Работа над виной

Под наплывом эмоций или сознательно, жителей Донецкой и Луганской областей иногда упрекают, что они сами развязали конфликт на своей земле. Елена Стяжкина — литератор, историк, профессор Донецкого национального университета — убеждена: чтобы понять, что сегодня происходит на Востоке, нам необходимо осмыслить жизнь в Украине во время оккупации во Второй мировой войне.

В прошлом году Елене пришлось покинуть родной дом в Донецке. Сегодня литератор часто выступает на конференциях и круглых столах, где объясняет, с каким ужасом столкнулись жители Востока. С Еленой Стяжкиной «День» беседовал о мифах наших войн и путях к примирению.

«ВОЙНА — ЭТО ИСТОРИЯ О ЗВЕРЕ, КОТОРЫЙ ПОЯВЛЯЕТСЯ В ЧЕЛОВЕКЕ»

— Как развенчать упреки в адрес жителей Востока, что те сами спровоцировали войну в родных городах?

— Нет никакого восставшего Донбасса. В этом смысле следует даже Гиркина читать. Он сам признает: не было бы их вторжения, не было бы и войны. Какой смысл вводить российскую армию, если есть массовое восстание? Но его нет и не было. Не вышло ничего. Не было ожидавшихся или приписанных для удовлетворения Кремля массовых пророссийских настроений.

«Пенсионеры бросались на украинские танки». Картинка была прекрасная. Это бесспорно. Но разве танки в апреле ездили по дорогам по всем известному расписанию и маршруту? В каждой семье такое расписание было? Откуда люди узнали, что именно в это время, именно с этой, а не с какой-то другой дороги, поедут танки? Не ночью, а средь бела дня, чтобы всем было удобно привезти «пенсионеров» и снять это на камеру. Так «бросались» или это была хорошо продуманная акция, нацеленная на раскол Украины и оправдание российского вторжения?

Думающие люди понимают: и об измене по всей вертикали власти, и об агентуре, которая работала на войну, и о том, сколько лет и каким образом эта война готовилась.

Этот регион выбран не случайно. Харьковская, Сумская области — тоже пограничные. Но демонизация Донецкой области и Луганщины в течение двадцати лет, поддерживаемая, в том числе, и наивностью украинских патриотов, сделала войну здесь возможной и якобы понятной. По крайней мере, в этой модной схеме «восставший Донбасс».

— Как объяснить украинцам из мирных городов ситуацию в Донецкой и Луганской областях?

— Многие понимают ситуацию хорошо. Если оптика выбрана правильно, а не настроена на кремлевскую методичку, то люди все хорошо осознают.

Чтобы понять, что происходит с людьми в оккупации, нужно сломать советский победный миф и ответить на очень больные вопросы о том, как это было в истории Второй мировой. Французы, несмотря на статус победителей, это делали и делают сейчас — в том числе и через массовую культуру. Итальянцы, бельгийцы. В Бельгии сразу после войны открыли 400 тысяч дел против коллаборантов. На восемь миллионов населения. Во Франции началось уличное правосудие. 20 тысяч выбритых голов.

Это о чем история? Это история о том, как люди сначала три с лишним года воспевали Гитлера, работали на нацистов, охотно портреты развешивали, в том числе и у себя дома. Большинство населения согласилось быть под Гитлером. А некоторые делали это с радостью и вдохновением. Предавали своих, убивали, писали доносы. У итальянцев — дважды трагический опыт. Потому что они успели побывать как оккупантами, так и оккупированными. И большинство опять на все соглашалась, даже не задавая вопросов. А потом — словно проснулись и тоже, как во Франции, устроили самосуд.

Есть прекрасный фильм «Малена» — об итальянской женщине, которую горожане обвинили в горизонтальном коллаборационизме. Он о том, люди ли мы, и если да, то какие?

Суть вопросов, которыми задались европейцы: почему это с нами произошло? Что с нами произошло? Оказалось, что рационализировать это практически невозможно. Война — это история о звере, который появляется в человеке. Трусость, подлость, лояльность, но здесь же — и героизм, и подвиг. А затем опять — трус. Зверь просто так не сдается. И победить его раз и навсегда невозможно. Новый Завет — об этом. Апостол Петр трижды изменил Христу до рассвета, но прошел собственный путь к распятию.

— Что важное мы упустили при обсуждении истории Второй мировой?

— Нет и не было линейности судеб людей, оказавшихся в оккупации. Никто не был безгрешен. История оккупации Украины — страшная трагедия, где тоже нет линейности. Но ужас участия местного населения в еврейских погромах настолько велик, что это и сейчас — поле травмы, в том числе и для исследователя. Потому что в победносном мифе вроде бы нельзя задавать вопрос о том, какими плохими «своими» мы были друг для друга.

Люди в украинских городах и городишках так же, как в Пскове, Париже или Амстердаме, жилы под гитлеровцами. А некоторые радовались этому. В прифронтовых районах некоторые люди вообще ничего не понимали и, когда начинались боевые действия, мечтали часто не о победе, а о том, чтобы все стихло и успокоилось. Ничего уникального на донецких и луганских землях не происходит, если смотреть на них сквозь оптику оккупации. Зверь приходит в мир через человека. Кто-то сопротивляется, кто-то просто в настоящий момент — не может. А завтра — сможет.

У нас война. У нас есть оккупированные территории. И есть исторический опыт. Не прожитый, даже не проговоренный. Место нашей травмы. Если бы эта тема была проработана так, как во Франции или в Германии, не было бы подлых заявлений о том, что «эти люди этого хотели».

Гитлера воспевали везде, где стояли его войска. Год, два, три, кое-где и четыре. Но это не означало, что французы и поляки, бельгийцы и украинцы «этого хотели». В целом, это довольно длинный разговор. Но начинать ее нужно сегодня.

«НЕМЦЫ НЕ УСТАВАЛИ ИЗВИНЯТЬСЯ»

— Как война изменила наше общество?

— Придет время, и ответ на этот вопрос будет получен и исследован. Большое число людей четко изменилось. Вероятно, можно говорить о процессе самоосознания, понимания своего места, возможностей, сил. Также появилась готовность действовать. Для части людей ничего не изменилось. Это тоже следует признавать как факт. Если матери прячут детей, а на телевидении поют и танцуют, и это воспринимается как норма, значит, есть люди, которым это нравится. И вряд ли они изменились. По крайней мере сейчас. Но это не значит, что так будет всегда. Нет линейности. Есть постоянная переменчивость.

— Как украинцы должны реагировать на такие трагедии, как происшедшая в Волновахе?

— Что значит «должны»? Люди — куклы? Солдаты? Людям можно приказать? Или их поведение нужно моделировать искусственно? Как? Через систему «добрых советов»? Через инструкции обкомов партии? Люди реагируют так, как могут. И настолько, насколько хватает их душевных сил.

— Как относиться к оккупантам с точки зрения морали?

— Сначала, вероятно, право. Сначала международный трибунал, который даст этому оценку. Потом — работа общества. Не нашего. Российского, которое оказалось охваченным реваншистскими и нацистскими настроениями, при молчаливом или одобрительном согласии которого развязана эта война. Опыт Германии в этом смысле очень хорош. Через трудности, через «неспособность к состраданию», которую увидели исследователи Митчерлихи (авторы книги «Неспособность к скорби». — Авт.), через неготовность признать персональную ответственность за нацизм, немецкое общество полностью проработало проблему своей вины.

Следует признать, что немцы не уставали извиняться на всех уровнях: на уровне истеблишмента, интеллектуалов, обычных людей. Они работали и работают над своей виной, чтобы никогда опять не превратиться в зверя. Россиянам этот путь придется пройти, если им нужно быть когда-нибудь людьми. Но это не наше дело и не наша история.