Сергей БИЛОКИНЬ: «Кажется, украинцы до сих пор не поняли, что с ними сделали»
Все мы, по сути, вышли из тоталитарных времен. Да если бы действительно — вышли. Многие (как показали президентские выборы) никак выходить не хотят. Мотивы такого нежелания разные. Оставим чисто спекулятивные, так рьяно эксплуатируемые левыми политиками. Но есть и другие. И когда известный наш историк Сергей БИЛОКИНЬ, добросовестный и проницательный исследователь отечественного тоталитаризма, автор монографии, только что вышедшей из печати — «Массовый террор как средство государственного управления в СССР. 1917—1941 гг.» немного обреченно, в форме предположения, произносит слова, вынесенные в заглавие нижеследующего интервью, он говорит святую правду. С беспристрастностью серьезного ученого он фиксирует определенный смысл массовых настроений, массовой психологии, массового сознания.
— Сергей, только что вышла ваша книга о сталинизме «Масовий терор як засіб державного управління в СРСР, 1917—1941 рр.» Чем она отличается от потока других изданий на эту тему?
— Во-первых, я не сказал бы, что существует прямо-таки поток. Несмотря на то, что в годы горбачевской гласности эту тему не поднимал разве что ленивый, она, на удивление, быстро иссякла. Статей печаталось большое количество, а книжек, тем более капитальных трудов, не так уж и много. Во-вторых, моя книга не только о сталинизме. Не люблю само это слово, потому что за ним скрывается определенный стереотип мышления. Говорят о сталинских репрессиях — никто не говорит почему- то о большевистских, о коммунистических репрессиях.
— И вы решили «ударить» по коммунизму?
— Ну, не то, чтобы «ударить» — как самоцель... Видите ли, я все-таки ученый и никогда — ни одного дня — не состоял ни в какой либо партии. Так, читаю себе, изучаю, рассуждаю. Это всецело академическая такая деятельность... «Цель» сама появилась. Сначала я просто поставил в один ряд ленинский террор времен «военного коммунизма», голодомор 1933 года, Великий террор 1937 года, уничтожение кадровых военнослужащих старой армии, ликвидацию церковнослужителей, — оказалось, что я описал социальную революцию. Одних уничтожили, из других воспитали строителей коммунизма. Сформировался «единый советский народ».
— Вы хотите сказать, что Великий террор возник не стихийно в силу скверного характера Сталина, а закладывался сознательно?
— Именно так, и закладывался не с 1929 года, когда, говорят нам, Сталин пришел к власти, и даже не с 1917-го. Произошло это по меньшей мере тогда, когда большевизм сформировался как политико- идеологическая концепция вообще, то есть еще задолго до революции. Главная задача большевистской внутренней политики сводилась к формированию новой породы людей — строителей коммунизма. Соответственно существовала другая сторона дела. Те люди, которые по каким-то причинам не могли этими «строителями» быть, подлежали ликвидации.
— Такие тезисы нельзя выдвигать без доказательств, без документов.
— Чего-чего, а документов у меня достаточно. В моей книжке более 2400 ссылок. То есть 2400 цитат: из официальных документов, материалов партийных съездов, произведений Маркса-Ленина-Сталина, пенсионерских откровений Молотова или Кагановича, воспоминаний политзаключенных. В ней опубликованы десятки и десятки решений Политбюро ЦК КП(б)У, и каких решений!.. Я изучил полторы тысячи одних только следственных дел — индивидуальных и групповых. Здесь прошли судьбы крестьян и писателей, священников и инженеров...
— И были какие-то «чрезвычайные» открытия? Вам попадались документы «экстра»?
— По большому счету, по- настоящему экстраординарных, общегосударственных документов в Украине вообще нет. Сохранились расписки Щербицкого — он «ознакомился» с постановлением Политбюро ЦК КПСС. А самого текста постановления нет, он в Москве. Взяв у Щербицкого расписку, что он примет к исполнению, постановление забирали назад в Москву. Такая была система.
— Так на что же можно рассчитывать при такой четкой системе?
— На человеческое несовершенство, например. Когда случайно, как-то так механически не выдрали то, что бросает свет на какие-то сокровенные вещи. Наконец, нужно рассчитывать на профессиональный анализ, на микроанализ, когда текстологическое сопоставление приводит к выводу, которого в самом документе якобы и нет. Я репродуцировал рядом страницы из третьего и из пятого издания Ленина. Редактировали его не хуже всех остальных! В общем, выход был как раз в том, чтобы перейти на массовый материал. Если прочитаете десять дел, — действие государственных механизмов вы не заметите. А вот, когда счет пойдет у вас уже на тысячи, они потихоньку и начинают проступать. Как в фотопроявителе...
— Ну, и?
— Там страшное напряжение. У тех дел ужасная аура. Вдумайтесь, пожалуйста. В 1917 году парню из хорошей дворянской семьи с Полтавщины Юрию Бутовичу исполнилось семь лет. В том самом 1917 году экономию разобрали, отца, мать и двух старших братьев убили. Сначала Юрий Бутович бродяжничал, занимался кражами на железной дороге, по базарам, попадал в детские дома... Каким-то чудом в 1935 году он все-таки окончил Харьковский сельскохозяйственный институт, стал агрономом-экономистом, работал в Ставищах на Киевщине. Женился. Его жене Тамаре было 23 года, дочери Людмиле — 9 месяцев, когда в 1937 году в сентябре за ним пришли, заставили подписать признание: «[...] виновным себя признаю в том, что я, будучи вражески настроенным к советской власти, распространял к-р [то есть, контрреволюционные] анекдоты, направленные на дискредитацию Вождя народов и руководителей правительства». 22 декабря 1937 года его расстреляли. И таких следственных дел я видел полторы тысячи!
— Но ведь дело, видимо, не в количестве?
— Дело в системе. Вот еще один пример. В 1988 году учреждение выдало такую справку: «Сообщаем, что по картотеке учета посетителей немецкого консульства в г. Киеве Тарасович В. И. не проходит». Справка, как справка — о какой-то женщине, что она «не проходит». Но это же откровение! У них в 10 – м отделе в 1988 году стояла такая картотека! Мы все знали, что несанкционированно ходить в консульства нечего. Но мы не знали, что посетителей фиксировали в картотеке... Это уже какая-то высшая степень знания, правда же?
— Хорошо, дальше...
— А дальше — больше. Помните, когда школьник идет в первый класс, на него заводят личное дело. Куда бы вы потом не пришли работать, начинается все с: 1) заявления, 2) листа учета кадров и 3) личного дела. Все это возводилось к самонаговорам. Под угрозой наказания за неправдивые ответы вы сообщали о себе: имеете ли родственников за границей, находились ли на оккупированной территории, были ли когда-либо репрессированы. Вначале, кстати, самый страшный вопрос касался вашего соцпроисходжения... (Людей высшего происхождения брали первыми!) Так путем всяческого, очень многопланового учета, анкетирования и паспортизации государство получало весьма подробные сведения о населении — прежде всего городском и по большей части мужском. Такой вот аквариум — с четырех сторон прозрачный. (А рыбаки кружат вокруг и приглядываются...) Длилось это подолгу — даже десятилетиями. Вот, например, справка на арест, которая датируется 1938 годом: «По справке 8 отдела УГБ НКВД УССР — Гуревич Абрам в 1921 году Кременчугским горотделом ГПУ обвинялся как подозреваемый в контрреволюции. По учетным материалам Харьковского ОО ГПУ Гуревич Абрам Наумович в 1920—1921 гг. проходил по учету меньшевиков и бундовцев. Гуревич подлежит аресту». Представляете — семнадцать лет ждал его Молох! Человек женился себе, разводился, ходил в кино, а камера 17 лет его ожидала... И дождалась.
— Выходит, дело было даже не в доносах?
— Это дело тонкое. Говорят, когда ликвидировали безграмотность, писать научились все, а главное — уже знали, куда писать! Но роль этих «энтузиастов» возводилась разве что к корректированию. Один положил глаз на соседнюю комнату в коммуналке, другой хотел продвинуться по службе. Но ведь вы помните, что в СССР все хозяйство было плановым. Так вот, аресты планировались так же, как поставка мяса или молока. Организовывались где-то в Сибири «великие стройки коммунизма», — определялось количество необходимой рабочей силы. В связи с этим, причем в прямой связи, Политбюро ЦК ВКП(б) принимало решение, какую категорию населения подвергнуть репрессиям. Оно же назначало и «лимит» — сколько на первую категорию, то есть на расстрел, сколько — на вторую, на срок. А на местах выступали со «встречными» предложениями. Нарком внутренних дел УССР Леплевский (во время его правления статистика показывает апогей репрессий!) трижды просил ему «набавить».
— А роль Сталина?
— В годы горбачевской гласности дописались даже до того, что Сталин был психически болен, и что ход массовых репрессий соответствовал ходу его болезни... Зачем это делалось, понятно. Заказчикам явно хотелось подбросить, как говорил тот самый Горбачев, привить людям фантазию, — если бы, мол, на месте Сталина был какой-нибудь Бухарин или «добрый дедушка» Ленин, ничего подобного бы не было. А вот антисоветчик № 1 Авторханов утверждал: «Сталин никого не убивал из любви к убийству. Не был он и садистом, а еще меньше — параноиком... Все поступки, действия, преступления Сталина целеустремленные, логичные и строго принципиальные. [...] был Сталин политиком, действовавшим уголовными методами для достижения цели». Думаю, что Авторханов был прав.
— Слава Богу, все это уже в прошлом...
— Да, в прошлом. Вот только мертвые хватают живых. Не было социальной прослойки, которую не пропустили бы через сито репрессий. Даже рабочих. Я ужаснулся, когда увидел, сколько следственных дел на пролетариев... Кажется, украинцы до сих пор не поняли, что с ними сделали. Но мы должны осознать, что основа современного украинского общества маргинальная. Наше общество сложилось из обломков уничтоженных классов. Ведь большевистские репрессии направлялись против решительно всех классов, всех прослоек, причем в каждом из них уничтожались лучшие из каждой общественной прослойки, каждого социального слоя. Так истребляли национальную аристократию, старую интеллигенцию (учителей, кооператоров, фельдшеров), церковнослужителей, новую, уже «советскую» интеллигенцию. Разные слои уничтожали в разной пропорции. Помещиков, офицеров брали подряд. Я проследил на примере Киева за арестами священников, — оказалось, что и здесь был геноцид. Прямой геноцид провели большевики и против крестьянства. Ведь, что такое «раскулачивание»?.. Крепкое крестьянство, а тогда, в годы голода и все подряд крестьянство ликвидировали сотнями тысяч и миллионами. Так что в репродуктивном процессе участвовали далеко не все члены популяции, преобладала выборка. Эта выборка и дала сдвиг амплитуды с качественными отличиями человеческого фактора.
— Возникает вопрос: кто «в этой стране» имел шансы остаться?
— Автор гениальной книжки «Голгофа Украины» Дмитрий Соловей утверждал: «В Украине оставлено было только то, что посчастливилось целиком затерроризировать и усмирить. Или то, что не успело обратить на себя внимание органов...». Так мы приходим к одной из главнейших причин современной криминализации общества. Наступило время спасать нашу веру, язык, нашу культуру, нашу нацию.
