Марина НАПРУШКИНА: «Беженцы для Европы – это шанс измениться к лучшему»

Небогатый квартал района Моабит в западной части Берлина. На входе в помещение общественной инициативы «Новое соседство/Моабит» — афиши культурной программы: лекции, концерты, выставки, кинопросмотры (с приятным удивлением нахожу показ фильма украинки Марины Вроды). Внутри два просторных зала, заполненных до отказа. За столами — многочисленные компании, беженцы и немцы вместе общаются и изучают немецкий. С соучредителем «Нового соседства» Мариной Напрушкиной переходим в соседнее помещение, где скоро также должны начаться языковые курсы.

Художница и общественная активистка Марина Напрушкина родилась в 1981 году в Беларуси. С 2000 живет в Германии. Работает в жанрах перформанса, инсталляции, комикса, создала «Офис антипропаганды», направлен на художественное развенчивание идеологических и пропагандистских мифов.

В 2013 году Напрушкина вместе с друзьями учредила «Новое соседство/Моабит» — инициативу, направленную на социальную адаптацию беженцев в Германии. В прошлом году в издательстве «Европа» вышла книжка Марины о ее опыте работы с беженцами «Neue Heimat?»(«Вторая родина?»).

«ЗА ТРИ ГОДА У НАС НЕ ВОЗНИКЛО НИ ОДНОГО СПОРА»

— Марина, что привело вас к работе с беженцами?

— Меня давно интересовала возможность создания такой низовой инициативы для людей. Потом открылось первое общежитие для беженцев в нашем районе.

— Когда это произошло?

— Три года тому назад. Я тогда познакомилась с первыми семьями беженцев. В общежитии жили свыше ста детей, и никто ими не занимался. Я пообщалась с социальными работниками, они нам выделили маленькую комнату. Мы все принесли сами — и столы, и стулья. Занимались с детьми, рисовали, проводили дискотеки, спортивные соревнования. Впоследствии пришли взрослые со своими проблемами. Мы начали преподавать для них немецкий язык. У обитателей общежития были ужасные условия, потому что им занималась частная фирма, которая просто разворовывала деньги. Например, государство выделяло средства на детский садик — а его даже не открыли. Стиральных машин не хватало. Люди недоедали, жили в переполненных комнатах. Мы начали это критиковать, и нас оттуда выгнали.

— Что же вы сделали?

— Договорилась с одним кафе неподалеку, что будем там днем проводить занятия. Люди с удовольствием выходили из общежития, кроме того, жители нашего района заинтересовались, начали помогать. Мы стали расширяться, в прошлом году летом столы уже выставляли на улицу. Наконец, нашли нынешнее помещение: большая аренда, но по вечерам здесь нет свободных мест. У государства денег не просим принципиально, чтобы и в дальнейшем сохранить независимость.

— За счет чего существует проект?

— Мелкие пожертвования. Кто-то приносит 50 евро, какая-то организация перечисляет больше. Важно, что атмосфера совсем иная. Люди в общежитии живут, как селедки в банке, по это причине часто возникают этнические и религиозные конфликты, образуются иерархии. А у нас за три года ни одного спора не возникло. Наверно, благодаря помещению. Они сами его ремонтировали, все вместе помогали. Чеченцы, россияне, сирийцы, африканцы сидят за одним столом, изучают немецкий, а в общежитии такое было бы невозможно.

«СТРАХ ВОЗНИКАЕТ ОТ НЕЗНАНИЯ»

— Итак, чем вы занимаетесь в «Новом соседстве»?

— Сразу отмечу: мы не предоставляем помощь. Это важно. Мы друг у друга учимся, общаемся на равных. На мой взгляд, для немцев эта инициатива даже более важна, чем для беженцев, ведь это социализация. Когда твои друзья разговаривают по-немецки, значит и ты на него переходишь. Кроме того, у нас очень много студентов, которые тоже переехали в Берлин недавно и еще не нашли новых друзей; они приходят сюда и налаживают связи. У нас нет амбиций преподавать язык по всем стандартам, никто из наших преподавателей не является дипломированным учителем. Все они — просто немецкоязычные волонтеры. В настоящий момент массово распространяются критические настроения против беженцев, а мы создали вот такую платформу для диалога и взаимодействия между беженцами и гражданами Германии, ведь личное знакомство снимает все предубеждения. Многие мои знакомые очень активно со мной дискутировали относительно радикальности сирийцев. Пойдите, познакомьтесь хотя бы с одним сирийцем! Все вопросы отпадут. Страх возникает от незнания.

2013 ГОДА НАПРУШКИНА ВМЕСТЕ С ДРУЗЬЯМИ ОСНОВАЛА «НОВОЕ СОСЕДСТВО/МОАБИТ» — ИНИЦИАТИВУ, НАПРАВЛЕННУЮ НА СОЦИАЛЬНУЮ АДАПТАЦИЮ БЕЖЕНЦЕВ В ГЕРМАНИИ / ФОТО ПРЕДОСТАВЛЕНО АВТОРОМ

— Выходит, немцы учат арабов немецкому языку, а арабы немцев — арабскому?

— Да, у нас две группы арабского языка. По 20 человек в каждой. Возможно, даже и третью откроем.

— Поэтому основное средство социализации — языковые курсы?

— Нет, у нас имеется много культурных мероприятий. А еще есть бар — очень важная вещь. После учебы там можно расслабиться и пообщаться. Своим этот бар считают и беженцы, и местные. Люди ходят вместе в кино, в гости, завязывают дружеские отношения. У нас, действительно, очень смешанная публика.

— Беженцы — это кто? Можете описать?

— География очень широкая. Три года тому назад больше всего беглецов было из России — из Дагестана, из Чечни, а также много ромов. С 2014 начали приезжать первые сирийцы. В настоящий момент их, конечно, больше всего. Есть из Афганистана, Африки, Албании. Много женщин с детьми.

— А социально?

— Преимущественно средний класс. Дорога в Европу очень дорогая. Первыми приезжали образованные люди, имевшие собственный бизнес или прибыльную работу. В настоящий момент едет и простой народ, но мало.

— Как к ним относится немецкое общество?

— Это политическая тема номер один,  она поляризует общество, раскалывает семьи, друзей, политические партии. Конечно, мы имеем позитивный опыт. Люди приходят с готовностью помочь, познакомиться, пообщаться. С другой стороны, видим, как расисты и неонацисты устраивают демонстрации, как против беженцев выступают этнические немцы из России. Восприятие неоднозначное

— А чего больше?

— Наверно, преобладают дружественные настроения. Немецкое общество все-таки остается открытым.

— Демонстрации российских немцев не могут не удивлять: тоже когда-то приехали сюда, тоже начинали с нуля...

— Да и они к тому же являются экономическими мигрантами. Давно уже здесь живут и до сих пор не усвоили базовые принципы демократического  общества, среди которых, — безусловное право на убежище. Они хотят менять конституцию? О чем они вообще говорят? Это настолько жалко. Просто позор.

— Не пробовали поговорить с ними?

— Очень редко. Те люди, которые к нам приходят, — иного мнения. И я не думаю, что кого-то можно убедить словами, здесь должен быть личный контакт.

«НИ ОДИН БЕЖЕНЕЦ НЕ ПРИЕЗЖАЕТ СЮДА ПО СВОЕЙ ВОЛЕ»

— Какая из историй ваших подопечных вам запомнилась больше всего?

— Ох. Это настолько... настолько тяжелые вещи. Ни один беженец не приезжает сюда по своей воле. Истории ужасные. Кто-то  единственный из семьи выжил после расправы боевиков «Талибана» с их родными. Другие чуть не погибли от болезней, «неизлечимых» в тамошних условиях. В России, в Чечне люди умирают от туберкулеза. Это болезнь какого века? Приезжают женщины с детьми — матери уже умирающие, дети зараженные. У сирийцев страшные истории. Если сюда добрался — часть родственников все равно там. Они каждый день боятся за них, но не могут сюда вызвать, такие возможности у них здесь очень ограничены, и дорога через море опасна. Такое даже представить сложно, а как им удается с этим справляться?

— Насколько я знаю, вы придерживаетесь феминистических убеждений, а работать вам приходится с людьми весьма традиционного воспитания. Случались ли конфликты на этой почве?

— Нет, потому что, во-первых, эти женщины очень сильные. Нужно понимать, что люди не выбирают это самостоятельно. Женщины на это влиять не могут: действительно, так воспитывали. Но вот пример: в Чечне женщин отправляют домой рожать детей, а здесь чеченские мужчины начинают катить коляску по улице. Это большой сдвиг, поскольку там — ребята мне сами говорили — они этого не смогут сделать, их засмеют. Они здесь меняются. Это лишь дело времени. Конечно, здесь трудно мужчинам, на которых дома была возложена обязанность кормить семью: ни работы, ни языка, немецкий выучить в 40 или 50 лет не всегда легко, а если ты к тому же всю жизнь прятался в лесах и воевал, тогда совсем плохо. Они избегают вечерних уроков немецкого языка — женщины приходят, а мужчины дома сидят, хотят, но боятся, что не осилят. Здесь один начал учиться на год позже жены. Необходимо время, нельзя давить на них с этой проблемой.

— Где все же предел между свободой и толерированием чужих традиций?

— Когда в семье кто-то начинает кого-то бить, это уже другой разговор. Не существует общих правил, следует разбираться в каждой конкретной ситуации. Нужно набраться терпения.

«ДЛЯ МЕНЯ ЭТО ТАКЖЕ ТВОРЧЕСКИЙ ОПЫТ»

— Насколько я знаю, вы написали книгу о беженцах. Расскажите немного о ней.

— Я вообще-то привыкла к работе с изображением, я художница, и когда начала сопровождать беженцев, у меня появился параллельный мир. Тексты помогали мне с этим жить. Я писала, как начиналась наша инициатива, о ежедневных ситуациях, о сопровождении беженцев, противостоянии с бюрократией. Книга о том, что происходит с ними здесь. Причем вопрос беженцев больше касается не их самих, а немецкого общества. Дискриминация, причины неудачной интеграции, скрытая ксенофобия немцев во многих организациях — книга об этом.

— И как ее восприняли?

— Хорошо. Ее читают. Кто-то говорит, что она помогла начать что-то делать. Сейчас многие люди создают инициативы, и это классно. Невозможно написать пособие, но есть общие вещи, которые мы проработали, и, надеюсь, они кому-то пригодятся.

— Общественная работа оставляет вам время и силы на творчество?

— Ну, я же не классической живописью занимаюсь. Считайте, это моя одна большая мастерская. (Смеется.) Для меня это также, в определенной степени, творческий опыт.

— Кем являются беженцы для Европы?

— Шансом измениться к лучшему. Потому что чем больше национальностей живет в стране, тем богаче становятся ее культура и экономика. Германия стареет. Нужны рабочие руки, необходима молодежь, дети. Так что это — шанс.

— Возможен ли мир без беженцев?

— Сначала следует преодолеть те беды, которые вынуждают людей покидать родные страны. Это уже другой уровень дискуссии. Но мы не можем здесь сидеть и заявлять, что нас это не касается.