Михаил РАШКОВЕЦКИЙ: «У нас интересней, потому что — провинция»
Он с тяжким вздохом описывает нынешнюю пустынность Одессы — нет ни одного корабля у причалов порта, на лето съезжается все меньше отдыхающих, исчезает бурлящая многонациональность ранее тем и примечательного города у моря. С лукавым недоумением рассказывает, что студентов на его лекциях неожиданно много — молодые люди предпочитают дискуссии бесшабашным прогулкам по цветущим бульварам. Со смехом называет место своего офиса «Центра современного искусства», словно зажатого между секс-шопом и кондитерской, — «за спиной бронзового градоначальника Воронцова». Когда наблюдаешь за Рашковецким, директорствование представляется самой необременительной из должностей, притом — с привкусом мистификаторства. Учтиво и не торопясь, он ежедневно задает логику текстам, рабочему ритму в офисе, презентациям выставок. Михаилу Рашковецкому превосходно удается находить в Одессе, по известному определению — городе «для жизни, а не для работы», заинтересованных людей и невероятные помещения, вновь доказывая: «Центр современного искусства» в Одессе — это не высокомерие «новой идеологии», а продолжение добрых традиций соседства несхожих культур.
— Михаил, Одесса — молодой город новейшей истории, но отнюдь не столица, не Киев с его полуторатысячелетним грузом прошлого. А вы возглавляете «Центр современного искусства», пытаясь соединить провинциальность окраины у моря с ...чем?
— Раньше мы часто, заведомо обрекая себя на неудачу, ставили перед собой невыполнимые задачи. В том числе — и глобальные. Но сейчас везде благодаря новым медиа происходит процесс децентрализиции. Одесса — это модель столицы нестоличности, полигон, где аккумулируется все бродящее и бродячее. Некое варево наподобие «борща», то, что не может закостенеть в академизме. С этой точки зрения она имеет особый шанс — провинция, окраина Украины, она не оторвана полностью от «глобальной библиотеки».
Почему «Центр современного искусства»? Потому что у нас в регионе нет ничего. Ведь современное искусство — это не только технологии, но и институции. Музей, журнал, преподавательский корпус. Загреб меньше Одессы, но в нем есть Институт современных медиа и Музей современного искусства. Потому мы вынуждены быть центром — читать лекции, вести библиотечную работу, вместо исследовательского института собирать документацию, оформлять ее, организовывать выставки без своей галереи, искать залы, помещения. Я был бы рад только читать лекции и писать статьи, однако такая административная деятельность сейчас нужнее.
— Документация — это что, для вас тоже род творчества?
— По первому образованию я филолог. Но много лет проработал в художественном музее. Я знаю, что такое библиотека, архив, какова ценность их для культуры. В наше «Портфолио» мы собрали тексты об одесском искусстве за последние 10 лет. Структура этого сборника, может быть, несовершенна, но статьи уже — в библиотеке, они не погибли, а все вместе собраны как документ поколения. Какова их ценность? Покажет история, а историкам будет что посмотреть и почитать. Такой же том мы планируем сделать по шестидесятникам. В принципе — не мы должны этим заниматься. Но пока больше некому. Без собирания текстов в библиотеку все провисает. Вспомнить хотя бы «Салоны Издебского» — без них многого в отечественной культуре начала ХХ века просто не было бы. Это — характерный одесский феномен, когда человек пробует делать такой мощный «винегрет» из тех, и этих, и вот таких художников разных направлений. У нас в архиве лежат материалы к изданию «Визуальное искусство Одессы. Новая история», где собраны нигде ранее не публиковавшиеся материалы о Кандинском, Издебском, их жизни и творчестве.
— Взгляд назад, попытка обобщить весь разбросанный материал — эта деятельность благородна, но во многом — привычна. Однако европейское время — очень динамичное, устремленное вперед. В Одессе, где жизнь очень размеренна, спокойна и даже замедленна, — возможно ли здесь проявление динамики настоящей, «центровой» цивилизации?
— Вообще говоря, «современное искусство» — продукт постиндустриального общества. Мы живем в двух темпах одновременно. Живем во всемирной паутине, но картошку добываем чаще всего не на рынке или в магазине, а из своего огорода. Глобальная система «Интернетционализм», как я ее назвал, похожа на времена, когда вместо классической латыни появилась объединяющая всю Римскую империю вульгарная латынь. Она стала в последствии основой национальных европейских языков. Так и язык, используемый в Интернете, нивелирует настоящий английский, все приводит к одному знаменателю. Но выйти из этой паутины-сети уже невозможно. Если в центрах мировой культуры люди чаще всего находятся в состоянии футурошока, и в нем создают современное искусство, то мы живем просто в ожидании «футуро», одновременно бытуя — в архаике. Есть шанс, что вот эта картошка, соединенная с веб-сайтами, создаст новое качество. В этом есть своеобразие, есть странность, которая, я верю, даст возможность соединить коллективные ценности с индивидуальными.
— Вы очень любите странность, она вам по сердцу?
— Я бы даже сказал, что странность — это начало современного искусства. Она — это взгляд на стертое, обыденное, взгляд с необычного ракурса, в необычном контексте. То есть наш центр пытается улавливать странность. В свое время я думал, что самая сильная сторона в искусстве Одессы — живопись. И новые, нехарактерные для Одессы виды визуального искусства далеко не всегда кажутся мне более интересными, чем живопись 70—80-х годов. Но для нашего региона эти виды — по-прежнему странные, и центр поддерживает их в первую очередь. Александр Ройтбурт — известный живописец, но Музей современного искусства в Нью- Йорке приобрел не его картину, а видеоработу, представленную на одной из наших выставок. Это сюрреалистичный, «отвязный» парафраз на эйзенштейновский эпизод с Потемкинской лестницей. В будущем году мы планируем провести видеофестиваль коротких фильмов в помещении, увы, «умершей» Одесской киностудии.
— Сейчас на авансцену деятельности, в том числе и художественной, выходит поколение, которое условно можно назвать «дети шестидесятников». Не кажется ли вам, что они, отвергая нонконформизм «оттепели», слишком много рефлектируют и довольно мало продуцируют новых идей-образов, порождая ощущение какого-то «нового застоя»?
— С моей точки зрения, это, увы, происходит и в Киеве, и в Одессе. Поскольку застой, скажу косноязычно, «имеет место быть» и в мировой культуре. Я имею в виду то достаточно узкое направление, которое называется «современное искусство» как особый вид изобразительного искусства. Во многом это связано с постмодернизмом, который весь построен на этих рефлексиях второго и третьего порядка. Он был необычайно интересен в свое время — со второй половины 70-х до начала 90-х. Уже в конце 80-х начали говорить о кризисе этой ситуации, о том, что нечто должно прийти на смену. Своим студентам я объясняю простой принцип, как распознать постмодерниста: этот человек то и дело говорит «как бы», а если повторяет «на самом деле» — вот это уже пост-постмодернист. Шутка, но в свое время мы обожглись на утопиях, я имею ввиду всю нашу несчастную советскую историю, в которой активно работали также и футуристы. В мире от этой утопии «вертикального прогресса» уже отказываются. Поэтому, когда мы говорим о новой идее, я подозреваю некую идею-план, идею-цель. Не рефлексирующую, а ведущую вперед. Но вот ее-то пока и нет в более или менее оформленном виде нигде. Определенные прорывы и догадки, которые где-то возникают, довольно быстро гаснут. Неизвестно, когда сложится этот новый мэйн- стрим.
Мы находимся на границе между постиндустрией и варварством. Но предположение многих серьезных культурологов состоит в том, что новое и возникает на границах. Постмодернизм, превратившись в академизм нового типа, в деконструкцию, разрушение механизмов, как это ни странно (насколько это и похоже на оксюморон), закостенел.
— А появление контекста, прочности, на контрасте с которой может появиться новая художественная личность?
— Сейчас возможно появление большого количества разных контекстов, которые сложно связаны между собой. В основе всех проектов лежит именно подчеркнутая интертекстуальность. Я верю в то, что специфика регионов и локальных контекстов, которая в одно время стала очень актуальной, вновь станет основой для возникновения специфично-локального. Как почва. Но для этого нужно время.
— Насколько много в Одессе этого кочевья и улетов из гнезда?
— Я не люблю, когда уезжают из Одессы. И работы, а тем более — люди. Увы, как и Киев, Одесса — город уезжающих. Раньше только уезжали, в 70-х — прекрасные живописцы, в 80-х — прекрасные концептуалисты, эмигрировали на Запад, в Москву, многие из них, уехав, получили европейскую известность (например, группа «Медгерменевтика»). Теперь, представьте, даже приезжают, возвращаются, так что пока — счет ничейный.
— Неужели это не очередные байки, типа: «Все в мире скучно, кроме нашей нестабильности»?
— Я же говорю о не совсем нормальных людях. О тех, кто по натуре своей нонконформист. По отношению и к правым, и к левым. Ведь наш центр — это первая мишень не только для реалистов, но и для крайних радикалов. Мы постоянно контактируем с одесской газетой «На дне», и они серьезно критикуют нас как не понимающих молодое искусство. Со стороны анархистов, которые приходят к нам в центр, что-то делают, частенько ломают оборудование, также идет критика, в которой не выбирают выражений. Таким людям на Западе скучно. А ведь в Одессе сейчас выжить легче, чем в Москве. Может быть, в силу нашей провинциальности, у нас интересней.
СПРАВКА «Дня»
Михаил Рашковецкий, родился в 1954 году в Одессе, в 1978 году окончил филологический факультет Одесского государственного университета, в 1992 году — факультет теории и истории изобразительного искусства Института живописи, скульптуры и архитектуры (г. Санкт-Петербург, Россия). В 1982— 1996 годах — заведующий отделом выставочной работы Одесского художественного музея. 1994 год — куратор галереи современного искусства «Тирс», 1995 год — исполнительный директор частной Одесской академии искусств. С 1998 года преподает курс теории и практики современного искусства на философском отделении Одесского госуниверситета. С 1996 года — директор Центра современного искусства, поддерживаемого международным фондом «Возрождение». Куратор более 15 крупных выставок, автор многих каталогов, сборников статей, многочисленных публикаций.
