе место? Возможно, пятнадцать лет независимого (прежде всего, в философском смысле) бытия таки открыли давние этнопсихологические каналы украинства, где женщина всегда играла экзистенционально активную роль; а еще раньше, говорят, на нашем поприще вообще господствовал матриархат? Между прочим М. Гримыч по профессии — именно этнопсихолог…

А может, именно те последние пятнадцать лет напрочь дискредитировали традиционные для модерного украинства патриархальные способы общественного подчинения? Будто бы, демократия (снова-таки, в философском смысле), а женщина, как обычно, на маргинесах? Как адекватно заметила героиня Дубинянской, «цьому життю, чорт забирай, просто не було куди тривати» . Это почувствовал даже такой маскулинный литератор, как Шкляр, констатируя, что женщины «опинились фактично поза суспільством» , и, перевоплотившись в персонажа-женщину, попробовал описать внутренние чувства гражданки современной Украины: «В домі стояла виснажена, могильна тиша. Вона тисла мені на скроні, очі, лягала на груди, як віко тісної домовини. Я незрушно лежала доти, поки не зрозуміла: ця болісна тиша — моя самота і моє мовчання. Це каяття, яке прагне виходу з того мовчання. І якщо я не висповідаюся, то задихнуся в ньому». Вот они, женщины, и начали писать. Потому что, как говорит Забужко, «хтось добивався до тебе — хтось, хто хотів бути названим» . И происходит это опознание-называние прежде всего в состоянии, которое компенсирует женщине дефицит реальности — во сне ( «у сні я мала все, чого не вистачило наяву» , — пишет М. Матиос). Причем, это не обязательно должен быть физиологический сон; у Гримыч это — «витончена суміш чистої реальності і хворобливих рефлексій».

Это — второй общелитературный вывод, на который наталкивает новый роман Марины Гримыч: количество фантасмагорий в нашем писательстве вскоре значительно увеличится. И правда: «невдячна це справа — усьому шукати реальні пояснення. Фантастичне набагато переконливіше» (Я. Дубинянская). Потому что «у привидів немає мотивів» (В. Шкляр) — почти, как у женщин, — нас ожидает высокоадреналиновое чтение. Во всяком случае, замечание Т. Щербаченко, что «Мак червоний в росі...» «викликає потужні асоціації зі Стівеном Кінгом» , можно считать не безосновательным авансом.

Третий вывод-наблюдение по прочтении «Маку...»: читатель преимущественно будет иметь дело не со сплошными химерами, как в другом прошлогоднем романе Натальи Кушнеревой «Прірва для Езопа», а с «мистическими» интерпретациями вполне конкретных культурологических феноменов. У пани Гримыч — это «покоління, народжене в 60-х — покоління світлого смутку і обережної радості… Діти шістдесятників — це велика культурологічна проблема… Змалку вони знали, що зможуть вижити, якщо брехатимуть. Тільки брехня зможе їх врятувати в тому чужому світі» . Анализ происходит по методу Забужко: «Посієш звичку — пожнеш характер, посієш характер — пожнеш долю» . Четвертый вывод, вытекающий из предыдущих, — партнером Женщины-персонажа будет не какой-то отдельно взятый мужчина, а — Город, как реторта, где варится все это прагматически-мистическое бытие. Иначе говоря, чем чаще будем вспоминать и Булгакова, и Пидмогильного, и дневники Тютюнныка. И «городской роман» Евгении Кононенко уже не будет выглядеть таким одиноким.

Последний — на сегодня вывод: новая украинская литература (прежде всего ее «женская» составляющая) будет тяготеть к «модельному реализму», ярчайшими представителями которого являются Марина и Сергей Дьяченко. Остается, вместе с психоаналитиками, «ждать ассоциаций, способных открыть прямо противоположное очевидному» . А чего ждать от писателей-мужчин? Снова подсказка от Жванецкого: «Они такие красивые. Они рано становятся молодыми. Сколько ты можешь идти сзади? Нужно что-то сказать. Ловко, быстро и остроумно. Вот тут и рождается талант. На главном инстинкте».

Соавторы:

Марина ГРИМИЧ. Мак червоний в росі… — К.: Дуліби, 2005.

Михаил ЖВАНЕЦКИЙ. Мой портфель. — К.: Махаон-Україна, 2004.

Марія МАТІОС. Щоденник страченої. — Л.: Піраміда, 2005.

Яна ДУБИНЯНСЬКА. Сходовий майданчик . — К.: Факт, 2005.

Оксана ЗАБУЖКО. Сестро, сестро. — К.: Факт, 2003.

Современная теория сновидений. — Москва: АСТ; Рефл-бук, 1999.