На Луну горными тропами

В начале августа 1967 г. опытные летчики Ю. Рахманов и Н. Теплов на вертолете Ми-4 с исключительным мастерством впервые в практике пилотирования вертолетами шесть раз совершили посадку на восточную вершину Эльбруса (5621 м), доставляя детали и оборудование лаборатории. Пилоты пользовались кислородными приборами, вес багажа, который брали на борт — 350—400 кг.

Теперь на вершине Эльбруса предстояла работа по переноске панелей на расстояние около 150 м к месту их сборки. Эту трудовую деятельность должна была выполнять основная группа специально подготовленных и отобранных испытуемых после изнурительного многочасового восхождения. При этом проводили физиологические исследования систем кровообращения, дыхания, крови и др., вели наблюдения психической совместности испытуемых, находящихся в жестких условиях высокогорья, в условиях реальной опасности; изучали работоспособность, общее состояние, меняющееся под влиянием суммарного действия условий вершины и трудовой деятельности; влияние на организм в этих условиях рациона питания, выясняли роль ступенчатой адаптации в повышении производительности труда.

В этой части эксперимента четко выявилась зависимость между способностью выполнять указанную работу и предварительной адаптацией. Участники, не прошедшие последовательной ступенчатой адаптации на высотах 2100 м, 3000 м, 4100 м, 4800 м или вообще не могли выполнять такую работу (среди них были и альпинисты-разрядники), или крайне тяжело переносили нагрузку и после 1-3 «рейсов» по переноске панелей на вершине были вынуждены уйти вниз. При этом у них отмечались все проявления горной болезни. Участники же, прошедшие ступенчатую адаптацию, в течение двух суток смогли на высоте 5621 м выполнять работу. И все же первая специально подготовленная и обследованная группа, состоящая из 12 человек, не смогла выполнить намеченного объема работ, и после переноски большей части панелей, не начиная монтажа, отступила.

Затем отступила даже группа альпинистов-высотников, среди которых были известные мастера спорта. Один из них, поработав на вершине один день, заявил: «Даже если вы пообещаете мне внизу черную «Волгу» — я на вершине больше не останусь»... Оказалось: одно дело — подняться на вершину, что для альпиниста означает достичь цели, и совсем другое — настроить себя еще и для работы. И здесь, кроме адаптации, большое значение имеют личностные, волевые качества, критичность, моральная мотивация и чувство ответственности, способность преодолеть психологический барьер в сопряженных с угрозой жизни условиях.

НЕ РАЗ СВОЙ ЛИК ЛУНА ЯВЛЯЛА МИРУ...

Вертолет улетел, экспедиция завершилась, наши испытатели ушли через перевал к морю, монтаж лаборатории даже не начинали. Отступить и оставить без завершения колоссальный труд, увенчанный героизмом и мастерством летчиков? И вот мы, сотрудники Эльбрусской медико-биологической станции (ЭМБС), П. Белошицкий, А. Красюк, Ш. Байдаев и наш настойчивый и мужественный кинооператор из Пятигорска А. Воеводенко, решили спасти положение, подняться на вершину и продолжить «лунный» эксперимент

А. Красюк и Ш. Байдаев были хорошо адаптированы, а у меня и А. Воеводенко адаптация по времени и высоте (в основном — пребывание на высоте 2100 м) была недостаточной. Подъем от Ледовой базы (3700 м) с большим грузом (20 кг) проходил в сложных условиях и продолжался около 16 часов. На седловине (5300 м) было принято решение оставить в хижине А. Воеводенко, остальные участники с грузом продолжали путь с целью достичь вершины и установить палатку. В случае если бы это не удалось сделать, группа собиралась возвратиться для ночлега на седловину. На вершине разыскали место предполагаемой сборки лаборатории и установили палатку, и так как появилась возможность ночлега, я и А. Красюк спустились на седловину за А. Воеводенко и вместе с ним вновь направились на вершину.

В два часа ночи, предельно уставшие, мы вновь поднялись на вершину. Пронизывающий леденящий холод, кромешная тьма. Где же палатка? И тут выручил составленный нами перечень необходимых действий космонавта, высадившегося на Луну, включающий обязательную ориентировку, привязку к местности в новых условиях: уходя с высшей точки вершины, мы стрелой из камней и веревки предупредительно обозначили направление к палатке...

В разрыве облаков на расстоянии вытянутой руки сверкнула на мгновение Луна, наш спасительный ориентир, и мы «засекли» направление к палатке. Затем свой лик она являла нам еще несколько раз — этого было достаточно для корректировки движения.

В ОБЪЯТИЯХ «ЭЛЬБРУССКОЙ ДЕВЫ»

Розыск и монтаж панелей продолжался трое суток. Чувствовалась непреодолимая усталость, хотелось лечь и не вставать, но после кратковременного отдыха в палатке участники эксперимента заставляли себя подниматься и вновь продолжать работу, не обращая внимания на головные и сердечные боли. Все отмечали постоянную жажду и сухость слизистых, что, по-видимому, объясняется сухостью воздуха и повышенным испарением. Аппетит полностью отсутствовал, а наиболее приемлемым продуктом оказались фруктовые соки. Сон был поверхностным с выраженным прерывистым дыханием. Частота пульса в состоянии покоя достигала 100-120 ударов в минуту, а во время физической нагрузки — 160 (отмечу, что частота пульса на Луне у первых астронавтов, ступивших на ее поверхность, была такой же: у Армстронга — 160, у Олдрина — 156).

Работать на сборке домика приходилось при температуре минус 10-15°С: трехслойные панели скрепляли болтами и устанавливали на пол из древесно-стружечных плит. Пуховые костюмы, теплая обувь, защитные маски предохраняли нас от обморожений, но иногда приходилось без рукавиц завинчивать болты, и тогда мороз ухитрялся оставлять свои метки на руках в виде участков отморожений 3-й степени. Переохлаждение способствовало также появление у двух участников группы признаков воспаления верхних дыхательных путей. Отмечали судороги мышц, недооценку своего собственного состояния; характерным являлось нарушение способности критически оценивать обстановку и ориентироваться в пространстве и времени.

Отчетливо проявлялась разница в самочувствии у коллег, хорошо адаптированных к высоте, особенно заметная при физической нагрузке. Однако, несмотря на то, что плохо адаптированные сотрудники заметно отставали в производительности труда, это не вызывало раздражения у товарищей, да и каких-либо других признаков несовместимости характеров также не было обнаружено. Вначале единственным моим желанием было попасть во фруктовый сад, что казалось самым большим райским наслаждением; но затем наступила угнетенность, подавленность: эмоциональная сфера приблизилась к какому-то уравновешенному безразличному растительному уровню.

На вершине проблемой для нас оказалось кипячение воды для чая. Из физики мы знали, что температура кипения воды падает примерно на 1 градус при подъёме на 300 м. Следовательно, на вершине Эльбруса вода должна кипеть при температуре около 80°С. Но проблема оказалась не только физической — существенное влияние на нее оказал человеческий, а, если точнее, совковый фактор постоянно-дефицитного общества: наши космические коллеги, исчерпав свои физические силы и уходя с «Луны» в сторону моря с целью оздоровления, прихватили портативные примусы. Но осталась канистра с бензином. Мозговая атака в экстремальных условиях быстро помогла разработать рецепт нового высокоэффективного «ракетного» топлива: нужное тепло мы получали с помощью смоченных в бензине кусочков поролона, осторожно доставляемых в «топку» с помощью пинцета...

На четвертые сутки участники эксперимента смогли перейти в лабораторный домик общей площадью 22 м2, представляющий собой двухкомнатное сооружение с плексигласовой верандой с черными стенами, обогреваемый ночью аккумулировавшей дневное солнечное тепло жидкостью; в нем провели обследования и переночевали на надувных матрацах.

...Затем в Армении, в обсерватории на г. Арагац, состоялся закрытый симпозиум по «Моделированию условий жизни на Луне». Я сделал доклад с демонстрацией кинофотодокументов, отснятых на вершине А. Воеводенко и Киевской киностудией документальных фильмов. И академик, директор московского Института медико-биологических проблем (ИМБП), руководитель «лунной» программы В. Парин проведенным нами исследованиям дал самую высокую оценку.

Не оставили без внимания нашу работу американцы, тотчас же проявившие к ней интерес (после опубликования в 1966 г. маленькой заметки «Вертолет Ми-4 на вершине Эльбруса» в «Известиях»). И вскоре ЭМБС посетил президент Американского физиологического общества Дж. Вест (осуществлял научное руководство при подготовке американской экспедиции на Эверест), а затем делегация НАСА в составе 10 человек во главе с зам. директора НАСА С. Келлером.

Я также очень благодарен автору книги «Эльбрусская летопись» (1969 г.) В. Кудинову, знающему все об альпинизме (он руководил «отелем над облаками» — «Приютом-11» — почти 35 лет, был побратимом всех «эльбрусцев» и выдающихся альпинистов всего мира), за его уважительное отношение ко всем «сиротининцам»; особое внимание в «летописи» он уделил нашей «эльбрусской эпопее», закончив свое повествование такими словами: «Только люди, хорошо знакомые с эльбрусскими высокогорными условиями, могут по достоинству оценить то, что сделано «сиротининцами». А ведь В. Кудинов не знал целей, задач и всего объема проведенных по закрытой на то время теме работ!

ТРИ... ДВА... ОДИН!

В следующем, 1968 г., мы собирались продолжить работу в соответствии с программой «Моделирования условий жизни на Луне в кратере восточной вершины Эльбруса». Поднялись с портативной физиологической аппаратурой на вершину и застыли в оцепенении: установленной в прошлом году с огромными усилиями и риском для жизни лаборатории там не оказалось. Мы не исключали, что ветра могут ее разрушить (прочно укрепить объект растяжками нам не хватило сил), но чтобы полностью снести — такого не ожидали. Осталась лишь «дорожка» из гвоздей и болтов, ведущая в сторону ущелья Ирик. Да мои часы «Победа», которые «Эльбрусская дева» оставила себе на память о нашей «лунной эпопее» на ее вершине, но через год решила вернуть, причем именно хозяину. Позже, в Терсколе, мы навели у метеорологов справки и выяснили, что над Эльбрусом зимой 1967-1968 гг. бушевали ураганы — даже в расположенной в лесу гостинице «Иткол» были «выдавлены» витражные стекла, чего позже в Приэльбрусье не наблюдалось.

И все же, мы провели запланированные исследования. Но, учитывая ненадежность «лунных» сооружений на поверхности, сделали это в искусственно созданном укрытии — пещере.

В августе 1968 г. пришлось в очередной раз обратиться к вертолетчикам, а затем к начальнику саперного отряда Г. Айдиняну. И вот вновь полет в неизвестное с новым экипажем летчиков — Е. Красовским и В. Тарановым; я и взрывник с комфортом устроились в салоне вертолета Ми-4 на мешках со взрывчаткой.

Посадка на вершину прошла в «штатном» режиме. После определения места взрыва Г. Айдинян отправляет меня подальше, а сам остается со своими проводами, патронами и взрывчаткой. Мгновенье — и высокое хрустальное небо вздрогнуло, упругим эхом отозвалось на соседней Западной вершине, но без последствий для нас.

Осторожно переступая через обломки застывшей магмы, Г. Айдинян направился к образованной в скале пещере и через минуту позвал меня... Вскоре пещерные небожители из рода Сиротининских физиологов под естественной каменой крышей установили палатку, отметили возвращение в давно забытое людьми надежное жилище, и провели тщательные исследования изменений, которые произошли за это время на высоком пещерном уровне у человека ХХ века.

ВАМ КАКОЙ ЗАВЕРНУТЬ?

Такой вопрос, хитро улыбаясь, задал мне Олег Константинович Антонов, показывая свои серебристые чудо-птицы, начиняя с гигантского Ан-10.

Но — все по порядку. От создания на вершине Эльбруса специальной лаборатории для исследований в области экологической, экстремальной, авиакосмической медицины мы не отказались даже после высадки американцев на Луну, понимая ее непреходящую важность для целей освоения Земли и окружающего ее пространства (космическая программа «Аполлон» с высадкой первых астронавтов на Луну была осуществлена благодаря проекту нашего талантливого земляка Ю. Кондратюка).

Вновь обращаюсь к знаменитому авиаконструктору О. Антонову и, после моего печального повествования о судьбе лаборатории на вершине Европы, прошу «подарить» нам... фюзеляж самолета. Ведь если бы наше сооружение обладало аэродинамическими характеристиками самолета, то, возможно, его с вершины не снесло бы. Можете себе представить: сам Антонов повел меня по металлическим лестницам вокруг впечатляющих научно-технических пространств самолетостроения и после осмотра ряда величественных моделей окончательно обескуражил и смутил поставленным в заголовок вопросом. Отвечаю: нам бы поменьше, но чтобы был герметичным. Повезло — как раз были завершены специальные испытания фюзеляжа Ан-24, его могли списать и передать нам. Первый серийный вариант такого самолета выпускался с 1962 году в основном Киевским авиационным заводом «АВИАНТ»; его герметичный клеесварный фюзеляж вмещал кабину экипажа, пассажирский салон, буфет, туалет, гардероб и багажный отсек.

Теперь все надежды на новый мощный вертолет. Вначале — радость: конструктора новой машины согласились (бесплатно!) включить в план испытаний вертолета доставку фюзеляжа на вершину, но при условии, что он разместится в салоне (доставлять на внешней подвеске категорически отказались). К сожалению, габариты Ан-24 не позволяли это сделать.

На помощь пришел все тот же Олег Константинович. Относительно нашей высокогорной идеи он проконсультировался с конструктором вертолетов М. Тищенко, а также с авиаконструктором, генерал-полковником авиации А. Яковлевым, и в письме сообщил мне (это при его загрузке основными задачами!) о возможной ее реализации с помощью нового вертолета, способного разместить и поднять фюзеляж самолета Як-40 на высоту 5621 м.

В 1980 г. едем в Москву. Вначале на машиностроительном заводе «Скорость», где под руководством генерального конструктора А. Яковлева был создан Як-40, уточняем параметры его фюзеляжа: вес 3 т, диаметр — 2,6 м, длина — 20 м. Затем обращаемся в Московский вертолетный завод им. М. Миля к нашему земляку (родился в Харькове), генеральному конструктору Марату Николаевичу Тищенко, который принимал участие в создании Ми-2, Ми-6, Ми-8, В-12, а позже руководил разработкой вертолетов: Ми-24, Ми-26, Ми-34, Ми-28. Для решения вопроса по существу ему оказалось достаточным наше письмо всего лишь от имени ЭМБС. Марат Николаевич поручил своему конструктору А. Пионову вместе с нами указать уточненные размеры и вес фюзеляжа (или его переоборудованной части), определить маршрут испытательного полета, выбрать площадки для посадок; преимущественное направление ветра на Эльбрусе и подготовить 20 человек для обеспечения разгрузки на вершине. Выполнить работу М. Тищенко обещал в средине лета 1981 г. А нам предстояло «найти» и подготовить фюзеляж самолета Як-40.

УКРАИНА — СТРАНА КОСМИЧЕСКАЯ

«Для этого достаточно вспомнить стрелы-ракеты Киевской Руси и перечислить некоторые имена: О. Засядько, М. Кибальчич, Ю. Кондратюк И. Сикорский, И. Третесский, К. Константинов, С. Королев, А. Люлька, В. Глушко, М. Янгель, Г. Лозино-Лозинский, В. Челомей». Так начиналась моя статья, подготовленная для опубликования в журнале «Космические исследования на Украине» (отв. редактор — академик Г. Писаренко). «Националистическое» название издания, подобные статьи — это ли не дерзкий вызов белокаменной столице? Такого научный страж имперских интересов в периферийной Украине член ЦК КПСС Б. Патон не мог допустить — последовало поспешное закрытие журнала; в 1973 г. вышел лишь один его выпуск (отв. редактор выпуска — Н. Сиротинин), посвященный проблемам космической биологии. По тем же причинам не был создан в Украине, в Днепропетровске, Всесоюзный космический центр (ну разве могла Москва выпускать из своих рук такое престижное направление). А такая идея была, и Днепропетровск был ее достоин; Н. Сиротинин даже предупредил нас, сотрудников лаборатории космической физиологии, о возможном переезде в Сичеслав.

Но несмотря на попытки, происки, козни «закрыть, ликвидировать, приостановить», украинская космическая история продолжалась. Вот краткий перечень ее значительных вех: создание (1951 г.) в Днепропетровске первого в стране серийного завода по выпуску ракетной техники (в результате «Южмаш» с конструкторским бюро «Южное» стал одним из мировых центров ракетостроения), в Харькове — предприятие «Хартрон» (1959 т.). Затем: запуск первого спутника «Космос-1» (серии ДС — днепропетровский спутник), «Интеркосмос-1» (из 25 спутников серии «Интеркосмос» 22 созданы в Днепровском ракетно-космическом центре!); «Метеоры», «Ореолы», «Океаны», автоматические универсальные орбитальные станции (АУОСы); «Циклон-2», «Циклон-3», «Зенит», «Днепр», «ЕгиптСат-1», первый национальный спутник «Січ-1»; участие Украины в получивших мировую известность проектах «Глобалстар», «Морской старт», «Спектр», «Интербол», «Коронас», «Международная космическая станция», GEOSS (Глобальная система наблюдения Земли из космоса) и ее европейская составляющая GMES (Глобальный мониторинг в интересах безопасности и сохранения окружающей среды)», GES (Глобальная стратегия исследований) и др.; принятие Верховной Радой Украины Закона (№608 от 30.09.2008 г.) «Об утверждении общегосударственной целевой научно-технической космической программы Украины на 2008 — 2012 гг.» — уже четвертой космической программы независимой Украины. Отметим, что по итогам 2005 года наша страна вошла в пятерку стран-лидеров по количеству запусков космических ракетоносителей собственного производства (осуществила — как Франция и Китай — пять запусков; Россия — 25 запусков, США — 12 запусков).

...Хорошо помню 29 февраля 1992-го — день рождения Национального космического агентства Украины (НКАУ). Уже на следующий день я договорился с Владимиром Павловичем Горбулиным о встрече, и на улице (у первого генерального директора агентства еще не было кабинета), почувствовав в нем душу мудрого руководителя и энтузиаста, передал свои «Пропозиції», в которых речь шла о наших достижениях в области космической медицины и о необходимости при решении задач космонавтики параллельно с техническими проблемами изучать медико-биологические. И не ошибся — В. Горбулин не оставил их без внимания.

...Ликвидация журнала «Космические исследования на Украине» — не единственный печальный опыт с участием Б. Патона. Вскоре под выдуманным предлогом последовала ликвидация первой в СССР лаборатории космической физиологии, созданной в Киеве Н. Сиротининым в 1960 г.; отказ в строительстве корпуса лаборатории космической физиологии в Приэльбрусье (положение спасло лишь вмешательство Первого секретаря ЦК КПУ П. Шелеста, секретаря ЦК КПУ по науке В. Овчаренко, с которыми мне повезло встретиться на Эльбрусской базе («За вашу базу Шелест мне клизму ставил» — слова Б. Патона)...

Нашу ЭМБС преследовали постоянные «наезды» (в том числе и с целью горно-лыжного отдыха на г. Чегет), разборки на парткомах, переименования, попытки перепрофилирования и превращения высокогорного научного центра (который фактически стал Всесоюзным) в базу отдыха, сокращения, отказ в публикациях, прекращение бюджетного финансирования под предлогом необходимости развивать лишь «фундаментальные» (то бишь — директорские) направления и т.д. В таких экстремальных условиях мы выживали благодаря самофинансированию и поддержке бескорыстных энтузиастов, которых не испортила даже совковая, оторванная от народа, власть, цинично эксплуатирующая их честь, совесть и ум.

Я склоняю свою седую голову перед памятью таких светлых, настоящих людей, перед их мудростью, доброжелательностью, духовностью и благодарю судьбу, которая подарила мне счастье общения с ними. Они — авиаконструктор О. Антонов, директор ИМБП (Институт медико-биологических проблем МЗ СССР) О. Газенко, директор ПГМК (Прикаспийский горнометаллургический комбинат) Ю. Кузнецов и многие другие искренне служили общечеловеческим ценностям. Благодаря им наши «космические» исследования продолжались в уникальной термобарокамере, установленной на ЭМБС с помощью персонала ПГМК; в ней можно было создавать разрежение (вплоть до вакуума), температуру в пределах от — 65°С до + 100°С. Совместно с сотрудниками ИМБП впервые были изучены особенности комплексных воздействий на организм низкой или высокой температуры в условиях разрежения и кислородной недостаточности, разработаны специальные защитные маски, предложен высокоэффективный метод термобаротерапии для повышения устойчивости организма, проведены адаптационные сборы «спецконтингентов» с восхождением на вершину Эльбруса... А изучение нами влияния на организм одного из факторов космического полета — радиации — позволило тотчас после Чернобыля утвердить и разослать «Информационное письмо» относительно разработанного нами комплексного метода реабилитации «чернобыльцев» в условиях горной адаптации и оздоровить в спортивно-оздоровительном центре ЭМБС сотни ликвидаторов, работников АЭС, эвакуированных с загрязненных территорий детей и взрослых (материалы опубликованы в монографии «Пострадиационная реабилитация в условиях гор», Киев, 1996 г.).

Но все это продолжалось до тех пор, когда (уже в 2000 г.) «на помощь» вновь не пришла «родная» академия; ее ставленник, на то время директор нашего Международного центра астроном В. Тарадий, имеющий богатый опыт профессионального использования астрономических величин с целью масштабного «приземления» бюджетных средств под «крышеванием» своего приятеля первого вице-президента и главного ученого секретаря НАНУ А. Шпака передал значительную часть площадей ЭМБС якобы в аренду, а затем уничтожил экспонаты для музея космической физиологии. Тогда я решил провести еще одно «тестирование» президента НАНУ Б. Патона и обратился за правдой и научной целесообразностью непосредственно к нему. Безрезультатно...

«БЕЗ НАДІЇ СПОДІВАЮСЬ?»

Хорошо понимая значение науки в развитии государства, академическая верхушка, сидя на шее налогоплательщиков, сознательно ничего не делает для реорганизации науки, зато активно занимается сдачей в аренду неисчислимых площадей, постоянным вымогательством бюджетных денег для удовлетворения своих бесконечно возрастающих потребностей теперь уже под предлогом «сваривания» нанотехнологических проектов, который заменил «фундаментальность».

Пришло время срочно спасать науку, которая сегодня трансформировалась в «нануку». К сожалению, у правительства до сих пор «руки не доходят» до решения давно назревшего вопроса о необходимости реорганизации и спасения истинной науки.

Недавно появилась надежда: 14 апреля 2010 был представлен глава Госкомитета по вопросам научно-технического и инновационного развития Б. Гринев. На очереди создание в Украине Министерства науки, технологий и инноваций?

Я верю в грядущие перемены и, в частности, надеюсь, что наш эксперимент по моделированию условий жизни на Луне послужит началом систематических медико-биологических исследований влияния на организм комплекса экстремальных факторов. А на ЭМБС и на вершине Эльбруса будет воссоздан центр для отработки систем жизнеобеспечения, отбора и подготовки космонавтов, проверки моральных и физических сил, прогнозирования и корректировки поведения в экстремальных условиях; и, заодно, повышения их трудоспособности, стойкости к разнообразным космическим факторам с помощью разработанного нами метода ступенчатой адаптации к условиям горных высот, который давно взят на вооружение космонавтами.