Пропащая компенсация

Бабушка плохо слышит. Поэтому включает радио на полную мощность. От голоса диктора, который рассказывает о драматическом предвыборном процессе, в прихожей все ходуном ходит. Т. Л. Шелестюк прислушивается: «Может, и о банке «Украина» что-то скажут?»

Пенсионерка «влезла на свою голову в эту холеру, не знала, что на свою беду». Очень она сомневается относительно того, что «доживет, чтобы получить свои кровные 1083 гривны 27 копеек». Поэтому обращается во все инстанции в эпистолярном жанре, рассказывает адресатам о своем преклонном возрасте и болезнях, ее донимающих. Отмечает, что «здоровье потеряла еще в юные годы в Германии». Прибавляет, что «крыша, как решето, вся вода в хате, которая доконает ее окончательно», но не за что отремонтировать крышу. * * *

Эти гривны — это компенсация Татьяне Левковне за потерянное здоровье, несчастную судьбу. Словно было не суждено ей получить эти деньги: «Обещали, что дадут 600 марок. Я ездила, ездила, выстаивала в «Градобанке» очереди, но не дали. Говорили, что кто-то эти остарбайтерские деньги украл и удрал за границу. Приняла близко к сердцу это большое оскорбление, совсем ослабела. А потом, когда уже начали выдавать деньги в банке «Украина», сама поехать в Славуту не смогла. Поручила колхозному бухгалтеру Лидии Петровне. Она и получила, и сделала обмен на купоно-карбованцы».

Рассказывает, как стала вкладчицей банка «Украина»: «Привезла Лидия Петровна эти миллионы. Но я боялась держать их дома, чтобы меня не убили. В Довжках душегуб за 13 гривен убил». «Да, убил-таки 82-летнюю женщину. Его судили, 15 лет тюрьмы дали», — подтверждает сказанное обманутой вкладчицей секретарь сельрады Валентина Оксенюк. Поэтому тогдашняя колхозная бухгалтер помогла остарбайтерше во второй раз: «Сделала для меня вклад на две книжки. С одной я могла брать деньги, а с другой — нет. С той, с которой могла, раз взяла сто гривен, второй раз — двести. За все же нужно заплатить. Чтобы огород кто-то вспахал, ведро воды или буханку хлеба принес из магазина. Потому что я сама уже нечего сделать не могу. А те деньги, что на второй книжке, думаю, пусть на похорон лежат».

Окончательно подкосило здоровье Татьяны Левковны такое сообщение: «Слышу, радио кричит на всю хату, что «Украина» банкрот или что. Кто-то украл деньги. Это я сразу поняла. Не знаю, как буду жить дальше. Мне таких таблеток понавыписывали — не одну нужно гривню дать. Получаю 148 гривен и 92 копейки пенсии, то вся и уходит на лекарства». * * *

Татьяна Левковна еще до войны училась в педучилище: «А три выпускных экзамена сдавала, когда уже немец наступал по всему фронту». Грамотная: «Учительствовала в начальных классах, потом мне добавили часов уроками немецкого языка».

Лихая беда научила иностранному языку: «Меня взяли в последний набор. Брали и раньше, но я каждый раз убегала из Славуты домой. В последний раз отец хотел вместо меня ехать. Но как подумала, что три меньших сестры и брат останутся на мне, то решила: сама поеду. 136 душ из села вывезли, я была среди них самой младшей».

Аж кровь стынет от рассказа Татьяны Левковны о том, как ей в Германии было: «Привезли нас, словно скот какой-то, в город Гольцминден, который стоит на речке Везер. Там была фанерная фабрика. В цехе стояло три пилорамы. Я и еще одна возили вагонеткой бревна, чтобы резать их на доски. Вдвоем грузили эти бревна (по четыре метра каждое!) на вагонетку, катили к пилораме, выгружали. Напарницы не выдерживали этой каторги, их каждый раз меняли, а я — от звонка до звонка с этой вагонеткой. Деревянки нам выдали, то я за две недели стоптала их на камнях. Новые выдали — опять за две недели стоптала. Как же я босыми ногами буду эти бревна толкать?.. Там был немец по имени Пауль. Добрый был немец. Его сын воевал сначала во Франции, а потом — в России. Пауль горевал, что он не вернется. Вот как сейчас вижу: принес в мешке обувь из дома — много такой, которая еще не очень изношена. Высыпал из мешка посреди цеха: берите, кому какая нужна. Вот я и обулась...»

Вспоминает, что иногда на фабрику приезжал бауер: «Брал к себе на работу. От желающих не было отбоя, потому что кормил». Там-таки, на ферме у бауера ее подруга по имени Пестына познакомилась с таким же остарбайтером, как сама: «Когда нас освободили, она поехала со своим Кириллом в Англию. Пишет, что Кирилл умер в тот же день, когда и Константин Черненко (был такой Генсек ЦК КПСС. — Ред. ) А детей у них, как и у меня, не было. Потому что и она надорвалась на той каторге, и я надорвалась. Вот она пишет мне из Англии, что не на кого оставить деньги, лежащие надежно на счету в банке, дом, где три гостиных, две спальни, две кухни. Обращается, чтобы отправила к ней какую-то девушку из Довжков — все на нее перепишет. Одна очень хотела ехать, но ее чему-то не отпустили...»

После этого — опять о своем. Раскладывает на кровати книжки Сбербанка СССР, банка «Украина»: «Все вклады «сгорели», никто же не знал, что так будет». Немощными руками, которые потеряли силу в неволе, берет ответы различных инстанций на свои письма: «Обещали, что возвратят, но я уже, по-видимому, не дождусь». Представляет, что ее кровные деньги украла чья-то жадная загребущая рука, которая осеняет себя крестным знамением в храме Божьем... * * *

Секретарь сельрады Валентина Оксенюк знает о переписке Татьяны Левковны с английской подругой. Она не поддерживает разговора на тему «два мира — два способа жизни». Только говорит, что из-за банкротства банка «Украина» сильно пострадало все село Довжки: «Завезли уголь в школу. Сельрада перечислила деньги за уголь через «Украину», но уже на следующий день объявили, что этот банк — банкрот. Деньги фирма не получила. Приехали в сельраду хлопцы с фирмы, требуют: отдайте три тысячи семьсот восемьдесят две гривни. А нет, грозят, то причиним всем беду. Что еще было предусмотрено в сельском бюджете? Питание учеников, перекрытие для фельдшерско-акушерского пункта, приобретение канцелярских принадлежностей и так далее. Все сняли со счета, отдали за уголь во второй раз. Сели в лужу. Пойдем в школу, там услышите!»

Идем. Уставшая директор храма знаний Евгения Васкевич искренне разделяет хлопоты коллеги-пенсионерки: «Не уверена, доживет ли Татьяна Левковна до того времени, что ей возвратят вклад. Бабушка плохо себя чувствует. Ей сегодня нужны деньги». Говорит, что среди выпускников этого года школы в Довжках много смышленых хлопцев и девчат, но обучение они, по-видимому, не смогут продолжать: «Откуда же у их родителей деньги, чтобы платить? Только высокое начальство учит своих детей за бюджетный счет». Потому, мол, не имеет смысла, кто рассчитывался за образование Виталины — обанкротившаяся «Украина» или Украина, олицетворяемая преимущественно «простыми» налогоплательщиками.

Подрастающее поколение села Довжки донимают авитаминоз, анемия, другие болезни. Потому что дети лишены полноценного питания. «Школе принадлежало две тысячи гривен из тех, которые пропали в «Украине». Теперь в местном сельхозкооперативе что выпросим, то и везем в школьную столовую», — жалуется директор Евгения Васкевич.

Она говорит о текущем политическом моменте в Довжках: «Есть здесь одна семья руховцев. Не знаю, чьи они. Костенковские ли, удовенковские ли. Везут из Славуты наглядную агитацию «Не словом, а делом». Другие политические силы в селе никем не представлены».

Понятно, что не словом. Горькие плоды «дела» пожинают в наиболее глухом селе. Они — несчастная остарбайтер, болезненные представители подрастающего поколения, утомленные сеятели умного, доброго, вечного. * * *

Лозунг «Не словом, а делом» с портретом «финансиста всех времен и народов» — на всем, что только стоит около дороги от села Довжки до Славуты, и далее, до Хмельницкого. На столбах, на деревьях, на щитах, на стенах закрытых на амбарные замки магазинов, на трансформаторных будках, где еще написано «Не стой, потому что убьет», даже на оборонных бункерах, поставленных накануне войны, но не использованных по назначению в ходе боевых действий.

И в центре Хмельницкого на стене помпезного здания, где было облотделение банка «Украина», а теперь рьяно работают ликвидаторы, — также он, неприглядный образ наглядной агитации. Сытый, ухоженный, из мечтаний некоторых женщин бальзаковского возраста. Как раз здесь ему и место, — считает тот, кто хотя бы что-то смыслит.

В помещении же, словно перед эвакуацией. На кучу сложены какие-то разбитые столы, стулья, шкафы, холодильники, еще Бог знает что. Где же более новое, приличное движимое имущество? «Мы еще ничего не продавали», — заметно волнуясь ответил Юрий Опанасенко, заместитель регионального уполномоченного Агентства по вопросам банкротства. Говорит, что юридические лица, клиенты банкрота, беспокоят его меньше всего. Пострадали 64,5 тысячи физических лиц. Некоторые из них едут из Хмельницкого, едут из близких и далеких сел края, пишут, как вот эта остарбайтер Татьяна Шелестюк из глухого села Довжки Славутского района.

Кто же они, эти «физические лица»? Банковская тайна. Как и об имуществе банкрота? Однако о тяжелой судьбе отдельных клиентов рассказала для «Дня» ведущий специалист агентства Ольга Стецюк, которая работает с жалобами вкладчиков: «Одна женщина ходит. Ее отец при жизни продал машину, деньги положил в банк, чтобы имела за что похоронить его и жену. Умер и он, и его жена умерла. Дочь одолжила денег, чтобы их похоронить, но отдать долги не может. У другой вкладчицы — трое детей. Приехала из села, рассказала, что продала корову, чтобы иметь за что учить хотя бы старшую дочь... Одна женщина ездила на чужбину, тяжело зарабатывала... «

Чужие потерянные надежды — в аккуратно сшитых папках: письма отчаяния, копии официальных ответов авторам, которые поставлены в очередь на возврат обесцененных денег. «Кто-то в свое время положил столько, что мог бы тогда купить машину, а теперь ему причитается пять или семь копеек», — сочувствует пострадавшим Ольга Стецюк. Она не имеет ни малейшего желания говорить о тех, кто украл у несчаза счет несчастной остарбайтерши, учеников школы из села Довжки своих детей. Мол, молчи, кума, то и меньше греха...