ШЕЛКОВИЦА

В давние-предавние времена кто-то из уходящей глубоко в прошлое череды моих предков купил дом в забытой Богом деревеньке Кузьки. С тех пор каждые два года хозяева, помаявшись и отчаявшись получить «зыск» с этой, так сказать, дачи, передавали ее каким-то следующим родственникам, пока, наконец, судьба не улыбнулась нам...

Обращаю внимание: не Кузьки, а Кузьки. Сей благозвучный топоним происходит от диалектного названия колорадского жука, который здесь (кажется, единственный) живет, как в раю. Кузькинцы на жука не в обиде — куда денешься, раз имя такое (да и вообще, куда отсюда денешься?). Но слабонервные дачники, когда им случается среди зимы и даже за сотни километров отсюда обнаружить засушенного «кузьку» в самом неожиданном месте — в кармане, в книге или в торжественно выставленной на стол консервации, вопят отчаянно и непонятно для окружающих:

— Кузьки-и-и!

Вот именно так и называется наша деревня.

ЛЮДИ И ПРОЧИЕ

Коренное население именует себя просто — «люди» (а дачники они и есть «дачники»). «Люди» в Кузьках малочисленны и великовозрастны. Хотя имена звучат по-молодому: баба Санька, баба Галька, баба Партизанка, дед Петушок... Когда в начале дачного сезона наша маленькая дружина выступает в полный невзгод и опасностей поход по едва начавшей затвердевать после паводка улице Ленина, я не без робости высматриваю признаки жизни за знакомыми заборами. О, ползет кто-то!

— Здравствуйте, баба Санька! — орем мы что есть мочи.

Ввиду малой плотности населения диалог в Кузьках ведется на дистанции метров десять, не меньше. Не пошепчешься! Таким образом, всякий интим здесь исключен, как следствие — плотность населения не растет, а значит, диалог ведется (см. выше от слов «в Кузьках»).

— Здравствуй... — доносится неуверенное из-за забора. — А ты кто?

За долгую зиму населенный мир вокруг Кузек предельно сузился, и за границей его оказались не только все дачники, но и большинство городской родни. Еще неизвестно, появятся ли они здесь нынешним летом...

— Ты сама захотела сюда? Или кто-то заставил? — каждый раз спрашивает меня баба Санька.

Обнадеживающий урожай в Кузьках обычно приходится на первый год дачничества. Когда еще пионерская зорька сельскохозяйственного энтузиазма не перестала играть в известном месте. Когда человек только дорвался до землицы. Хочет повторить отцовские подвиги покорения целины. Хочет, как Юн Гуй, передвинуть горы... Впрочем, лично мои планы более скромные — вырастить большую шелковицу, посадить на нее детей и пусть сидят там целое лето.

КУЛЬТУРНАЯ ЖИЗНЬ

Почти в каждой хате в Кузьках висят на мазаных стенах портреты незабвенной Вероники Кастро — мой вклад в культурную жизнь Кузек. О, какой был фурор, когда я привезла первый такой портрет- календарь бабе Гальке! Поток «людей» к печатной «Марии» сравнится только с паломничеством к «туалету за 40 рублей», воздвигнутому на соседнем участке профессором физики. 40-рублевые хоромы ничем не отличались от тех, что украшают любой деревенский участок, но приоритетность события состояла в том, что профессор не срубил свой «самолет» сам, а КУПИЛ! ЗА 40 р.! И народ пришел посмотреть на диво дивное... Никто, правда, не просил опробовать купленное удобство, но в целом ситуация все-таки напоминала знаменитый «Клошмерль»... Так вот, каждый, повидавший своими глазами «Марию» у Гальки на стене, тут же делал заказ. Так что в следующий заезд я везла уже добрых два десятка Марий.

Утром и вечером Кузьки замирают на просмотр сериалов, а в промежутке над деревней стоит гомон — это люди пересказывают друг другу содержание серий. Рассказывают очень хорошо — художественно, подробно, с душой; сначала один расскажет, потом — другой (ту же серию). И повествуя, как очередная Мария (Роза, Анна) «біднесенька, де йшла — там і плакала, де йшла — там і плакала», рассказчик от сопереживания чуть сам не плачет. Вообще, просмотр носит интерактивный характер: плохому герою показывают дули, а хорошего крестят.

Однажды, поддавшись на уговоры бабы Гальки, мы всем семейством явились к ней на вечерний просмотр. Тут выяснилось, что телевизор работает без звука. Но ничего: утром баба Галька ходит смотреть эту серию к куме, а вечером она уже сама довольно бойко озвучивает реплики героев, а также их мысли, жесты и перемещения. Звучит это примерно так:

— Стала, очі вирячила і дивиться, дивиться... Ах ти ж, думає, падло таке!

Между прочим, нашу прошлогоднюю шелковицу загубил не кто-нибудь, а Галькин зять- бульдозерист. По вечерам, вдохновившись от свежего воздуха или еще чего, этот ковбой гасает на своем железном коне с опущенным «ножом» по всей деревеньке — только берегись. Если бы он разок проехал таким манером от самого Киева, то проложил бы в Кузьки дорогу, прямую, как стрела. Вот так однажды он и снес нам ползабора и шелковицу заодно. Ну, забор-то он утром починил...

ДАЧНЫЙ МУЖ

Да, так о дарах. Один раз муж завез в Кузьки заказанные Партизанкой — надо полагать, от имени и по поручению всей деревни — два десятка утепленных дамских панталон максимального размера. С тех пор, считает он, все женское население Кузек повязано с ним интимной порукой. Он стоит у калитки под вечер; дамы с сапками через плечо, возвращаясь с полей, приветливо раскланиваются с ним.

— Еще одна моя клиентка, — самодовольно заявляет он после очередного, очень обстоятельного раскланивания. — Видела, как она на меня смотрела?

— Ну, как?

— ... (Ищет точное слово). Значительно!

Ну прямо деревенский Казанова. Лучше бы раз в жизни взял лопату в руки... хотя нет, один раз таки взял. Вся деревня, ей-ей, сбежалась тогда посмотреть на участок пол- на полметра, вскопанный моим мужем посреди девственной лужайки.

— Нащо він це зробив? — допытывались у меня.

— Руки чесались.

— А чого тоді все не скопав?

— Ну, не до такой же степени...

От кузькинской общественности ничего не скроешь. Тот факт, что муж приехал в субботу с утра — завез нам газеты, принял в дар ведро картошки, одолжил пять рублей, а вечером уже уехал, — народ толкует как ЧП.

— Чого він до ранку не залишився? — спрашивают меня в воскресенье какие-то вовсе малознакомые мне встречные кузькинцы и тут же отвечают сами. — Горшки побили, ге?

Кстати, насчет шелковицы муж сразу предсказал: ничего у нас не получится. Почему не получится? У «людей» же получается.

— Так это у «людей», — посмеялся пророк. — А вы — «Юн Гуй передвигает горы»...

Принял в дар ведро картошки и уехал.

ХОРОШО В ДЕРЕВНЕ ЛЕТОМ

Между нашей и профессорской усадьбами улицу Ленина рассекает довольно внушительная канава. Говорят, еще бабы- Санькин батько задумал сделать на своем участке копанку и с этой целью начал рыть канал... однако почему в сторону, противоположную речке? И почему дорыл только до середины дороги? И, главное, почему никто с тех пор не попытался ликвидировать этот шедевр архитектурно-паркового искусства?

«...И вот кажинный раз на энтом самом месте!» — бывало, говаривал ямщик, который хвалился, что хорошо знает дорогу и все-таки перевернул тарантас. Наш кузькинский пастух намного красноречивее того ямщика. Когда очередная корова валится в канаву и привычно замирает копытами вверх, как деревянная лошадка (если бы ей подбросили сена, она бы век оттуда не вылазила), он оглашает утреннюю благодать таким красноречием, что дверь в соседнем доме открывается и на порог выходит супруга профессора физики. Послушав немного, она подходит поближе и задает всегда один и тот же вопрос:

— Что это, Степан? (Недоуменно). Вы ругаетесь?

— Драстуйте! — срывает шапку Степан и, посредством улыбки от уха до уха продемонстрировав «ученой женщине» свое глубочайшее уважение, поясняет стыдливо: — Та ну... та то ж я корові!..

Если же коровы благополучно разминулись с канавой, то половина стада обязательно посетит наш скромный двор. Стоит одной завернуть в нашу калитку — глядь, уже с десяток стоит в огороде и с хрустом поглощает наш будущий урожай. Коровы — это местный рэкет, с ними лучше не связываться. Кушайте, зверюшки, кушайте, нам не жалко... Но в одно из таких посещений коровы сожрали нашу шелковицу. Это было года три назад. Ладно, решили мы тогда, в следующий раз посадим подальше от огорода.

МАК-ПЕРЕМАК

Баба Партизанка вовлекла нас в противоправные действия: прямо в центре нашего известного своим сельскохозяйственным целомудрием участка она посадила грядку мака. А для отвода глаз обсадила мак тройным заслоном кукурузы (обещанной нам). Но подлый мак растет почему-то резвее, чем кукуруза. С вечера Партизанка терпеливо приминает свой мак, причесывает, заклинает его, пока от криминала не остается и следа — ровный квадратик кукурузных стволов, вот и все. Но каждое утро мы просыпаемся от жалобного вопля под окнами.

— Баба Партизанка кричит: «Ах ты, мак-перемак!» — сообщают дети.

За ночь мак распрямился и, бросая вызов общественному порядку, светит своими красными головами на все Кузьки. Дети советуют Партизанке обсадить мак бамбуком.

— Вас арештують, — с удовольствием предсказывает нам дед Петушок. — В позапрошлый год двух дачников арештовали за мак.

Вот тебе и на. А нас-то за что?! Теперь уже и мы по утрам кричим «мак-перемак» и бежим чуть свет «обламывать роги» партизанскому маку. Развязка наступает неожиданно: однажды утром мак исчезает. Собирается народ. Проводится расследование. Обнаружены следы ног преступников. Они идут со стороны двора Петушка (и уходят туда же). Кто-то припоминает, что ночью лаяла собака. Так, шаг за шагом воссоздается картина преступления... Целый день у нас в огороде посетители. Мы рады такому успеху. С удовольствием сообщаем все подробности. Увы, когда народ расходится, оказывается, что кто-то потоптал нашу шелковицу, которая в этом году так скромно росла под дальним забором.

ХОЧУ В ПАРИЖ!

Не нужно объяснять, что это — и без того чересчур навязчивое — желание особенно регулярно возникает именно в Кузьках. Впрочем, конец дачного сезона в Кузьках объективно располагает к активизации желаний: я нигде не видела таких звездопадов, как здесь. И лучшее место для их наблюдения — крыша нашей хаты.

— Баба Санька, чего вы желаете? — целый день пристают дети к прохожим.

— Га?..

— Яки в вас е бажання? — уточняется текст шифровки.

— Та шоб ті кузьки усі повиздохли!

— У-у!.. И всего-то!.. А вот мы!.. А вот у нас!..

И вот, наконец, стемнело. Мой маленький народ в полном составе выходит на вахту по «сбыче мечт» с гарантией. Дети наловчились выпаливать свои пятиэтажные заявки со скоростью доброго чиха. А у меня, собственно, только одно желание: в Париж. Может быть, мне можно идти спать?

— Нет, ты давай, желай что- нибудь еще! — требует народ. — Ну хоть про шелковицу, чтоб она перезимовала. Ты что, не хочешь, да?

Это шантаж почище, чем «ты меня уважаешь?». Я лезу на крышу желать «про шелковицу». Но у меня не получается: звезда пролетает быстрее, чем я успеваю сказать: «Хочу...» Ослаблена функция желаний (а также дикция и координация). Дети берутся меня натаскивать, как второгодницу. Постепенно, один за другим, они засыпают, я же, как пресловутая курица, бреду вдоль линии, к которой меня приставили носом... «Хочу...»

Тишина... Только со стороны соседнего участка доносится бормотанье: это профессор физики проводит инвентаризацию своих кузек. Пока всех не сосчитает, не успокоится: что значит — методичное мышление... «Хочу...» — эх, опять пролетела!

— Агов, ви там уже всі спите? — доносится приглушенное с улицы.

Дед Петушок. Бредет откуда-то «веселыми ногами». Но ведь сколько ни петляй по единственной улице, а все равно придешь в Кузьки...

— Иван Петрович, у вас желания есть?

— Желания? (Чешет, наверное, в затылке. Долго чешет, минуты три.) Желанія? Та які там желанія... (Вот тебе и весь сказ. Но дед стоит, не уходит. Вспоминает желания? А может, вспоминает, что это такое — желания? Или просто дремлет, прислонившись к нашему забору?). Та колись хотів у Париж поїхати, — неожиданно выкладывает Петушок.

Дети спят, звезды падают. Кузьки остывают от августовского зноя, от трудов праведных, от битв за урожай... В темноте и тишине, как рыбы на дне омута, бродят по плоской земле желания — невнятные, непроизнесенные, неоформившиеся в слова и фразы... ***

Ну — Париж, не Париж, а кое до чего мы все-таки дожелались: единственный автобус, с грехом пополам соединявший Кузьки с Большой Землей, наконец отменили окончательно! И мы смогли с чистой совестью поставить на даче жирный крест. И продали ее зятю-бульдозеристу, прервав тем самым роковую связь нашего семейства с Кузьками. Говорят, бульдозерист в первые же дни снес дом, выкорчевал старые деревья и распахал весь участок под огород. Ну и на здоровье. Ну и молодец. И флаг ему в руки. Пусть себе Юн Гуй передвигает горы — на то у него и бульдозер...

А шелковицу все-таки жалко.