Монологи расстрелянного села

За годы Второй мировой войны этот населенный пункт понес меньше потерь, чем после двух визитов маньяка-убийцы Анатолия Онуприенко. После тех зимних ночей село как будто одело черный платок. В целом по Украине незванный ночной гость убил 52 человека.

25 сентября в Житомире над этим лицом (хотел написать человеком — Авт.) начнется судебный процесс. При любом выводе следствия подсудимый останется жить — действует мораторий на применение высшей меры наказания. И мы решили опросить жителей Братковичей, как они относятся к отмене смертной казни.

Анна Михайловна СОЛИЛЯК:

«Я бы не держала этого убийцу так долго под следствием. Даже за несколько убитых он уже заслуживает смерти. Этот ирод убил мою дочь, зятя, обоих сватов, шестилетнего внука Олега. Так почему, и на каком основании мы должны помиловать Онуприенко, который психически полноценен и хладнокровно расстрелял столько людей и еще, чтобы замести следы, поджигал дома? На суд в Житомир я, наверное, не поеду, ибо уже полгода не платят пенсии. Считаю саму дискуссию на тему: «Убивать не убивать ли убийцу?» кощунственной. Ответ должен быть однозначным: смерть за смерть».

Анна Федоровна:

«Посмотрите на это распятие — Христос был невинен и его распяли, так неужели жизнь какого-то Онуприенко полезнее, чем жизнь 52 человек, которых спровадил со свету?»

Владимир Михайлович КОНДЗЕЛА, председатель поселкового совета Братковичей:

«Я не совсем понимаю: ведь когда три года назад Онуприенко совершал свои ужасные преступления, мораторий на применение смертной казни еще не действовал? У нас было одиннадцать сходок села и ни один человек даже не допускал мысли, что убийцу можно не осудить на смерть. Село у нас небольшое — около тысячи жителей и поэтому смерть двенадцати человек затронула почти каждую избу — убитые приходились остальным если не троюродными братьями, то кумовьями или крестниками. Не понимаю я, почему Онуприенко судят в Житомире, ведь из 52 жертв 16 приходятся на территорию Львовщины. Еще одно — любая перемена власти, любой естественный катаклизм — и этот садист может оказаться на свободе. Он хорошо тренирован, имеет военную подготовку. Газеты пишут, что он все время думает о побеге — оставлять его и таких как он жить — это обрекать людей на вечный страх. А наше село до сих пор боится. Что касается взгляда иностранцев на смертную казнь, то могу поделиться собственными наблюдениями: в Братковичах были журналисты из Германии, США, Великобритании, Швейцарии и, пообщавшись с нашими жителями все они, либералы и консерваторы, приходили к одному выводу: за такие преступления может быть только одно наказание — смерть».

Женщина с кладбища:

«Моя сестра плакала, плакала по дочери Гале, слезы ее убили и теперь они лежат рядом. А тот убийца (наверное, ему на Галину пули не хватило) перерезал ей горло. Те, кто советует оставлять таких жить, пусть приедут к нам в гости. Возможно тогда их мнение изменится».

Ярослав ГАЛУШКО:

«Тот, кто требует оправдать такого человека (я считаю, что оставить ему жизнь — это все равно, что оправдать) такой же как и тот убийца. Он в одну ночь расстрелял моих трех дочурок Лесю, Миросю и Марусю и моего зятя. Оставил трех младенцев круглыми сиротами. Хотел бы я видеть того юриста, который объяснит этим детям, почему убийца их родителей должен жить. Если этот человек так долго скрывался, то он может и совершить побег.

Я не могу отобрать кусок хлеба у своих внуков-сирот и поехать на суд в Житомир. Но если Кучма не найдет гривен на поездку семей потерпевших в суд, то это никакой не Президент, то, чем он руководит, — не государство, и все, что он делает, — несерьезно. Ведь до сих пор люди из нашего села держат на дверях решетки, за печью — топор, а кое-кто из пожилых боится ночью выйти в туалет».

Отец Иван:

«Когда были совершены эти ужасные убийства я еще не правил службу в этом селе. Что касается моей позиции: в Старом Завете было сказано: глаз за глаз — зуб за зуб, но Христос принес нам любовь и, думаю, зло не искоренить смертью. Я не знаю нынешнего духовного состояния Онуприенко, и если он не покаялся, то этот человек очень опасен и его следует со стопроцентной гарантией изолировать от общества. Хотя, возможно, государству придется расходовать значительные средства на содержание этого преступника в заключении».

Мирон Васильевич КОХМАН, председатель церковного комитета:

«Почему мы слушаем Европу? Они шли к своему сознанию десятки и сотни лет, а от нас требуют изменить наше сознание за считанные месяцы. Неужели за 52 трупа мы должны кормить Онуприенко и таких как он до глубокой старости? Страх, который поселился в наших детях, без сомнения перейдет и к нашим внукам. Возможно он навсегда на генетическом уровне будет переходить из поколения в поколение. И оставить виновника этого страха жить — несправедливо».

Пани Оля:

«Он — изувер. А для людей и изуверов должны действовать различные законы. Легко быть гуманистом, когда горе не задевает непосредственно тебя. Если оставить этого душегуба жить, то сироты, вдовы, безвременно поседевшие матери будут и дальше жить под страхом смерти, в ожидании ночных выстрелов и вздрагивать, когда вечером кто-то резко постучит в дверь. Гуманизм, который защищает убийц, — это гуманизм защитников убийц. Жертвы также хотели жить, но никто не интересовался их желанием».