«Наши мамы перенесли на себе все»

Я пришла к художественному руководителю Театра им. М. Заньковецкой Федору Стригуну за информацией о новом театральном сезоне. Заметила на столе красивую, очень камерную фотографию. Спросила: «Кто это?». А в ответ услышала едва ли не исповедь...

Почитайте и вместе со мной согрейтесь у огня искренних воспоминаний о маме Стригуна — единственной и самой лучшей. Вспомните и свою.

— Нас было пятеро, — рассказал Федор Николаевич. — Одна сестренка, правда, умерла. Осталось четверо, и тех четверых нужно было кормить. Я вот вспоминаю сейчас... Когда отца не было (был на фронте), конечно же, весь груз лежал на маминых плечах. И я до сих пор не могу понять, как это им удавалось. Наши мамы перенесли на себе все. Я не знаю, как мы выжили в той послевоенной голодовке. И сколько мама убивались, чтобы успеть все сделать для дома, для детей. Чтобы было тепло, чтоб дети были сыты. Моя мама действительно была словно пчелка. Когда вспоминаю, не могу осознать, как все это удавалось одному человеку. Конечно, когда отец вернулся с фронта, стало легче.

Помню, во время войны мама ходили в Умань — продавали мак, махорку, яйца... Мечтали купить корову. Купили. И разговаривали с ней как со своей сестрой, называли Солнышком. А до базара было 15 километров в один конец. А нужно было еще вернуться и идти на работу в колхоз. Как она это все успевали?.. Сеяли, мочили, сушили коноплю и пряли ночью при лучине, потому что одевались мы только в домотканное. Питались мы с огорода, который нужно было обкопать, обсадить, прополоть, собрать, смолотить. Не помню, когда мама спали. Я, когда был маленьким, думал, что маме, может, и не нужно спать? И это же было не только у меня. Так было по всему огромному государству — от Владивостока до Карпат. Все было на женских плечах. И когда мне что-то говорят о государстве, я знаю одно: «Да, государство — это мужчины, которые воевали и на заводах работали». У меня такое впечатление, что выжили все люди в том, бывшем, государстве только благодаря женскому труду и материнскому труду, материнской любви, материнской преданности. Спросите у тех, кому шестьдесят или семьдесят. Да и у тех, кто помоложе... Все будут говорить, в основном, о маме. И когда смотришь сегодня какие-то документальные кадры, да и о том же Чернобыле... Втрое согнутые бабульки с палочками. Спокойные, мягкие, улыбающиеся. И так они ушли в мир иной — без злобы, без сетований, счастливые, что их дети живы. Счастливые, что их дети в этой жизни как-то устроились. Счастливые, что им, детям, хорошо.

Когда я учился в театральном институте, и мама со мной учились. Приезжали ко мне в Киев раз в полгода. Тяжело мне было. А мама, когда приезжали, продавали на Бессарабке какие-то орехи. И давали мне какие-то копейки, чтобы я мог поесть и не бросил институт. Они были на всех экзаменах, смотрели все спектакли, а самым большим праздником для них было, когда я приглашал их на спектакль в Театр имени Франко. Конечно, очень помогал мне старший брат Сашко, но я все время был под присмотром мамы. Мама пересмотрели весь репертуар театра Франко. Мама были неграмотными. Когда-то ликбез закончили, и на том все. Но имели удивительное понимание жизни, удивительный ум.

Я сейчас не могу приехать в Киев, чтобы не побродить по тем дорогам, тем тропинкам, где я ходил с мамой. Конечно, с тех пор давно все изменилось, но я все равно вспоминаю маму. Все время, сколько себя помню, всегда был у мамы под отдельным взглядом. Они всегда мне рассказывали, какой я умный, хороший, красивый. Это был мой первый зритель, мой первый критик. Первый театровед... Однажды произошел смешной случай. На одном из спектаклей, согласно роли, я со сцены обращался к маме: «Мамо, мамо, де ви?». И моя мама, которые сидели в одном из первых рядов, сказали: «Я тут, синок»...

Возможно, я только сейчас осознаю, что они вкладывали в меня. И это добро их по отношению ко мне осталось по отношению к людям.

Я не сделал того, что мечтал сделать: построить маме дом. Все время обещал купить маме телицу... Так и не купил. В конце концов, какие у нас тогда были зарплаты!

Уже когда приехали во Львов, мама к нам постоянно приезжали. Когда поженились с Таисией Иосифовной, ее мама, Улита Михайловна, Боже, снова такое же чудо! Я не знаю, откуда такое чудо у нас берется! Она в восемь лет осталась сиротой. Как и моя мама. Ее отец умер в 1931 году. И моя мама, старшая среди детей, воспитывала своих братьев и сестер. И всех четверых воспитала. И все стали людьми! Они до последнего были вместе. И все с мамой моей. Помню, как в первый раз познакомил их с будущей женой Тасей. Тася тогда больше нравилась моей маме, чем мне. Серьезно! Мама тогда говорили мне: «Боже, какая красивая та Литвиненко. Вот тебе бы такую жену». Вообще, самые лучшие мамины черты передаются по наследству. Я вижу это и на примере моей Таси, и на примере моих сестер.

Когда мама умерли, я на похоронах увидел, что, кроме меня, маму еще многие любили. Говорю о соседях. Ее никто иначе, как Марыня, не называл. Если Марыня что-то говорила, к Марыне всегда прислушивались.

Мама не раз мне говорили: «Сынок, я очень боюсь умереть. Я не понимаю, как вы будете без меня? И очень хочу, чтобы в тот день было и тепло, и чтобы дождя не было, солнце светило, и чтобы жарко не было, чтобы мух не было. И чтобы люди сошлись, и чтобы никто не промок и не замерз». Мама даже об этом думали! И погода 18 октября, когда они умерли, была как будто на заказ. Солнце светило, и дождя не было. Божий подарок! На кладбище маму не везли ни на телеге, ни на катафалке. Несли на руках. Это большая заслуга, потому что до кладбища очень далеко. Недаром говорят: «Нужно жить так, чтобы было кому вынести». Потому что некоторые умирают, а к ним никто и попрощаться не придет, чтоб отдать последний долг.

Принципы совести, нравственности, чистоты, ума, отношения — все это от родителей. Никакая школа тебе этого не привьет. Большинство нашего поколения брало пример с матерей. Даже не с отцов. Я своего отца очень уважал, но он стоял выше мамы по иерархии. А мама — это был ты. И к отцу никогда бы не прижался так, как к маме. Я маме все рассказывал. Я с мамой делился — как с ближайшим своим другом или подругой. Мама все-все обо мне знали.

Ничего более святого у людей нет. Недаром слово «мама» во всех языках звучит почти одинаково. Ничего лучшего и выдумывать не нужно. Потому что его, этого лучшего, нет. Отношение сына к матери передается от мамы к сыну. Моя Тася для меня как мама.

Мама вкладывает в ребенка, особенно в селе, всю свою энергию, всю свою доброту, духовность. У нас много памятников матерям. Громадных. Но это все — не та мама. А настоящего памятника Маме нет. По-видимому, его и нельзя создать.

Много очень песен о маме. «Растет черешня...». Ну и растет. И что? Нужно было ту песню петь маме, когда она была жива.

Я себя сейчас очень часто ругаю. Да, мне далеко ехать к маме — 550 километров. Я бывал у нее дважды, трижды в год. Но бывали такие случаи, когда я мог поехать, но не ехал, потому что были срочные дела. Дела были, есть и будут. А мамы нет. Так вот...