Остров в вечности для Мастера

У него было много творческих замыслов: «У меня еще есть что сказать людям, еще душа наполнена, возможно, такой наполненной она не была до сих пор никогда. По большому счету, мне еще нужно лет двадцать-тридцать литературного труда. Сколько бы еще можно было сделать, Господи!» Свою мечту высказал писатель в день своего рождения, 25 августа 1996 года, тогда, когда уже вынашивал роман «Острів у вічності», главным героем которого будет 80-летний писатель, Мастер. Вернее, его Душа, потому что сам Мастер — автор романа «Острів у вічності», по воле Владимира Дрозда сходит «с поезда живых» и начинает жить «сгустком никем никогда не исследованной, безымянной, небесной, неземной энергии».

Владимир Дрозд был уверен, что ему, как и каждому человеку, суждено было стать крошечной частью сложного, «необъятного духовного сплава», который наращивается каждой новой человеческой душой, каждым индивидуально сотворенным духовным миром. Главное для него как писателя — создавать новую реальность, взлелеять плод интеллектуально-художественного творчества как логичный результат интенсивной духовно-творческой самореализации. Это означало для Владимира Дрозда «расти душой», дорастать на протяжении всех своих земных дней «до Бога душой, преисполненной страданий и сомнений» (с.4). Поэтому так сосредоточенно и напряженно работала его душа, поскольку верил, что только в глубинном уединении душа способна подняться над миром реальности и выйти на высокий уровень разговора с самим Богом. Представлял себе появление на этом грешном свете нового человека божественным актом, вследствие которого частица Божьего света, маленький его лучик поселяется в человеческой душе. Но как нелегко человеку пронести через всю свою жизнь это сияние Божье, не погасить его в суете мирской жизни, а наоборот, разжигать этот духовный огонь постоянным самоусовершенствованием, наращивая духовную энергию для возвращения ее после смерти в небесную сокровищницу Бога. Об этом размышлял Владимир Дрозд в автобиографическом романе «Пришестя», развивая идею неразрывности, единства земного и небесного миров, которое, это органичное единство, обеспечивает человеческая душа.

Писатель больше всего ценил то состояние, когда окунался в сладкое уединение, и душа наполнялась предчувствием духовного родства с тем высшим духовным сплавом, который он именовал Творческим Началом. Владимир Дрозд это состояние считал «озарением души». Его душа не раз переживала состояние озарения, когда рождалось ощущение преодоления стены между ним, художником слова, и Богом, когда мог наслаждаться радостным слиянием своей души с миром Божьим. Особенно впечатляющими, незабываемо памятными для Владимира Дрозда были те мгновения, когда стала рождаться книга «Листя землі». Вернее, начала эта «Книга доль і днів минущих» выливаться на бумагу, и писатель не успевал образно оживлять то, что выстрадала, пережила его душа, что пережили души его земляков, его предков.

Свои мысли, переживания, надежды и ощущения писатель вынужден был уже в первых своих новеллах и рассказах «заворачивать» в фольклорно-фантастические одеяния, мастерски используя средства поэтики устного народного творчества, в фантастические народные сюжеты, творчески применять народный юмор, особенно эффективно один из самых древних жанров — небылицу. Оригинальное явление в искусстве — веселая автобиография Владимира Дрозда «Як я народився», в которой пакульский кузнец Гнатко Копытович «сыпал, будто из бездонного мешка, небылицами». К сожалению, далеко не все «Пакульські небилиці» (под таким названием незадолго до завершения земной жизни писатель подготовил к печати все «услышанные» из уст Гнатка Копытовича небылицы из давнего прошлого своего Края) могли появиться в далекие уже 70-е годы ХХ века — только небольшая их часть увидела мир под названием «Замглай, або В’язка небилиць з давньої минувшини, колгоспним ковалем переказаних».

Владимир Дрозд — непревзойденный мастер создания своей собственной, оригинальной художественной реальности. Обладая мощной эстетической энергией, писатель благодаря творческому использованию фольклорно-фантастических элементов — небылиц, мифообразов, развернутых мифометафор, аллегорий, травестии, легенд, сказаний, смеха, юмора, иронии, сатиры, гротеска, острословия, шутки открыл безграничные возможности для изобретательного и образно неудержимого создания новаторской поэтики национального словесного творчества. Парадоксальность образного мышления Владимира Дрозда обусловлена его природным даром причудливо персонифицировать элементы народной фантастики, «выращенные» на почве исторического бытия его Края и трансформированные благодаря бурной фантазии писателя в конкретную украинскую действительность.

«Когда мир разочаровывал меня, я конструировал мир заново...», — признавался Владимир Дрозд. Серый, партикулярно сухой, регламентированный, соцреалистический мир писателя угнетал, и он стремится своим неудержимым фантазированием его оживить, использованием смеха, иронии, шутки, бурлеска, гиперболизацией и так условно-фантастических ситуаций расшатать устоявшиеся принципы и основы регламентированного соцреалистического изображения действительности. Особенно эффективно разворачивал Владимир Дрозд на сюжетное пространство новеллы или рассказа парадоксальную «формулу» какого-нибудь эпизода или образа из древних народных верований, сращивал ее с какой-то реальной ситуацией — и появлялся оригинальный эстетический гибрид. Такое мастерское «нанизывание» древних народных вымыслов, небылиц, шуток, смешных коллизий на «шампур» реальности удивляло самого писателя, который и сам поражался и радовался этим причудливо-ироническим, бурлескно-ассоциативным сплетениям необычного, фантастического и обычного, будничного. Своеобразными, сугубо «дроздовскими» фантасмагориями наполнена одна из самых химерических повестей «Ирій», которая после пяти лет цензурно-издательских скитаний в далеко не полном виде вышла в 1974 году.

Богатство украинского слова, слова народного, живого, яркого, образного открылось в творчестве Дрозда в удивительно трансформированной полноте. Писатель щедро «выворачивал» из источников коллективного подсознания сокровища словесного творчества, плоды воображения многих поколений, которые создали эти притчи, легенды, сказки, шутки, небылицы, пословицы, этот удивительный мир фольклора, фантасмагорий, народного мифотворчества. И сделал это максимально естественно, без явных усилий, чтобы эти неожиданные, удивительные «свидетельства» исторического бытия украинского народа органично сочетались с современностью. Более того, чтобы вследствие использования и художественной интерпретации фольклорно-фантастических образов, сюжетов, мотивов появился более выразительный образ своего времени, мир современного человека, которого изнутри разъедает неутолимая жажда эгоцентричного самоутверждения любой ценой. Ценой утраты нравственности, бездуховности, отчуждения от мира, отказа от своей человеческой сущности и превращения в зверя...

Вследствие вселения «я» Петра Харлана в Андрея Шишигу (роман «Вовкулака») происходит перевоплощение пассивного, нерешительного сельского хлопца в энергичного, агрессивного социального хищника, готового перегрызть горло кому угодно на пути к власти и богатству. Душа Андрея была уже подготовлена для переселения в него «черной Харлановой силы», потому что он рано вознамерился жить «уютно, тепло и сыто», научился молниеносно приспосабливаться, выжидая своего «звездного часа». И он настал. Неожиданно умирает его старший товарищ Харлан, и Шишига вдруг наследует его должность, мгновенно схватив символ власти — портфель, перебирает на себя его квартиру и выгодные связи, даже любовницу, его образ мышления и поведения.

Владимир Дрозд не случайно «одаривает» своего героя такой фамилией, потому что по славянской мифологии шишига — это злой дух, нечистая сила. Он это знает и предостерегает, вернее, угрожает, чувствуя наличие в себе сверхъестественных сил: «Андрей Шишига зовусь. Шишига — злой дух, по славянской мифологии. Потому берегитесь!». Злой дух не исчезает, не погибает, наоборот, он перевоплощается, приобретает новые формы, перерождается, осваивая новые социальные реалии бытия. «Просыпается» этот демон зла в душе «нового украинца», одного из главных вожаков «стаи оборотней» Романа Гаркуши. Роман «Злий дух. Із житієм», который был напечатан в 1995 г., развивает ту же, что и в романе «Вовкулака», тему борьбы добра и зла в человеческой душе и в человеческом сообществе. Зло молниеносно осваивается с любой ситуацией, мастерски имитируя добро, которое используется злом чаще всего как прикрытие истинной сути злодеяний. Поэтому «злой дух», вселившийся в бизнесмена нового времени Романа Гаркушу, выбирает для социальной мимикрии богоподобный лик, хотя на самом деле служит Сатане...

Владимиру Дрозду удалось создать художественно значимый национальный литературный мир, в котором открылась через индивидуальное переосмысление и воссоздание исторической реальности национально самобытная Сиверщина. По сути, фольклорно-мифологическая проза — это развернутая метафора реальной действительности, «выращенная» благодаря творческому воображению и фантазии писателя на традиционной народной демонологии, на славянских мифах, легендах, сказках, сказаниях, притчах, небылицах, на элементах украинской смеховой культуры, и вследствие творческого переосмысления направленная на глубинное открытие и познание исторической и современной судьбы украинского человека. Герои таких его романов, как «Катастрофа» — Иван Загатный, «Вовкулака» — Петр Харлан и Андрей Шишига, «Спектакль» — Ярослав Петруня, «Балада про Сластьона» — Йосип Сластен, «Злий дух. Із житієм» — Роман Гаркуша, отдают на заклание собственные души ради самоутверждения в форме либо карьеры, либо славы, либо обогащения... Вследствие неутолимого порыва удовлетворить свои эгоцентричные амбиции, возвышения любой ценой, прежде всего из-за моральных компромиссов, происходит перерождение личности, превращение ее в «оборотня», в хищного, безжалостного зверя. Впереди — одиночество, отчуждение от людей, ужас перед потерей своего Я, полное духовное опустошение и смерть собственной души.

Имя Владимира Дрозда ассоциируется с творческими поисками новой литературной генерации когорты шестидесятников, тех горячих украинских интеллигентов, которые вырывались за пределы идеологического контроля, бунтовали против официальных канонов искусства социалистического реализма, пытались предать огласке нестандартные формы и приемы эстетического анти-конформизма. Тоталитарный режим следил за такими как Владимир Дрозд. Уже в начале 1963-го он был уволен с работы, позже осталась не по собственной воле без работы его жена — талантливая поэтесса Ирина Жиленко, в августе того же года Дрозда изолируют от общества службой в рядах советской армии (в Забайкалье, потом — в Чернигове). «Путь мой жизненный и творческий сложен», — сам писатель определял свою судьбу правдиво, без надежд на сочувствие или восхищение от новых поколений. Вынужден был зарабатывать на жизнь талантом, потому что дар созидать новую — художественную — реальность почувствовал с юных лет. «Но наряду с откровенным заработком всю жизнь, а она наложилась на времена для литературы очень нелегкие, писал я в полную силу и честно», — признался дневнику 1 сентября 1988 года.

Работал тяжело, изнурительно, к тому же часто болел. Бывали такие мгновения, что сознание останавливалось на пороге полного отчаяния, и только мысль о семье, тревога за судьбы жены и двух детей заставляла сцеплять зубы и дальше преодолевать этот тернистый путь творчества.

«По полгода и больше я почти не спал ночами, бродя по квартире или вокруг хаты в селе. Боль, боль, боль. Медицина была не в силах хоть чем-то помочь...» — вспоминал писатель 2 сентября 1989 г., но несмотря на неописуемые страдания, завершал сагу о Богомольцах (роман-биография «Ритми життя»; роман «Дорога до матері»), когда писал книги «Люди на землі», роман «Інна Сіверська, суддя», «Спектакль», «Новосілля». Ужаснейшее состояние сгорания тела от нестерпимой боли переживал Дрозд в начале 1990-х, когда закончил первый том «Листя землі», начал печатать повесть-шоу «Музей живого письменника, або Моя довга дорога в ринок», когда дописал роман «Убивство за сто тисяч американських доларів», когда получил значимые премии — Государственную премию Украины имени Тараса Шевченко и премию Фонда Емельяна и Татьяны Антоновичей.

«Всю свою жизнь я шел по грани, за которой смерть. Смерть для меня — так же реальна, как и жизнь», — об этом мы узнали только тогда, когда в журнале «Київ» 2003 г. появились дневники разных лет с комментариями под названием «Бог, люди і Я». Такое впечатление, что Владимир Дрозд этими эмоционально светлыми исповедальными воспоминаниями, размышлениями прощался с этим прекрасным и жестоким миром, который он вдохновенно любил и в который, верил он, когда-то, как его герой Нестор Семирозум, вернется: «...Вернется на землю, к жизни живой, в живом времени». Вернется в свое время. «Вчера не было мое время, и сегодня — не мое время. Если и наступит когда-нибудь МОЕ ВРЕМЯ, то только после смерти моей», — запишет он 11 марта 1991 г.

Даже свое завещание Владимир Дрозд написал в шутливо-ироническом ключе — вспомните описание будущего памятника в «Музеї живого письменника...», о котором он напоминает в завещании: «...Я — на вершине горы, где-то около Халепья, с глубокой думой на челе о своем народе, а около меня, опершись передними ногами на мою грудь, — мой Великий Жульен и великая в своих весенних чувствах, в козла влюбленная коза...»

Верю, такой памятник этому «химернику-характернику», с которым я упорядочивал в 1995 году первую книгу пса-поэта, названного в мою честь Жульеном, под названием «Тексти» и к которой я имел честь написать предисловие, обязательно будет. И обязательно будет воспроизведен незабываемый поэт-философ Жульен, которого так же, как и нас с Владимиром Дроздом — меня полностью, а его — лишь коммунистическим крылом, захватила перспектива политической карьеры. Несмотря на ученую степень доктора филологии, Жульен все же купился на возможность попасть в «проходной список» и записался в ряды Радикальной партии, которую создала дочь писателя Орыся. Но когда Жульен увидел, как во двор писательского дома по улице Олеся Гончара каждое утро въезжает роскошная иномарка, на заднем стекле которой сияет надпись «Демократическая партия Украины», он на размышление Дрозда подал идею создать Партию любителей привилегий. Помню, во время встречи Нового года мы решили ввести Жульена в состав ЦК Партии любителей привилегий. Кстати, билет № 1 этой партии, которая способна — ведь кто не желает привилегий — объединить все партии и движения, получил именно пес-поэт. Но Жульен Николаевич Собака не умел останавливаться на достигнутом. Вскоре он выступит одним из инициаторов (идея принадлежала Владимиру Дрозду) создания КУМ-партии. Аплодисменты присутствующих на заседании оргкомитета долго не стихали — наконец-то выпала счастливая возможность объединить всех кумов Украины. Это же будет самая массовая партия!

До последнего вздоха Жульен занимал должность директора Музея живого писателя, главным экспонатом которого был сам Владимир Дрозд. Долго уговаривал Владимир Григорьевич скромного, но самого великого поэта среди собачьего общества войти в Ассоциацию украинских гениев с тем, чтобы впоследствии возглавить эту Ассоциацию.

Владимир Дрозд, как и герой его романа «Острів у вічності» Мастер «на протяжении всех своих дней земных дорастал до Бога душой, преисполненной страданий и сомнений». Его душа потихоньку созревала для Вечности, еще при жизни он смирился с судьбой, все чаще уединялся — открывал простор души для диалога с Богом, для творчества, потому что это было единственной возможностью утолить «безумную жажду самопроявления, самореализации». Возможно, в награду за его творческое подвижничество Господь еще при жизни писателя одарил его Островом в вечности: «Вот Остров тебе, вне времени и пространства, живи в мире, тобою сотворенном, и твори новые миры...»