Музейная деятельность как практика десталинизации

Камера-одиночка, камера смертников, кабинет следователя — все это доступно для осмотра во львовском Музее-мемориале «Тюрьма на Лонцкого». Правду о страшных событиях лета 1941 года можно увидеть из кино- и фотокадров, услышать из рассказов бывших заключенных. В экспозиции представлены недавно рассекреченные «расстрельные списки» и архивные дела на одного из самых известных узников — отца Мыколы Хмилевского, руководителя подпольной греко-католической церкви и члена парламента воюющей Украины — «Української головної визвольної ради». Исследователи собрали и разместили на Стеле памяти все известные на сегодня фамилии замученных в 1941-м (757 имен). В коридорах вмонтированы стенды, на которых подана история здания, фамилии некоторых расстрелянных узников и тексты документов, которые регламентировали пребывание в этой тюрьме в разные периоды... «И эта самая большая в Западной Украине тюрьма, — говорит старший научный сотрудник учреждения Игорь ДеревЯННЫЙ, — должна быть не только напоминанием об ужасе тоталитарного прошлого СССР, немецкого и польского оккупационных режимов, но и предостережением для украинцев и всего мира от повторения страшной трагедии тоталитарного общества».

Над созданием музея работало немало специалистов, организаций и учреждений, в частности общественная научная организация Центр исследований освободительного движения, Служба безопасности Украины, Львовская областная администрация и областной совет, городской совет, представители Общества поиска жертв войны «Пам’ять» и областного общества «Пошук». 28 июня 2009 года ЦИОД в рамках сотрудничества с СБУ создал и открыл первый этап экспозиции в музее-мемориале жертв оккупационных режимов «Тюрьма на Лонцкого». А уже 13 октября 2009-го указом Президента Украины ему присвоен статус Национального. Работники музея записали на аудио и видео около пяти десятков воспоминаний бывших узников тюрьмы и участников освободительного движения, отсканировали свыше двух тысяч фото и документов, касающихся научно-исследовательской тематики по истории тюрьмы, в частности периода деятельности представителей диссидентского движения, провели поиск экспонатов и пополнение музейной коллекции, на основе которой готовят к открытию второй этап экспозиции.

— Какая основная миссия вашего учреждения?

— Создать не просто музей — научный институт, как в странах Центрально-Восточной Европы, например, в Литве (речь идет о Музее жертв геноцида, являющемся составляющей Центра исследований геноцида и резистенции жителей Литвы. — Т.К.). В целом мемориал «Тюрьма на Лонцкого» создается для будущих поколений, причем не как напоминание о трагедии, а как символ несокрушимости освободительной борьбы украинцев. Наши главные идеи — всепобедимость добра (жертв во имя независимости и свободы) над злом (пытками, оккупацией, смертью, порабощением), величие духа борьбы и жертвенности ради независимости Украины. Мы помним, что, кроме украинцев, страдали и другие нации. Украинцы завоевали независимость и для себя, и для других. Говорим о том, что через физическое уничтожение невозможно убить стремление к свободе, а значит — и саму свободу. Мы как музей готовы быть частью общей работы, развития в направлении «Национальная память».

— Кто ваши посетители?

— Интересуются историей все возрастные категории населения — и старшее поколение, и среднее, и молодежь. Я даже сказал бы, что заинтересованность среднего поколения историей — меньшая. Относительно представителей старшего поколения, то в наш музей-мемориал приходят искать свои камеры... То есть это люди, принимавшие участие в освободительном движении и даже сидевшие в «Тюрьме на Лонцкого». Также приходят к нам люди, сидевшие в Бригидках (тюрьма на ул. Городоцкой, 24. — Т.К.) или в тюрьме на Замарстыновской, — чтобы рассказать. Мы записываем их воспоминания — у нас есть архивы. Молодежь приходит потому, что ей это интересно. С одной стороны, к нам приходит молодежь, причастная к нашему заведению, — их родственники, их дедушки-бабушки принимали участие в освободительной борьбе, сидели в тюрьмах или концлагерях. Есть те, кому просто интересно, — как это, сидеть?.. Что выносит молодежь после посещений нашего музея, трудно сказать. Но то, как они ведут себя здесь... Когда мы открывались, то специально не делали ремонта — стремились оставить атмосферу тюрьмы. Тюрьма так выглядела последние 30 лет СССР.

— Ваш музей — тяжелое для восприятия собрание искалеченных системой судеб... Можете ли вы сказать, что выделили для себя какие-то жизненные дороги, которые больше всего вас поразили?..

— Таких несколько. Для меня очень интересной является судьба Владимира-Игоря Порендовского. Он был и на Волыни, и на Львовщине, и на Закерзонье... Занимался и издательской деятельностью, создал систему подпольной связи. В 1947 году был схвачен на территории Чехословакии, передан полякам, которые в свою очередь передали его советской власти. Его сразу же повезли в Москву, потом — в Киев, потом — во Львов. Порендовский подробно описал пребывание под следствием во Львове. Из его воспоминаний можно понять, что не только допрос следователя является пыткой — в целом пребывание в тюрьме является сплошной пыткой. Его сразу бросили в карцер, и он его описывает так: пол каменный и на полу — вода. Слой воды — несколько сантиметров, а в этой воде разведен хлор. В карцере невозможно сесть, лечь... Кроме того, невозможно дышать. На ночь давали щит, на котором можно было лежать. Но на ночь забирали на допрос. А на день забирали щит, на котором можно лежать. Поэтому Порендовский ложился на пол — в этот раствор... Спал, просыпался, смотрел на ожоги от хлора. То есть это были сплошные пытки — изо дня в день, ежечасно — весь период, что он находился за решеткой, а тот период в среднем составлял более полугода. Ему присудили 25 лет заключения (это произошло в 1948 году, когда в СССР не существовало смертной казни. — Т.К.) и отправили в Кенгир (один из самых больших спецлагерей строгого, усиленного режима в Казахстане. — Т.К.). Принимал участие вместе с известным политическим деятелем ОУН Михаилом Сорокой в восстании 1954 года. Принимал участие в составлении требований, которые заключенные выдвигали к администрации. Понятно, что восстание было подавлено, руководителей расстреляли, и Владимир-Игорь Порендовский оказывается на Колыме, впоследствии в другом концлагере — Тайшете (Иркутская область. — Т.К.), где находился до 1959 года, а затем был освобожден — как гражданин Польши (по ходатайству родителей, выехавших на постоянное место жительства в Польшу). С тех пор пан Владимир-Игорь Порендовский живет во Вроцлаве, пишет воспоминания — уже вышло три книги, сейчас готовится к печати четвертая.

— Еще, Игорь, о чьей судьбе вы можете рассказать поподробнее?

— О судьбе Ивана Геля из семьи профессиональных повстанцев. Его дядя по матери — Зиновий Тершаковец, краевой начальник ОУН. Дед Ивана Геля был в Украинской галицкой армии, а отец, Андрей, также был подпольщиком. То есть Иван Гель — следующая генерация, воспитывавшаяся в том же повстанческом духе... В 1965 году Иван был арестован. Из рассказов отца Иван Гель знал, что на допросах бьют. И морально к этому готовился. Первые несколько дней, когда его отвели в камеру, не трогали. Это, наверное, было нагнетание психологической ситуации. Начал даже обтираться холодной водой, чтобы взбодриться, подготовиться к побоям. Его никто не бил — изменились времена, изменились следователи, кагебисты уже играли другую роль. Потому что это уже не были времена Сталина. Пан Иван рассказывал, что в одну из ночей, а это было около четырех часов, он услышал, причем очень выразительно, стоны — будто кого-то истязали. Есть даже предположения, что воспроизводили какие-то записи через динамики, чтоб просто настращать, выбить из колеи... Иван Гель был осужден по ст. 62 ч. 1 и ст. 64 УК УССР («антисоветская агитация и пропаганда», «организационная деятельность». — Т.К.) к трем годам лагерей сурового режима. Казалось бы, концлагеря должны бы морально и физически разрушить, уничтожить этих людей, поскольку они сидели с уголовниками, которых специально натравливали на политических. А для повстанцев 1940—1950 годов концлагеря, напротив, стали плацдармом для новой борьбы, где готовились восстания... И пусть они были неудачными, система ГУЛАГа постепенно начала сходить на нет. И когда остался только один — ДУБРАВЛАГ в Мордовии (место пребывания всех диссидентов), то диссиденты были очень сильные люди — прежде всего, в своей правоте. Их невозможно было перебороть даже в концлагерях. Правда, уже не было таких методов, как расстрелы, натравливания, соответственно, человек чувствовал себя более свободным, мог даже оказывать сопротивление. Есть интересные документы о том, как отчитываются органы КГБ партийным органам, что, мол, политические заключенные «сорвали мероприятия», проводимые в тюрьме. Речь идет о Иване Геле, Игоре Калинце и многих других диссидентах, когда, например, специально для перевоспитания в концлагерь приезжал какой-то научный сотрудник, академик, который должен был читать лекцию — о том, как хорошо жить в СССР. А они просто на эту лекцию не шли... Мотивировали это очень просто: в уставе нигде не указано, что заключенный обязан приходить на лекции. Соответственно, лекции срывались, и это тоже было своеобразное сопротивление. Ясно, что благодаря всем этим людям у нас и есть государство.

— Наверное, не ошибусь, если скажу, что существует мнение, что такие музеи, как ваш, порождают ненависть украинцев к русским и наоборот, приводят к расслоению и нашего общества, отдаляют друг от друга Восток — Запад — Центр Украины... Часто ли приезжие из России или, например, русскоязычные львовяне приходят в музей?

— Расскажу вот о чем... В прошлом году (в начале лета) к нам пришли две девушки-студентки из Санкт-Петербурга. Посмотрели экспозицию и написали отзыв: «Простите нас...» Поэтому приходят посмотреть экспозицию разные люди. Например, вспоминаю семью из Польши, в которой было представлено несколько поколений. Пожилой пан тогда сказал мне следующее: «Правда в том, что украинцы и немцы убивали поляков». То есть бывают люди предвзятые. Как с одной стороны, так и с другой. Мы пытаемся изменить это, потому что для нас нет персональной ответственности за преступления. За преступления отвечает режим.

— Уделяют ли вашему музею надлежащее внимание СМИ всеукраинского уровня? Приезжают ли к вам журналисты из других регионов Украины?

— Если говорить о печатных СМИ, то газеты этими вопросами не интересуются, относятся к нам предвзято. Поэтому работаем по-другому — через сайты, освещающие историю. Например, через «Україну Incognita», «Історичну правду», куда присылаем свои статьи. Комментарии получаем на эти статьи разные, но это уже элемент дискуссии. Печатаем также литературу — научные или научно-популярные исследования, доступные для рядового гражданина. Если говорить о телевидении, то региональные каналы нами интересуются. Что касается центральных, где продолжительные политические шоу... Владимира Вьятровича на эти программы приглашают, но дают на разговор очень мало времени. Понятно, что сейчас очень сложно в связи с политической ситуацией в нашей стране, той парадигмой национальной памяти, которая в настоящий момент взята за основу. Нам важно показывать историю такой, какой она была, не обходить трудные вопросы. Например, как пытаются замалчивать вопрос польско-украинского противостояния во время Второй мировой войны, ограничиваясь Волынью, не говорят о Закерзонье и даже о Галичине, где тоже было много конфликтов. Не нужно этого избегать. Нужно выяснять, к чему это привело. Избегают таких вопросов слабые люди, боящиеся осуждения. (Осуждение всегда будет, потому что такая природа многих людей.) Следовательно, нужно выяснить причину, а для себя нужно выяснить только для того, чтобы обходить такие вещи и в будущем не поступать так. Не давая знания, мы еще больше травмируем общество. Когда мы говорим о фактах, которые были в действительности — со всеми сложностями, трагедиями, — то заставляем людей думать. Неординарные факты производят впечатление на людей. Человек мыслящий, задумывающийся над экзистенциональными вопросами своей собственной жизни, будет всегда интересоваться такими вещами, и, как минимум, будет ставить себя на их место. Чем больше человек думает, тем становится более свободным. Поэтому большая благодарность газете «День» за то, что она борется с историческим беспамятством, в частности за инициативу объявить 2012-й Годом Сандармоха, потому что это урочище стало фабрикой смерти и для украинцев, и для русских, для многих других народов и национальностей. Таким образом, мы заставляем людей задуматься над тем, стоит ли порядок миллионов жизней. Когда-то Лев Толстой сказал, что «счастье всего человечества не стоит слезы одного обиженного ребенка». ХХ век показывает стоимость этих слез — это миллионы невинно убитых людей...

СПРАВКА «Дня»

В 1889—1890 годах на пересечении улиц Леона Сапеги (сегодня — Степана Бандеры) и Коперника по проекту архитектора Юзефа Яновского было построено здание австро-венгерской жандармерии. Здание самой тюрьмы было возведено, когда город был в составе Польши, в 1919—1922 годах. В тюремном корпусе находился Четвертый отдел Главной комендатуры государственной полиции, в полномочия которого входила борьба с «антигосударственными» организациями типа Организации украинских националистов и Коммунистической партии Западной Украины. Неофициально тюрьма специализировалась на политических заключенных. В 1935 году в здание был переведен следственный отдел полиции, а тюрьма стала использоваться в качестве следственного изолятора. Во время Львовского процесса 1936 года в тюрьме содержались Степан Бандера, Ярослав Стецько, Мыкола Лебидь и другие подсудимые. В 1939—1941 годах в помещении была тюрьма №1, рассчитанная на 1500 человек, а соседний главный корпус занимало областное управление НКВД. После нападения Германии на СССР в июне 1941 года сотрудники НКВД расстреляли 1681 человека (согласно отчету начальника тюремного отдела НКВД по Львовской области лейтенанта Лермана и расстрельным спискам от 26 июня, завизированным к выполнению начальником следственного отделения НКГБ по Львовской области Шумаковым и областным прокурором Харитоновым). В 1941—1944 годах здание использовалось в качестве следственной тюрьмы гестапо, здесь размещались айнзац-группы СД. Тюремный двор был выложен надгробиями со старого еврейского кладбища. Долгое время в тюрьме содержался известный польский ученый Казимир Бартель. В 1944—1991 годах здесь действовал следственный отдел и следственный изолятор НКВД (НКГБ) — МГБ — КГБ СССР, одновременно — Управление внутренних дел Львовского горисполкома — Городское управление ГУМВД Украины во Львовской области МВД Украины. Музей-мемориал также стал своеобразным центром мультимедийной борьбы с тоталитаризмом. В частности, недавно в его стенах состоялся IX Странствующий фестиваль документального кино о правах человека Docudays UA, направленный против диктатуры и авторитаризма.