Сергей ГАЛУШКО: «Наше главное оружие против россиян — это правда

В сонме разного рода новостей в условиях войны, которые захлестнули наше информационное пространство, очень важно слышать взвешенный анализ компетентного человека. Недавно в эфире одного из всеукраинских телеканалов наше внимание привлек заместитель начальника Департамента информационных технологий Министерства обороны Украины Сергей Галушко. На фоне других участников программы, он выделялся корректностью, спокойным поведением и ясным видением положения вещей. Для более глубокого разговора о проблемах в армии и нынешней ситуации, мы пригласили Сергея Александровича в редакцию. В каком состоянии сегодня находится армия? Каковы особенности четвертой волны мобилизации? Какие существуют проблемы с материально-техническим обеспечением ВСУ? Насколько адекватно мы противостоим российской пропаганде в информационном пространстве? На эти и другие вопросы дает ответы Сергей ГАЛУШКО.

«СИТУАЦИЯ УПРАВЛЯЕМАЯ — СОРВАТЬ МОБИЛИЗАЦИЮ НЕ УДАСТСЯ»

Иван КАПСАМУН: — Сегодня в стране сложная ситуация — война, соответственно как никогда внимание приковано к армии. Учитывая накопившиеся за многие годы проблемы в Вооруженных силах Украины, сегодня представителям ВСУ часто приходится отбиваться от нападок общественности. На каком уровне сейчас находится престиж армии? Что изменилось за последний год?

Сергей ГАЛУШКО: — Мы регулярно проводим исследования настроений в обществе, в том числе и касательно ВС Украины. И за последний год отношение людей к военным изменилось на несколько порядков. Наша профессия уже фактически не нуждается в рекламе. Человеком года объявляют «киборга», общественность запускает социальную рекламу «Выйду замуж за военного». Что еще нужно?

С началом событий в Крыму наш противник по ту сторону границы пытался моделировать ситуацию в Украине. Там четко знали наши уязвимые места, по которым надо бить, чтобы изменить ситуацию в сторону аннексии Крыма, а потом проектов «Новороссии», «ДНР», «ЛНР» и так далее. Есть несколько линий разлома. Первая — волонтеры, общественные организации и добровольцы. Вторая — силовые структуры и общество. Третья — младший командный состав, командиры среднего и высшего звена. Когда с помощью наших спецслужб мы получили документы по проведению россиянами информационных операций против нас, все наши прогнозы подтвердились.

Как по АТО, так и по мобилизации — ситуацию в информационном пространстве, в том числе, имиджевую, мы прогнозировали. Наши ожидания от четвертого этапа частичной мобилизации были хуже, мы свою работу строили от худшего прогноза. Но реальность показала, что нам удается переиграть ситуацию. Первая победа произошла на уровне взаимоотношений общества и Вооруженных Сил, отношения людей к армии. У нас сейчас количество добровольцев превысило три тысячи человек. Это нормальная, полнокровная механизированная бригада. Более того, оповещение призывников выполнено на 95%, притом, что на это у нас выделено 90 дней, а с начала этапа прошло две недели. Так что рассказы о том, как кто-то бросился на заработки, начал прятаться и жечь повестки — являются страшилками и мифами. Да, есть разные случаи. Но люди работают, ситуация управляемая — сорвать мобилизацию не удастся.

Нам важен результат. А общество потом само выскажет людям, которые скрывались от мобилизации, свое отношение. Рано или поздно у нас будет свой День Победы, сопоставимый с 9 Мая. Кто-то наденет форму бойца АТО с нашивками «киборга», а остальные будут ему рукоплескать. Я застал поколение еще ветеранов Великой Отечественной войны, и тех, которые были полицаями или в подвале просидели всю войну. И помню отношение общества к этим гражданам. Не думаю, что наши подходы к защитникам отечества кардинально изменились.

Мария ПРОКОПЕНКО: — В СМИ появилась информация, что в Интернет выложили сведения о людях, которых планируют мобилизовать в Мариуполе. Какие существуют механизмы противодействия «сливу» такой информации?

С. Г.: — У нас нет автоматизированной системы учета военнообязанных, поэтому доступ к такому роду информации техническими средствами невозможен. Значит, сыграл роль человеческий фактор конкретного военкомата. Но я бы не стал преувеличивать эту проблему. Маловероятно, что диверсанты будут работать относительно бойцов, которые и так публичны, или членов их семей. Кроме того, у нас есть правоохранительные органы, которые будут решать такие проблемы.

Валентин ТОРБА: — Недавно я общался с «киборгом», он попал в первую волну мобилизации — пошел добровольцем, был два с половиной месяца без ротации в аэропорту. Он водитель, но его обозначили как стрелка. И, наоборот, в его подразделении был человек, который значился как водитель, но никогда не был за рулем. Сделаны ли соответствующие выводы относительно грамотного распределения людей на местах?

С. Г.: — По специальностям есть проблемы. Например, есть пять специалистов которые знают одну боевую машину, а их нужно три, но не хватает специалистов на боевую машину другого типа. Соответственно, ми увеличили на несколько недель строк подготовки. Если человек служил до этого на системе одного типа, а приходится переучиваться на другой тип, то сроки обучения тоже увеличены. Если раньше на все боевое слаживание шло до месяца, и считалось, что можно идти на фронт то сейчас одиночная подготовка занимает столько же времени, плюс подготовка для высокотехнологичных специальностей, плюс подготовка подразделений. Уж поверьте, что за два месяца, человека, который имеет хоть какую-то военную подготовку, можно выучить, все зависит в том числе от мастерства командира.

А ситуация с «киборгом» в аэропорту Донецка, это проблема командиров подразделений. Если ко мне приходит десять солдат, я должен как командир со своим кадровиком правильно их расставить. Командир полка имеет право решать, если ты водитель — будь водителем, если ты стрелок — будь стрелком. Те подразделения, которыми мне приходилось командовать, практиковали, что бойцы за время службы овладевали определенным количеством смежных специальностей. В экипаже БТРа  три человека: командир, наводчик, водитель. Они за несколько месяцев службы друг друга могли подменить, то же самое в экипаже других боевых машин. Это нормальная практика. Это вопрос, который решается на уровне здравого смысла.

«ИНФОРМАЦИОННУЮ АГРЕССИЮ СО СТОРОНЫ РОССИЯН МЫ ОТРАЖАЕМ»

И. К.: — Россияне давно готовились к агрессии, в том числе, в информационном плане — атакуют постоянно. Что мы противопоставляем? Что конкретно нам удалось изменить в этой сфере за время конфликта?

С. Г.: — Некоторые эксперты утверждают, что Украина проигрывает информационную войну. Но давайте вникнем в суть этой фразы. Проигрывает информационную войну с кем? Мы объявляли России информационную войну? Нет. По большому счету, у нас две самых главных задачи в информационном противоборстве. Во-первых, чтобы наше общество поддерживало Вооруженные силы. Во-вторых, чтобы бойцы на передовой, видя эту поддержку общества, не побежали с фронта домой. Это — главные направления, по которым работают россияне. Но украинское общество поддерживает армию, и она воюет. Я постоянно на прямой связи с командирами 25-го батальона «Киевская Русь», настоящими бойцами «Айдара», многими другими подразделениями — бежать никто не собирается. Это и есть главный ответ на вопрос, проиграли мы информационную войну или нет. Информационную агрессию со стороны россиян мы отражаем.

Мы добились — не только благодаря военным, но и с помощью дипломатии, негосударственного сектора — огромной поддержки в информационном плане мирового сообщества. Сейчас не стоит вопрос, плохая Украина или хорошая. Вопрос в мире стоит — как остановить российского агрессора.

Елена БЕРЕЖНЮК: — Минобороны не раз просила пользователей соцсетей и журналистов не публиковать информацию о передвижении нашей техники. Но, к сожалению, граждане продолжают публиковать закрытую информацию. Как с этим можно бороться?

С. Г.: — Если запрещать публиковать такую информацию, то пользователи и журналисты начнут возмущаться. Люди сами должны задуматься, что они делают — это вопрос к здравому смыслу. Возможно, необходимо провести медийное мероприятие с подключением общественности, чтобы объяснять людям — в отснятой колонне военной техники может быть ваш друг или одноклассник, который может пострадать. Что же касается определенных мер по запрету и ограничению публикации такой информации, то они будут приняты в случае необходимости.

И. К.: — На сегодняшний день более-менее уже налажена работа спикеров, которые ежедневно сообщают оперативную информацию по ситуацию в АТО. Но этого недостаточно. Готовите ли вы дополнительно спикеров? 

С. Г.: — У истоков информационно-аналитического центра при СНБО стояло Министерство обороны еще при Игоре Тенюхе. С приходом же на пост министра обороны генерала Степана Полторака, мы перезагрузили это направление. Появился, прежде всего, официальный представитель пресс-службы Генерального штаба Владислав Селезнев. Появились советники министров по информационным вопросам. Есть Виктория Кушнир — пресс-секретарь министра обороны, которая каждое утро проводит брифинг. Государство должно говорить одним голосом, но мы не хотим вещать пропаганду. Для нас важен уровень доверия к нам. Наше главное оружие против россиян — это правда. Это пусть они занимаются спецпропагандой и придумывают фейки. Нам же достаточно построить нормальную коммуникацию, чтобы люди знали реальную ситуацию.

И. К.: — Что можете сегодня сказать о военной журналистике, ведь за предыдущие годы она тоже пришла в упадок?

С. Г.: — У нас есть ведомственные СМИ, у которых определенная целевая аудитория — прежде всего это военнослужащие. Они стараются оперативно реагировать на события. Появились спецвыпуски газеты «Народная армия», в том числе, для населения освобожденных территорий. Ясно, что для работы с остальным сегментом аудитории ведомственных СМИ недостаточно. Поэтому 95% нашей работы находится в области взаимодействия с общегосударственными, национальными и зарубежными СМИ. Например, в декабре мы собрали пул из нескольких десятков ведущих мировых СМИ... Свозили их в район АТО. С отечественными СМИ также работаем по максимуму.

«В РОССИИ НЕДООЦЕНИЛИ НАШЕ ГРАЖДАНСКОЕ ОБЩЕСТВО, КОТОРОЕ ПРЕВРАТИЛОСЬ В СТЕРЖЕНЬ УСТОЙЧИВОСТИ ГОСУДАРСТВА»

И. К.: — Что касается психологического фактора. Вы неоднократно упоминали советские времена, когда украинцам и русским приходилось служить и воевать вместе. Сегодня же по вине Кремля ситуация совсем другая? 

С. Г.: — Скажу лично о себе — я быстро преодолел этот фактор. Много было писем от моих бывших сослуживцев, живущих ныне в России. Например, было письмо такого характера от моего бывшего сослуживца: «что, мол, русские, вам такого плохого сделали...» и дальше по тексту. И это один из самых вменяемых моих однокашников по военному училищу. Я не стал отвечать на его вопрос в принципе, чтобы не опускаться до уровня базарного разговора. Существует «внутренняя кнопка». Для меня сегодня это противник.

ФОТО АРТЕМА СЛИПАЧУКА / «День»

Наши социологические исследования показали, что на начальном этапе была небольшая проблема с формированием образа врага. Поэтому нужно было объяснять солдатам, что мы воюем с гораздо более сильным противником нежели «ДНР» и «ЛНР».

Ошибка российского руководства в том, что они недооценили роль гражданского общества. Думали, что проведут целенаправленную работу с определенными элитами, и те быстро «сольются», а общество скажет «Моя хата с краю», соответственно, бойцы, видя отсутствие поддержки, убегут с фронта. План этого блицкрига рухнул. В России недооценили, что наше гражданское общество находится на высоком уровне и превратилось в стержень устойчивости государства, его независимости. Этот стержень — в конкретных волонтерах, общественных организациях, позиции СМИ. Нам сейчас не нужно упрашивать телеканалы рассказать что-то о Вооруженных Силах. Абсолютно адекватное отношение СМИ, независимо от формы собственности.

И. К.: — А каковы изменения в самих структурах, в том числе, в Министерстве обороны?

С. Г.: — Силовые структуры учатся вместе со всем государством, вместе со всем народом.

В. Т.: — Мы имели критическую ситуацию в Углегорске и перед этим в Донецком аэропорту, связанную в частности с проблемой техники. С десяти БТРов восемь остановилось, при чем, не в бою, а во время передвижения. Будут ли найдены виновные, приняты меры, проведено расследование? Что делается для обеспечения армии пусть не современной, но стабильной техникой?

С. Г.: — Чтобы у вас не было сомнений, как только в Вооруженных Силах независимо от уровня происходит нечто, выходящее за рамки допустимого или дозволенного — большой уровень потерь, выхода из строя техники — сразу есть реакция командования и правоохранительных органов. Военная служба правопорядка работает непосредственно в зоне АТО — это специальное правоохранительное формирование Вооруженных Сил Украины. Есть военная контрразведка, у них тоже задача выявлять подобные факты. Есть органы военной прокуратуры и т.п.

Что касается вооружения армии. В этом году финансирование заложено достойное. Можно было написать в два-три раза больше, но цифра обоснована возможностями наших предприятий ОПК. К примеру, если какой-то завод может выпустить 10 машин, то ему никто не пишет 50 и не дает под это деньги. В бюджете заложены цифры реальных возможностей по производству, модернизации, ремонту вышедших из строя машин. Плюс, мы надеемся на иностранную помощь. Нелетальное оружие и технику мы получаем. Огромная помощь также идет от волонтеров — например, транспортные средства высокой проходимости нам лишними не бывают. Мы модернизируем старые образцы, иногда в ущерб созданию новых, так как новое вооружение может создаваться много лет и в войске оно появится не скоро, а БТР, который можно модернизировать при определенном вложении средств — это реально. Лучше потратить время на этот БТР сейчас, чем получить что-то более качественное, но через три года.

Перед Новым годом были три массовые волны передачи техники с участием Президента, когда целые батальоны техники передавались в войска, а не пылились на складах. Относительное затишье после Минских договоренностей позволило переломить ситуацию с вооружением в нашу сторону. Я не идеализирую, проблем тут выше крыши, и с помощью коллег, которые сейчас в АТО, я это ощущаю. Хотелось бы иметь лучший автомат, коллиматорный прицел, но нет пока «навороченного» автомата американского спецназа, зато есть хороший добрый Калашников.  Поверьте, когда у меня в Ираке был выбор оружия, и я «работал» в «красной зоне» Багдада, я выбрал «Калашников», поскольку в условиях города и работе против транспортных средств лучше АКМа трудно было найти.

«ЕСЛИ БУДЕТ ПОЛИТИЧЕСКОЕ РЕШЕНИЕ ДЕЙСТВОВАТЬ НА ДОНБАССЕ ПО-ДРУГОМУ, ВОЕННЫЕ ГОТОВЫ»

И. К.: — Взят ли сегодня курс на построение профессиональной армии?

С. Г.: — Что такое профессиональная армия? Это люди, которые профессионально  подготовлены и на необходимом уровне выполняют свою задачу. Сейчас у нас есть три составляющих комплектования армии. Первое — люди, которые идут служить по контракту. На сегодняшний день уже есть форма краткосрочного контракта, когда люди не обязаны подписывать контракт на три-пять лет. Они идут служить добровольцами и подлежат демобилизации когда закончится АТО. Вторая составляющая — это мобилизация. И третья — срочная служба. В планах на этот год есть призыв солдат-срочников. Те срочники, которые сейчас в армии, служат уже больше года. Исходя из здравого смысла, мы должны отправить их домой. Но сразу возникают вопросы, что вдруг новых срочников отправят в АТО. Нет, есть решение СНБО о том, чтобы не отправлять солдат срочников в АТО.

И. К.: — Ведется работа по подготовке резерва?

С. Г.: — В этом году запланирован призыв до 40-ка тысяч человек. Может, будет меньше. Со сроками мы еще будем определяться. Сначала надо решить вопрос с мобилизацией, поскольку и мобилизованные и срочники должны пройти через одни и те же учебные центры. Сперва через них пройдут мобилизованные, потом мы демобилизуем людей, которых мобилизовали еще в марте прошлого года, а потом будем заниматься призывом срочников.

И. К.: — На каком уровне сегодня находится сотрудничество с НАТО?

С. Г.: — Расширяем. Учим своих людей там и здесь. Получаем материальную помощь, комплекты обмундирования идут на тысячи.

И. К.: — Доходит ли вся помощь до места назначения, ведь много говорится о том, что имущество разворовывается?

С. Г.: — Мы никогда не можем исключить человеческий фактор. Если кто-то увидит на рынке, что какой-то прапорщик торгует ворованной военной формой, и притащит его в милицию, мы будем только благодарны. Позиция министра обороны четкая — военком, который будет пойман на взятке — должен получить по всей строгости закона. То же самое по теме материального обеспечения — огромное количество людей были отстранены от должности, находятся в розыске, либо сидят под стражей из-за того, что неправильно воспользовались своим доступом к ресурсам.

Возвращаясь к сотрудничеству. Есть программы в рамках НАТО, а есть двусторонние программы — военное, военно-техническое сотрудничество с конкретной страной. Мы обратились к миру и многие страны откликнулись. Но самый главный вопрос — в летальном оружии. Я надеюсь, что россияне «помогут» цивилизованному миру понять, что нам нужна такая помощь. Что же касается помощи нелетальными средствами, то в этом направлении процесс идет. Например, мы уже получили комплексы контрбатарейной стрельбы — радиолокационные станции, которые обнаруживают позиции стреляющих систем.

И. К.: — Летальное оружие будет нам передаваться или мы будем его закупать?

С. Г.: — На Западе есть огромное количество излишков военной техники, которые они теоретически готовы нам передать (это дешевле утилизации), и таким образом, защитить свои же границы. Во всех странах есть эти излишки, потому что сокращения вооружений происходили не только у нас. Например, в Афганистане активные действия  антиталибской коалиции закончились — там остались только советники и инструкторы. После этой войны соответственно осталось много техники. Теперь вопрос — кто может предоставить эти машины, перевезти их и правильно юридически оформить. Сейчас мы работаем и в этом направлении.

И. К.: — Сейчас вновь возобновились активные боевые действия на востоке Украины. Российские войска и боевики наступают. Мы пока обороняемся. Но какова наша стратегия — как мы собираемся возвращать украинские территории?

С. Г.: — Война — это продолжение политики, но уже другими средствами. Военные выполняют политические решения. Если Президент решил, что мы реализуем Минские договоренности, и пока есть шанс добиться решения вопроса мирным путем, соответственно и действуют военные. Если же будет политическое решение действовать по-другому, будем действовать соответствующе.

Иван КАПСАМУН, Валентин ТОРБА,  Мария ПРОКОПЕНКО, Елена БЕРЕЖНЮК, «День»