Новая история «дома Ханенко»

Музей Ханенко хранил свою европейскость даже в советские годы. С другой стороны, тогда пытались убрать память о его основателях, меценатах Богдане и Варваре Ханенко. Все изменилось с развалом СССР, особенно когда заведение открыли после реставрации в 1998-ом.

Более 20 лет музей возглавляла Вера Виноградова. Но в конце августа прошел конкурс на должность генерального директора Национального музея искусств имени Богдана и Варвары Ханенко, в котором победила Екатерина Чуева, вскоре ее должны официально утвердить на этом посту. Екатерина работает в музее с 1998 года, начинала лаборанткой, до победы на конкурсе была заместителем директора по научно-методической работе.

С Екатериной ЧУЕВОЙ встречаемся, когда завершается подготовка выставки «Свобода VS Империя», которая открывается 7 сентября и посвящена Французской революции XVIII века. Поэтому мы говорили о том, как революция становится музейным экспонатом, а еще — о новой миссии Музея Ханенко, когда можно будет увидеть фонды заведения и как он будет становиться доступным для всех.

О НОВОМ ТИПЕ ОТВЕТСТВЕННОСТИ

— Руководить одним из самых известных украинских музеев, к которому приковано много внимания, где есть куча работы — это гарантированное беспокойство. Что мотивировало вас принять участие в конкурсе?

— Причин для такого решения было несколько, часть из них — внутримузейные, часть — собственно мои как специалиста. Опыт, который я приобрела, работая здесь много лет, позволил мне сформировать определенное виденье музея в будущем и сценарии развития, которые могут ожидать его. Когда много работаешь в сильной команде, у тебя возникает ряд идей, которые хочется воплотить. И это стало возможностью попытаться воплотить эти идеи.

Достаточно долгое время, более 20 лет, этот музей возглавляла Вера Ильинична Виноградова, легендарный специалист в музейной среде. Мне выпала честь все эти годы работать с ней и многому у нее научиться.

Я была одной из тех, кто, особенно после Майдана, довольно много публично говорил о том, что необходимы перемены, что нам нужно развиваться и брать на себя такую ответственность. Думаю, вместе с людьми, которые пришли в музей давно, людьми, которые развивают образовательные программы или работают над сохранением и исследованием коллекции, мы как команда способны справиться с таким вызовом и развивать музей дальше. Изменения неминуемо связаны с ответственностью: и настоящее, и будущее музея зависит от каждого человека, который здесь работает. Жесткая иерархическая структура, которую музейное дело унаследовало от советских времен, по моему мнению, не является эффективной в нашей ситуации.

— В общем вы работаете в музее 20 лет, пришли сюда на должность лаборантки и, читала, были здесь привлечены ко всем возможным видам работ — научной, экскурсионной, административной и т.п.

— В сущности, да, это был эксперимент длиной в часть жизни. Я пришла в музей сразу после школы. Тогда я мечтала стать археологом и ездить в экспедиции в поля, но эта атмосфера, темы, которые мы здесь исследовали, — все это было очень интересно. Так сложилось, что я осталась, и теперь мне трудно представить какое-то другое место работы.

На сегодня подавляющее большинство людей, которые выходят на определенные управленческие должности в музеях, так или иначе овладевают целым рядом новых для себя вещей. Директор и его заместители не могут позволить себе сосредоточиваться исключительно, например, на исследовательской работе или управленческой, забывая о том, чем и зачем руководят. Как правило, чтобы музей работал эффективно, все это придется совмещать.

О «СВЯЗИ ПОКОЛЕНИЙ»

— Как за эти 20 лет изменился музей?

— Когда я попала в музей, здесь работало достаточно много людей, которые пришли еще в 1991-м. Это люди с опытом, который для нас сегодняшних является в известной мере необычным. Они застали музей таким, каким значительная часть киевлян его уже не видела. Ведь с 1990 до 1998 года проводилась длительная реставрация и музей был вообще закрыт для посещения. За это время изменились подходы к управлению государственными организациями, требования к музеям со стороны общества. А люди, которые работали в музее до 1991-го года, были носителями «классических» музейных традиций, знаний и навыков, ряд которых стоило сохранить.

Вообще мне кажется, что в Киеве Музей Ханенко всегда был одним из наиболее развитых и интересных для посетителей и для самих сотрудников. Темы музея — европейское и азиатское искусство — давали возможность немного выйти за границы Советского Союза, столкнуться с другим миром, исследовать мировую культуру. Так вот, музейные традиции, я бы сказала, в известной мере аристократические, в 1990-х постепенно отходили в прошлое. Менялась общественная роль музея, менялась роль его сотрудников и их обязанностей. Хотя якобы привычные вещи — хранение экспонатов, проведение экскурсий — мы делали и продолжаем делать, но смысловая нагрузка и подходы к организации этих процессов изменились сильно.

Сегодня музей напоминает нам о том доме Ханенко, который мы мечтали бы увидеть, — таким, каким его задумывали основатели, несмотря на ощутимый след советской эпохи, потому что не все удалось сохранить в советские времена таким, как этого хотели Ханенко. Но в настоящий момент в музее господствует атмосфера, которая кардинально отличается по крайней мере от того, что было в ХХ веке.

Музей стал очень открытым. Постепенно отходит в прошлое представление о том, что музей — это «неприступный» храм искусств, где нужно тихо ходить и молча слушать экскурсовода. И на смену людям, которые работали в музее очень долго, которые передали нам часть своего опыта, приходят другие, преимущественно молодежь. Часто по своему образованию они даже не связаны с музеями. Но все приносят сюда что-то свое, определенное виденье, характерное для своего поколения и возраста, и это чрезвычайно плодотворный и интересный микс.

О НОВЫХ ПОМЕЩЕНИЯХ И ОТКРЫТЫХ ФОНДАХ

— Временами озвучивается мнение, что нужно расширять экспозиционные площади музея. В разговоре с журналистами вы вспоминали, что существуют проекты открытых фондов и реконструкции музея. Можете рассказать об этом больше? В частности, в контексте реконструкции — как расширить площади? Ведь здание историческое, и здесь почти ничего нельзя переделывать.

— У нас есть небольшой ресурс для этого. Музей вообще долгое время, до середины 80-х годов ХХ века, был «замкнут» в одном здании, это дом Ханенко по улице Терещенковской, 15. Мне сейчас трудно представить, как вообще там вмещались экспозиция и европейского, и азиатского, и древнего искусства, и еще весь коллектив, и все фондовые коллекции.

В середине 1980-х город передал музею дом на Терещенковской, 17, и еще несколько лет после реставрации дома Ханенко ушло на ремонт в доме №17, чтобы создать здесь отдельную экспозицию азиатского искусства. Впервые за историю музея такая экспозиция была создана, музей существенно расширился. Часть коллектива и рабочие помещения переехали сюда, так же, как библиотека, которая насчитывает свыше 20 тысяч книг. Но, к сожалению, пока это не решило проблему с хранением фондовых коллекций. Мы используем не специально построенные фондовые помещения, а приспособленные, преимущественно в доме №15.

Конечно, доступ к коллекции в таком случае усложнен, помещения для фондовых коллекций очень малы по площади. Если сегодня в обеих основных экспозициях мы показываем около 1 700 предметов, то остальные — а в целом это еще около 23 тысяч — размещаются в фондах. И эти фонды не являются доступными в той мере, в какой мы бы хотели.

Несколько лет назад Вера Ильинична Виноградова положила начало инициативе по разработке проекта расширения нашего музейного комплекса. Для этого у нас два флигеля во внутреннем дворике музея. Если мы приведем их в порядок, а это фактически реставрация и реконструкция этих флигелей, и приспособим внутренний двор под потребности музея, то сможем существенно увеличить полезную площадь и обеспечить доступ ко всей коллекции — настолько, насколько это возможно.

Конечно, мы не сможем показать все 25 тысяч предметов в экспозиционных залах. Во-первых, часть предметов не может находиться в экспозиции постоянно, они чувствительны к свету — такие, как графика. Еще часть предметов нуждается в реставрации. Но в целом для исследователей и всех заинтересованных мы можем создать так называемые открытые фонды. То есть предметы размещаются в фондохранилищах, но эти фондохранилища оборудованы с учетом возможности посещения. И любую вещь из этих 25 тысяч можно будет увидеть или, например, проводить там экскурсии для групп студентов, которые исследуют музейное дело и т.п.

Это проект долгосрочный, он не может быть воплощен быстро. Сегодня мы занимаемся его разработкой и, надеюсь, в перспективе, по крайней мере через десять лет, удастся предпринять важнейшие шаги. Это зависит и от разработки самого проекта, и от финансирования. Мы являемся муниципальным музеем, подчиняемся департаменту культуры Киевской городской администрации, соответственно, вопрос капитальных вложений и не только связан с ними.

О МЕЦЕНАТАХ

— Можно ли привлекать к этому меценатов? У музея есть свой круг друзей. Как происходит такое взаимодействие?

— Мы хотели бы создать вокруг музея сообщество людей, которые бы его поддерживали. На сегодня меценатская поддержка преимущественно спорадическая. У нас нет регулярного клуба друзей, пока нет попечительного совета. Думаем, как решить эти вопросы.

Сегодня в мире музеи без такой поддержки фактически не могут обходиться. Общая мировая тенденция — уменьшение части государственного финансирования даже в странах, которые мы называем развитыми. Но становится понятно, что без поддержки общества, в частности меценатов, заинтересованных в развитии музея, все труднее воплощать проекты на том уровне, на каком мы бы хотели это делать.

Украинские музеи получают из государственного или местного бюджета средства на ключевые вещи: на зарплату сотрудников, коммунальные услуги, охрану. С остальными расходами ситуация очень разная, финансирование неравномерное. Как правило, когда средств не хватает, музеи ищут меценатов, партнеров, волонтеров и т.п. Мы хотели бы делать это систематически. Наши собственные требования к качеству своей работы высоки, как и запрос наших посетителей на качественные услуги и интересные проекты. 

ОБ ОЧЕРЕДЯХ В МУЗЕЙ

— Когда в музее показывали похищенные в Вероне картины, которые нашли украинские пограничники, к вам выстраивались огромные очереди, люди стояли даже на улице. Такие очереди на выставку произведений из собраний украинского музея представить трудно. Или я ошибаюсь? Люди осознают ценность экспонатов, которые хранят наши музеи?

— Надеемся, люди их ценят и будут ценить еще больше. Многое в этом деле зависит от того, как ведется музейная коммуникация.

За последние годы мы видим рост количества посетителей, хотя не могу сказать, что посещаемость резко увеличилась. Конечно, такие резонансные случаи, как выставка картин из Вероны, единичные. Часто мы видим повышенный интерес к выставкам из-за рубежа. Пока это тоже свидетельствует о том, что наши коллекции интересуют меньше, чем то, что привозится.

Мы еще будем анализировать эти данные, но мне кажется, что заинтересованность сегодняшними музейными проектами достаточно стабильна. Полностью и быстро расходятся абонементы на наши детские и школьные музейные программы, на новогодние программы, мы видим заполненные залы на концертах, внимание к выставочным проектам. Думаю, есть все шансы, что посещение музея станет все более привычной формой времяпровождения свободного для киевлян и гостей города.

Музей в целом принимает от 50 до 70 тысяч посетителей в год. Какие-то вещи, которые кажутся интереснее нам, могут показаться не такими интересными публике или наоборот. Мы не хотели бы ориентироваться только на количество как показатель заинтересованности нашими проектами. Мы делимся тем, что считаем интересным и важным, и прекрасно, если для людей, которые придут в музей, это тоже станет интересным и важным, формирования запроса и предложения в случае музея отличаются от процессов в прибыльном секторе. Думаю, для музея важно концентрироваться на качестве опыта, который человек получает, приходя сюда, но измерять это трудно.

Вообще, на сегодня, поскольку музей имеет только два помещения, определено физическое ограничение. Если Музей Метрополитен, или Киево-Печерский заповедник, или какой-то другой крупный музей могут позволить себе принимать миллион посетителей в год, у нас максимально возможная нагрузка, очевидно, гораздо меньше. Наиболее заполнены залы в дни открытых дверей, тогда как в середине рабочей недели посетителей намного меньше.

О МИССИИ

— Какой вы видите миссию музея, если это не слишком пафосное слово?

— Недавно я вспоминала статью, увиденную на сайте австралийских коллег, она называлась «Is happiness the new business of museums?», то есть «является ли счастье новым делом музеев?». И мне кажется, на сегодня мы как раз подошли к этому рубежу. Музей долго, в советские времена, считался инструментом пропаганды и определенным учебным центром, должен был заниматься просветительством в достаточно дидактическом стиле. Мы от этой модели отказались. Для нас музей — это свободное пространство для критического мышления, пространство для сотворчества, толерантности, для отдыха, учебы — кому что больше по нраву. Думаю, мы все еще недооцениваем потенциал этого пространства.

Что касается миссии музея — эта формулировка абсолютно не является пафосной. Скажу больше, это определенно рабочая формулировка. Если музей не понимает, зачем он существует, это значит, что организация не может быть эффективной в работе.

До последнего времени для нас был и остается на будущее важным аспект, который касается музея в том значении, какое в свое время заложили его основатели — Богдан и Варвара Ханенко. Это коллекция и имена людей, которые долгое время были забыты, фактически вытеснены из истории. В течение последних 20 лет длилось восстановление памяти о Ханенко, о том, что они сделали для Украины, — мы всем этим делились.

ПРОШЛЫМ ЛЕТОМ В МУЗЕЕ ХАНЕНКО СОСТОЯЛАСЬ ПЕРВАЯ ЭКСКУРСИЯ В РАМКАХ ПРОЕКТА «КУЛЬТУРНЫЙ ДЕКРЕТ». САМ ПРОЕКТ ПОЯВИЛСЯ БЛАГОДАРЯ ИНИЦИАТИВЕ ФЕЙСБУК-СООБЩЕСТВА «КИЕВ ДРУЖЕСТВЕННЫЙ К РОДИТЕЛЯМ И ДЕТЯМ» И МУЗЕЙЩИКОВ. ЕКАТЕРИНА ЧУЕВА УВЕРЯЕТ: «ЭТА ФОРМА У НАС ПРИЖИЛАСЬ, МЫ ПОНЯЛИ, ЧТО СПОСОБНЫ ТАК РАБОТАТЬ, ЭТО ИНТЕРЕСНО И ИМЕЕТ СВОЕГО ПОСЕТИТЕЛЯ. ДУМАЮ, ТАКИЕ ПРОЕКТЫ БУДУТ РАЗВИВАТЬСЯ» / ФОТО ИВАНА ЛЮБЫШ-КИРДЕЯ

Сейчас перед командой фактически стоит задание сформулировать и озвучить миссию музея, с которой музей как институт войдет в свой второй век. За последние годы ситуация в стране очень изменилась, и запрос к музеям как к учреждениям, способным играть значительную роль в развитии общества, тоже изменился. Какие-то базовые вещи, например хранение коллекций, хранение памяти о Ханенко, будут оставаться. Но, вероятно, найдется что-то новое и мы сможем выработать это только в процессе общего обсуждения.

О МУЗЕЕ МАЙДАНА

— Вы были в инициативной группе по созданию Музея Майдана. Сейчас вы привлечены к формированию этого музея?

— Сейчас я спорадически приобщаюсь к каким-то мероприятиям или рабочим встречам Музея Майдана. В Музее Ханенко нагрузки достаточно большие, и в ближайшие месяцы они будут расти, потому я буду почитать за честь оставаться в экспертной группе музея, но такого непосредственного участия, как раньше, принимать не смогу.

Думаю, что Музей Майдана — это уникальный проект. Во время других революций, даже во время Помаранчевой революции, тоже собирались предметы, которые в сейчас есть в коллекциях разных музеев. Но вот такая идея музеефикации целого процесса общественных изменений, которые еще продолжаются, — для Украины это новая идея. Необходимость создания  музея стала для нас очевидной уже во время самих событий, и это тоже очень интересный опыт. Поэтому для меня причастность к этому проекту является и остается важной.

— В частности, вы занимались сбором артефактов для Музея Майдана. Что делает, скажем, чашку музейным экспонатом?

— Если за предметом стоит история, то он будет важным в коллекции. Принцип формирования собрания Музея Майдана был заложен во время самих событий. Это предметы или свидетельства, архивные документы, за которыми стоит личный опыт участника, сторонника или антагониста этого процесса. Такие предметы могут не иметь непосредственной художественной ценности. По-видимому, ближайшим по подходу к формированию собрания является мемориальный музей: все, что связано с конкретными людьми, ситуациями, в которых они оказывались, является важным и интересным,  подается к анализу и интерпретации.

В археологии есть принцип: когда во время раскопок идет большой массив материала, что-то остается, а что-то отсеивается, так называемый массовый материал. Уровень знаний определяет, что оставить. Когда речь идет об опыте людей, подобные решения нужно принимать очень взвешенно. Бывает трудно понять и оценить без исторической дистанции, какой опыт является важным, а который мы в праве отбросить. Думаю, сегодня нужно максимально собирать то, что можем, чтобы сохранить эти связи, как можно более полную картину.

О НОВОЙ ВЫСТАВКЕ

— На этой неделе в Музее Ханенко открывается выставка «Свобода VS Империя», посвященная Французской революции. Как отличается отображение, фиксация революционных событий тогда и в настоящий момент?

— На выставке очень интересный набор произведений, в частности мы показываем французскую политическую карикатуру тех времен. Вообще в нашей коллекции есть произведения искусства, из которых мы обычно выстраиваем такие тематические выставки. В коллекцию они попадали, учитывая художественную ценность, тогда как в исторических музеях ситуациях немного иная. Сказать, что музей целенаправленно собирал коллекцию, связанную с Французской революцией, нельзя. Мы можем взять эти отдельные произведения и вложить их в общий культурный или исторический контекст, рассказав таким образом определенную историю.

Думаю, об отличном и общем в отображении революции лучше расспросить у кураторов этой выставки Елены Шостак и Александры Исайковой, а вообще это идея для отдельного проекта.

ОБ ИНКЛЮЗИИ

— Музей многое делает в плане инклюзии — экскурсии для родителей с детей, проекты для детей с особыми потребностями. Как планируете продолжать это направление? И можно ли, учитывая историчность здания, сделать сам музей удобнее для людей в инвалидных колясках или с колясками?

— Вопрос безбарьерного доступа, пандусов, лифтов и т.п., к сожалению, не решается с сегодня на завтра, по крайней мере в наших условиях. Историческое здание — это очень непросто, музей является памятником архитектуры, с соответствующим набором ограничений и правил пользования. Но последующее развитие комплекса, о котором мы говорили, переоборудования внутреннего дворика и флигелей, даст такую возможность. Это позволит построить подъемники, свободно перемещаться из новых помещений в исторические — но нужно еще хорошо поработать, чтобы воплотить этот проект.

Что касается самих программ — это область, которую ведет моя коллега, заместитель директора по научно-образовательной работе Анна Рудик. Во многом инициативы относительно разнообразных проектов принадлежат ей, ее команде и людям, которые приходят в музей. В частности, «Культурный декрет» появился из взаимодействия с сообществом родителей с младенцами. Эта форма у нас прижилась, мы поняли, что способны так работать, это интересно и имеет своего посетителя. Думаю, такие проекты будут развиваться.

Безусловно, мы, скажем, не можем позволить дотронуться до большинства экспонатов и делать другие дела, которые угрожают сохранности произведений. Но ограничение в вопросе инклюзивности — не только в плоскости сохранности или физического доступа, это еще и вопрос психологической и профессиональной готовности людей, которые здесь работают. Мы будем искать любые возможности, чтобы посещения музея людьми с особыми потребностями перестали быть чем-то необычным. Мы хотим, чтобы все чувствовали себя здесь свободно. Это большая работа, многое зависит от настроенности команды, но на сегодня сам коллектив воспринимает все дружественно и открыто. Такая атмосфера является залогом того, что даже в ситуации, когда мы не имеем технической возможности сделать что-то, это можно будет решить благодаря человеческой поддержке.

О НАС — В МУЗЕЕ

— Представьте, как через пару сотен лет человек приходит в исторический музей. Назовите несколько вещей, которые, по вашему мнению, могли бы рассказать о нас.

— Если говорить об этом отрезке времени, думаю, такой вопрос нужно адресовать Музею Майдана, это именно они будут рассказывать о людях нашего времени, о том, как мы менялись. И еще — музеи АТО, если сохранятся. Мне кажется, это будет больше об обществе и политике.

Как видим по нашей новой выставке, через 200 лет после Французской революции даже через произведения искусства мы возвращаемся к политике. Тогда это волновало людей, и это определило выбор инструментов, с помощью которых это время зафиксировали, сегодня мы говорим о живописи Давида или о той же французской карикатуре. Думаю, с нашим временем может быть что-то похожее.