МИРГОРОДЫ — II

Михаил БИДЕНКО, «День»

СЛОВА

Есть, по крайней мере, два слова, отличающих коренных харьковчан от массы одноплеменников и рядом живущих. Слова эти — «тремпель» и «ракло». «Тремпель» — означает вешалка для верхней одежды, повсюду — только не в Харькове — ее называют «плечики». Поэтому если вы услышите, как полтавец просит тремпель для своего тулупа — будьте уверены, он хотя бы пару лет прожил в Харькове.

...Молодой специалист, выпускник львовского вуза, приехал по направлению на работу в Харьков. Его привели в комнату, где на четыре стола сидел всего один работник, быстро представили и оставили их с глазу на глаз. «Михаил», — протянул руку новичок. «Наум», — ответил сосед. Через несколько минут разговора он вдруг засобирался и, шмыгнув горбатым носом, сказал: «Если кто меня будет спрашивать, скажешь, что я пошел на обед».

Михаил ждал более теплого приема, но что поделаешь. Он читал себе газету, когда в комнату зашел еще один работник. «О, приветствую! Новенький? Ну-ну!» — скороговоркой протараторил новоприбывший, снимая мокрый плащ. Открыл шкаф, пошарил рукой в его темной глубине и удивленно запросил: «А где тремпель?»

Михаил, обрадовавшись тому, что начинает входить в курс институтских дел, с готовностью сказал: «Товарищ Тремпель пошел на обед, сказал, что через полчаса будет».

Новый работник удивленно посмотрел на Михаила, судорожно глотнул воздух и расхохотался. «Ну, на всю жизнь теперь Науму псевдоним! Товарищ Тремпель! Соловьев его фамилия, понимаешь! Нет, он тебе этого не простит! Ты бы его еще раклом обозвал!»

Слово «ракло» имеет негативное содержание. «Раклами» на Харьковщине называют воришек, хулиганов, злостных лгунов и остальное отребье. Термин этот исторический.

В древности здесь, на территории старой крепости, в Покровском монастыре учредили духовную семинарию. Семинаристы жили в общежитии, которое по-тогдашнему называлось бурсой. Она и сейчас есть, только по-теперешнему называется Академией культуры. Бурса носила имя святого Ираклия, а короткая крутая улочка, где она была построена, и сейчас называется Бурсацким спуском. И святой Ираклий, и то, что подъем спускается к главному харьковскому рынку, имеет непосредственное отношение к термину «ракло».

Кормили братчиков в бурсе плохо. Дважды в день — каша или борщ, а в посты — еще скромнее. Молодым семинаристам всегда хотелось есть. После занятий, оставив в бурсе свои котомки, они высыпали на подъем и неслись к базару. Господь милосердный, что-то да подаст! Но, надеясь на Бога, молодые голодные лоботрясы зачастую тащили с базара все, что плохо лежало.

Когда Бурсацкий спуск начинал чернеть от подрясников, базарные торговки били тревогу. Они кричали: «Ракло бежит!», для скороговорки упрощая длинное название «Бурса имени святого Ираклия».

Бурсы давно нет, но Центральный рынок остался. По той же харьковской традиции сокращать названия его также называют оригинально: «Благбаз», от кафедрального Благовещенского собора, вблизи которого он разместился. После того и слово «ракло» осталось в употреблении.

ХОРОШО, ЧТО ЦАРЬ СПЕШИЛ!

Малограмотные торговки с Благбаза, перекручивавшие гордое имя Ираклия на непонятное слово «ракло», даже не догадывались, что оставляют свой след в истории. Да еще не в той истории, которую лучше назвать анекдотом, а в той, которой до исторического материализма покровительствовала сама Клио.

Дело в том, что на территории Змиивского района теперь есть географическая точка под названием «Раклячая».

17 октября 1888 года между станциями Тарановка и Борки на Московско-Крымской железной дороге произошла авария императорского поезда. Миргородцы к той давней истории никакого отношения не имели, поезд сам сошел с рельсов из-за слишком высокой скорости, но местные крестьяне сумели извлечь из этого хоть какую- то выгоду. По счастливой случайности все семейство Александра Третьего осталось невредимым, и на месте аварии на память о чудесном спасении царской фамилии построили часовню — Спасов Скит. Он и до сих пор стоит, правда, заброшенный.

Еще долго после войны жители Миргородов, Тимченок, Соколова добирались в Харьков и из Харькова только той железной дорогой, проходя пешком в Борки или с Борок по 10—12 километров. Но вот кто-то досмотрелся, что от Спасового Скита — кратчайшая тропинка. Километра на два ближе. Но вот беда, около Скита не останавливаются даже пригородные поезда.

Неизвестно, кто первым додумался сорвать стоп-кран. Но с той поры пошло: только- лишь впереди поезда показывался Спасов Скит, как кто-то рвал кран. «Раклы!» — ругались машинисты, а народ уже сыпал из дверей. С раклами железнодорожники всячески боролись, то устраивая ревизии на предмет неприкосновенности стоп-кранов, то штрафуя тех неудачников, кому не повезло сбежать, но «раклы» не успокаивались. К селам отсюда было ближе.

Неизвестно также, кто первым из железнодорожников додумался прекратить долгую войну с «раклами». Однако когда пригородные поезда заменили на электрички, именно здесь построили платформу. Срывать стоп-краны уже не нужно, поезда останавливаются сами, причем все, даже лозовские. По-железнодорожному платформа называется «Остановочный пункт 829-й километр», но миргородцы, тимченковцы и соколяны по-старому зовут ее «Раклячая».

ЧЕЛОВЕК-АВАРИЯ

Нет, не зря говорят: «На кого Бог, на того и люди». Есть у нас, в Миргородах, невезучий человек. За что бы он не взялся, все заканчивается неудачей. Гвоздь, который он забивает в доску, обязательно согнется. Везет на прицепе дрова — зацепит соседский забор. При этом трактор непременно попадет на лед, хотя улицы в Миргородах песчаные, лужи образовываются редко, одна на километр. Инспекторы энергонадзора налетят через пять минут, как только он подсоединит циркулярку прямо к проволоке на столбе.

Его так и называют «Человек-авария». Прозвище закрепилось тогда, когда он не заметил, что в только что отремонтированном двигателе нет смазки. Завел трактор и поехал пахать... Из-за той аварии его выгнали из совхоза. А через месяц его корова вышла на железнодорожное полотно и была сбита тепловозом.

Он пробует бороться с невезухой, натравливая на нее зеленого змея. Сначала это помогало, но однажды залетел в милицию, где его изрядно избили. С тех пор Человек-авария не считает оковитую радикальным лекарством. Зато в борьбе с неудачами он изобрел свою несложную, но действенную философию. Коротко его жизненное кредо формулируется так: «Могло быть и хуже».

За двигатель, который заклинило, его могли бы отдать под суд. За корову железнодорожники могли бы составить акт и хорошо оштрафовать. Опять-таки, она вышла на полотно одна, а могла бы выйти и с телкой. Словом, не все так плохо.

Был в его жизни момент, который мог бы все перевернуть. Но что бы из того вышло?

Человек-авария работал тогда рабочим в управлении механизации строительных работ. Выдавали зарплату, и в контору управления набилось больше сотни рабочих с разных участков. Выдача угрожала растянуться до ночи. Пользуясь тем, что рабочий день приближался к концу, а рабочие — преимущественно поездники, профорг открыл двери своего кабинетика, вытащил несколько пачек лотерейных билетов и подозвал его первым.

— Возьмешь всю пачку — я договорюсь с кассиршей, чтобы тебе зарплату дали без очереди. Здесь же всего на пятьдесят рублей, а тебе начислили двести. На электричку успеешь. Подумай.

Человек-авария подумал- подумал — и отказался. Профорг зацепил второго, Васю- Мамку, как его прозвали за непреодолимый полесский акцент. Тот подумал-подумал — и согласился. Взял пачку лотерейных билетов, получил быстро зарплату, побежал на свою электричку.

А через месяц Вася-Мамка выиграл. Выиграл «Москвича», а к нему еще и электробритву, какую-то безделушку в кухню, еще и пять билетов сошлись сериями, т.е. по рублю.

— Профорг, — рассказывает Человек-авария, — себе локти кусал. Если бы он знал, что в той пачке «Москвич» лежит, он себе бы ее взял.

— А ты? Ты что себе кусал? — спросили его.

— Ничего. Раз я решил не брать, значит и не жалел. Если бы взял ту пачку — могло быть хуже. Ты знаешь, как оно потом вышло? Вася-Мамка на своем «Москвиче» в аварию попал. Ему ничего, а машину побил сильно. Продал за полцены потом. А если бы я на ней в ту аварию влетел — могло быть хуже.

КОГДА РАСЦВЕТАЕТ БОЯРЫШНИК

От окружающих сел Миргороды отличаются интересным естественным феноменом: температура воздуха здесь всегда немного ниже, чем вокруг. Или болотистая местность влияет, или вода близко от поверхности почвы, но здесь холоднее на 1-2 градуса. Летом это ничего, не так знойно, а вот весной, когда прорастут всходы — просто беда. В Островерховке изобилует зелень, а здесь листва жухнет от заморозков.

Митро Кириллович знает, почему оно так бывает.

— Вот только эта зараза расцветет, так и заморозок бьет! — он показывает на развесистое дерево боярышника, склонившееся над соседским забором. Оно действительно покрыто белыми соцветиями, а на улице — минус один. — Это я уже заметил: он зацветает — и на улице мороз. Парник фуфайками старыми, мешками укрыл, так оно их словно снегом присыпало. Вредное дерево!

— Так срубите его к чертовой матери, — говорит сосед.

— Хи-хи, — понимает шутки Митро Кириллович. — Кто же меня во двор пустит? Ты же ближе живешь, сруби сам. Но баба Нинка и глаза повыдирает, она боярышник любит.

Потом он становится серьезным, думает и делает вывод:

— А, одно дерево погоды не сделает. Ты знаешь, сколько вон его в лесу, этого боярышника? Видимо-невидимо!

Но никто не может объяснить, почему с началом цветения боярышника в Миргородах исчезает, а потом дорожает самогон...

НАДЕЖНЫЙ БАНК

Митро Кириллович, как и все здешние селяне, деньги любит особенной любовью. Немного приторговывает на базаре своими овощами, однако редко когда привозит всю выручку домой. Там же покупает сигареты «оптом», колбаску, сельдь... До копейки знает, сколько наторговал и сколько потратил.

Привычка спускать всю выручку появилась у него не очень давно, со времен инфляции. Те рубли, которые каждый день обесценивались, он и деньгами не называет, а «купонами».

— А все из-за банков, — говорит он. — Раньше банков было мало, а денег у людей много. А теперь все наоборот. Все банки надо закрыть, порядок будет.

— Подождите, а где же Нина будет работать? — интересуется сосед.

Дочь старика работает в одном из коммерческих банков Харькова кассиршей.

Кажется, Митро Кириллович еще не связывал политику с личной жизнью. Он задумывается.

— Такое говоришь! То же хороший банк. Надежный. Нина хвасталась. А остальные — закрыть!

ГУСЫНЯ ПО КЛИЧКЕ «ГУСЬ»

Среди всего пернатого царства Миргородов есть одна гусыня, о которой можно сказать, что она — гусыня с биографией.

В Харькове уже давно действует журналистский клуб. Региональный пресс-клуб рыночных реформ. Собираются люди, говорят о реформах, которых нет, но должны быть. Ну, бывают фуршеты, не без того.

И вот праздновали пятилетие этого клуба. Пришли гости с подарками. Кто принес телевизор, кто — телефон, а представитель Фонда государственного имущества — с этим Фондом пресс-клуб особенно дружит — поставил около себя коробку с надписью «Персональный компьютер».

Когда были сказаны почти все речи, слово взял представитель Фонда государственного имущества и почему-то заговорил о гусях, которые спасли Рим. Хотя пресс-клубу гибель не угрожает. Потом открыл коробку и вытащил из нее... живого гуся. Его шея была перевязана голубой лентой. Гусь выглядел перепуганным, лента грязной, но журналисты, привыкшие к чудесам Фонда госимущества, восторженно аплодировали. Вот сюрприз!

Когда эйфория прошла, ребром встал вопрос: что делать с гусем? Отрубить ему шею и зажарить? Неудобно, все-таки подарок. Да и журналистика в Харькове кроткая, питается преимущественно готовыми продуктами. Решено было отдать гуся на воспитание одному из членов пресс-клуба, у которого на даче есть куры. А представитель Фонда государственного имущества обещал помогать кормами, поскольку гусь становился живым символом организации.

Кормов так и не привез, что и естественно, поскольку Фонд никому не предоставляет постприватизационной поддержки. Необычным было другое. Через несколько дней проживания на даче в куриной стае гусь... снес яйцо. Несмотря на свою голубую ленту. Фонд государственного имущества опять допустил неточность в оценке объекта отчуждения.

Журналисты легко исправили ошибку, присвоив гусыне кличку «Гусь». «Ну как там поживает наш «Гусь»? — зачастую они спрашивали коллегу-дачника, особенно во время традиционных фуршетов.

А жизнь у гусыни «Гуся» была незавидной. Она просто прозябала в куриной стае, подчинясь ее обычаям. Перестала убегать со двора. Начала слушаться петуха и бежать на его призыв, если тот находил поживу. Продолжала нести яйца, закапывая их в песок. Утром выходила из курятника и спешила к корыту смыть с себя куриную скверну: те крали сидят на насесте, а она вынуждена ночевать под ним — какое же это оперение останется белым? У гусыни проявлялся характер старой вдовы: время от времени она угрюмо кричала на все село, а потом ругала петуха, когда тот наскакивал на какую-то курицу... Даже неспециалисту было понятно, «Гуся» нужно выдавать замуж, но пресс-клуб — организация общественная, неприбыльная, купить не за что.

И вот весной две соседки, тоже дачницы, скинулись и приобрели пару гусей на расплод. Здоровые такие сельские птицы, не то что этот городской хрупкий цветок. Ее взяли третьей, чтобы не кричала на все село. И чтобы корм привозили.

Гуси — не лебеди. Это у тех песенная верность, а домашняя птица более прагматична. Гусю новоприбывшая понравилась, он ей тоже. Вдвоем они быстро посадили старую серую гусыню на гнездо. «Живой символ пресс-клуба» еще и помогла яйцами. И пока та высиживала гусят, пара хорошо проводила время. Гусь водил новую подругу на зеленую траву, потом приводил ее к корыту искупаться. Она тоже свила свое гнездо, нанесла туда с десяток яиц, но высиживала их только в темноте, поскольку с утра и до вечера гуляла с новым мужем. Любовь!

В Миргородах вам расскажут десяток таких историй. Только о людях.