Оптика Одессы

ИСТОРИЯ моих отношений с Одессой похожа на рваную линию с аритмичным пиками и провалами. В кочевые 1990-е, и даже в ранние нулевые, как и большинство моих друзей, я был ею очарован. В ней дышалось легко, не было петербургского снобизма или киевской инертности. Она обнимала прямо с порога. Вела за собой, с собой.

Приехав туда после длительного перерыва, я, скажем так, растерялся. Когда, под каким зноем испарилось это средиземноморское обаяние? Откуда эти вдребезги разбитые дороги, эти вечно переполненные трамваи, эти маршрутки-пыточные, этот бесконечный базар, эти агонизирующие старые здания, этот мусор? Последние три года я езжу в Одессу по работе, на кинофестиваль, и каждое лето все повторяется по списку.

На сей раз прихватил более-менее качественную фотокамеру. Это кое-что изменило.

КАМЕРА превращает тебя в оптического хищника, вечно голодного до удачных композиций и странных уличных ситуаций, в авантюриста, готового залезать в места, которые раньше обходил десятой дорогой. Отношения с пространством заметно меняются.

Страсть к фланерству пробуждается на второй день. Начинаешь бродить без конкретной цели, останавливаться ради красивого кадра, внимательнее смотреть на людей. В ответ сквозь наслоения рутины проступает город, почти истлевший в чуланах памяти.

ПРОХОДЯ КВАРТАЛ за кварталом в центре, понимаешь, что та Одесса, которую ты когда-то любил, никуда не исчезла. Вот Базарная, вот Греческая, вот Еврейская, вот Канатная, вот Пантелеймоновская.

Одесские дворы созданы для фотографирования, не я первый и не я последний об этом говорю. Это действительно готовая картина: темная рамка арки, и за ней — иной мир, настоящая «Алиса в Стране чудес», но попасть туда невозможно, даже уменьшившись до размеров всепроникающих воробьев, потому что если в конце концов пересечешь территорию тени, то все исчезнет у тебя перед носом, а так, на расстоянии подворотни, вот оно: пестрое белье на веревках в разных азимутах, рассохшиеся от возраста, но полные жизни балконы, лестницы на второй этаж, иногда буйные, иногда стриженые клумбы и кусты, детвора в разгаре своих ритуалов, замечтавшаяся леди с сигаретой на фоне бордовых дверей. В этих дворах происходят тайные вечерние конклавы, из стены растет последний в городе кронштейн для газового фонаря, разноцветные коты решают мировые вопросы. Одесса — одно из немногих человеческих поселений в Украине, где бедность выглядит настолько привлекательно.

РЯДОМ со мной идет молодой паренек, почти подросток, и на ходу с неземной точностью жонглирует бутылкой «Фанты». Видит у меня фестивальную аккредитацию, спрашивает, кто я, какое там кино.

— Камера тоже по работе?

— Нет, хобби. А вы на бармена учитесь? У вас очень ловко получается.

— Нет, просто так. Сфотографируйте меня на память.

Мы останавливаемся, бутылка летает немыслимыми траекториями, я жму на спуск, прощаемся.

Старая малоэтажная застройка — идеальные декорации, побуждающие ловить прохожих в объектив. Но и они сами, взятые в плен этим усталым, но не сломленным городом, играют свои роли не без удовольствия.

СРЕДИ тихих улиц в центре натыкаюсь на массивное до неуместности раскладное кресло. Было бы похоже на чей-то переезд, если бы не полностью оборудованный пожарный щит за креслом. А сбоку, не на кресле, а на пластиковом стуле, сидит сосредоточенный мужчина, и сидит он там, судя по всему, давно.

Через несколько сотен метров прямо посреди улицы натыкаюсь на еще один пожарный щит с обязательными стульями.

Оказывается, это все — автостоянки. А мужчины на стульях и креслах стерегут лоснящиеся транспортные средства на противоположном тротуаре. Какая же стоянка без пожарного щита и сторожа.

Как на духу скажу: ездил я по миру, но нигде такого не видел от слова «совсем».

ОДЕССКИЙ ЮМОР давно превратился в миф или даже в стереотип, иногда раздражающий и самих одесситов. Встретить его можно только ненароком. Например, проходя на вокзале мимо камеры хранения крупного багажа, подслушать напряженный монолог какого-то жалобщика, направленный на работницу камеры. Она спокойно слушает, и, дождавшись паузы, произносит:

— По-моему, с вами что-то происходит.

Или обнаружить в центре сувенирный магазин, на дверях которого красуется бумажка с надписью: «Тяните сильнее, а то шо вы как я не знаю».

И так далее.

Но упаси природа искать специально.

О МЕСТНЫХ КОТАХ уже сказано-пересказано и писано-переписано. Начальственный вид, который их популяция обычно обретает дома, за закрытыми дверями, они перенесли на улицу. Самого невероятного из них, апельсиново-рыжего, можно увидеть в подъезде старого дома на Успенской. Он там лежа читает книгу по археологии. Нарисовал его житель того же подъезда. Он также заметил:

«Эти нахальные, вальяжные животные на каждом шагу дают вам понять, кто в доме хозяин. Не так, как в Риме, где коты «работают» возле античных развалин, оживляют археологическую мертвечину, — в Одессе они всюду: на крышах, во дворах, у моря и даже в кабинете директора Одесской киностудии (но это, правда, уже в далеком прошлом)».

ВЕСЬ ЦЕНТР засажен гигантскими платанами и акациями. С последних на асфальт опадают лепестки, из-за чего тротуары словно засыпаны салатовым снегом. Вечером потемневшие улицы прорезают по длинным диагоналям лучи солнца — не красные, не розовые, а тепло-золотистые, с медовым даже оттенком, и все, кто вступает в эти внезапные потоки, оказываются как будто на сцене.

Оказывается, это на самом деле чистая математика, поэзия, исчисленная и подаренная наукой. Когда Одессу планировали, когда расчерчивали улицы, то учитывали розу ветров и движение солнца по небу в этой местности. Именно поэтому здесь так уютно в центре, поэтому золото разливается между домами каждый вечер, чтобы ни творили невнимательные потомки.

РОЗУ ВЕТРОВ И ДВИЖЕНИЕ СОЛНЦА 

Я лихорадочно жму на спуск, делая десятки и десятки фото. Все равно главного не поймаю.

И не надо.

В тексте процитирован отрывок из эссе художника и сценариста Евгения ГОЛУБЕНКО «Об Одессе»