Стоит ли противостоять «языку-убийце»?

В сегодняшней Украине достаточно часто ссылаются на пример Ирландии. Это делают пессимисты, подчеркивая: политическая независимость вовсе не гарантирует сохранение национального языка. Это делают и оптимисты, отмечая: даже большие проблемы с языком не препятствуют в конечном итоге существованию выразительной национальной идентичности и богатой жизни в собственном государстве.

Ирландский язык пережил время своего расцвета в раннем средневековье. Тогда на нем писали прекрасные стихотворения, а Ирландия была едва ли не самым образованным краем Европы. Но потом пришли англичане и ирландцы проиграли им в упорной и кровавой многовековой борьбе. Завоеватели принесли свой закон и свой язык. Как следствие, на ирландском в конце XVIII в. говорило уже меньше половины жителей острова (впрочем, два других соседних кельтских языка, корнуэльский и мэнский, тогда же исчезли из живого употребления вообще).

Сокрушительный удар ирландскому был нанесен в первой половине XIX века. Сначала католическая церковь, чтобы не отдавать душу верующих протестантам, тоже перешла на английский — а именно церковь была для ирландцев сосредоточением национальной идентичности. Менее чем за сорок лет голодоморы, которые уменьшили население Ирландии вдвое, окончательно уничтожили немало традиционных сельских общин, где ирландский еще существовал естественным образом, и одновременно вынудили миллионы людей искать спасения в Америке, где все тоже разговаривали на английском.

Девяносто лет назад ирландцы после ожесточенной (и тоже кровавой) борьбы получили независимость от Лондона. Но на большей части их острова (шесть графств на севере так и остались в составе Соединенного Королевства) возникло еще одно англоязычное государство. Ирландский в свободной Ирландии получил статус второго государственного. Однако, несмотря на героические усилия энтузиастов, вывести его из музейного состояния так и не удалось. По результатам последней переписи, сегодня им владеет 40% граждан Ирландской республики (это — почти вдвое больше, чем четверть века назад). Но число тех, кто реально говорит на ирландском ежедневно, дальше сокращается под воздействием глобализационных факторов. Сегодня таких — какой-то процент населения. Это — жители отдельных сел на западном побережье Ирландии и прилегающих к нему островах (туда возят туристов — посмотреть на живых кельтов). И это — немногочисленные энтузиасты в больших городах, где англоязычное большинство их просто не понимает (ведь ирландский и английский принадлежат к разным языковым группам!)

О жизни семьи таких энтузиастов — роман современного ирландского писателя Гюго Гамильтона «Люди с веснушками», который был переведен на главные европейские языки и который только что вышел на украинском в переводе Евгении Кононенко во львовском издательстве «Пирамида». Название романа в оригинале — The Speckled People — можно перевести и как «крапленые люди». Или как «меченые люди». Люди, вынужденные нести свою иначесть вопреки иногда безразличному, а иногда и откровенно враждебному языковому окружению.

Роман написан на английском — на том языке, на котором писали Оскар Уайльд, Джеймс Джойс, Уильям Батлер Йейтс — ирландцы, вошедшие в каноны мировой литературы. Более того — он автобиографический. Он — о бунте мальчика, которого отец воспитывал в суровом ирландском языковом пуризме, но который в конце концов сделал выбор в интересах «языка-убийцы».

Ситуация автора была, наверное, экстремальной как по тогдашним ирландским меркам. Его отец был преданным ирландским патриотом, который запрещал детям даже слушать радио на английском. Он готов был сломать нос маленькому сыну, нарушившему один из многочисленных языковых запретов, и был убежден, что поступать по-другому — значит позволить более сильным языкам, «языкам-убийцам», побеждать более слабые.

Его многочисленным детям (отец считал, что ирландцев должно быть как можно больше) было разрешено общаться дома и на улице на ирландском — или немецком, языке их матери. Отец женился на немке, потому что любил немецкую литературу, немецкую музыку, немецкие изобретения в технике. Очевидно, любил еще и потому, что немцы воевали против ненавистных англичан в двух мировых войнах.

Но мама была из немецкой католической семьи, далекой от восхищения Гитлером. Даже больше, ее дядя в силу драматичных обстоятельств должен был оставить должность мэра маленького городка где-то над Рейном из-за отказа сотрудничать с новой властью, а для самой мамы травмой на всю жизнь осталось то, как ее с арийской методичностью насиловал нацистский функционер (защиты от него девушке-католичке искать было негде). Поэтому для матери было настоящим потрясением узнать, что ее будущий муж еще в 1946 году напечатал в ирландскоязычной газете статью о евреях — хотя в ней говорилось только о том, что ирландские евреи должны говорить по-ирландски и петь ирландские песни. Затрагивание этой табуированной темы (мама слишком хорошо помнила, как евреи исчезли с улочек ее городка) едва не разрушило их брак...

Но англоязычные одногодки из соседних домов не проникались такими подробностями, а дразнили детей, разговаривавших в Дублине на ирландском или немецком, «нацистами». И нагнетали вокруг них атмосферу травли и ненависти, которая однажды едва не закончилась физической расправой.

Отец не обращал внимания на эти испытания. При этом он не был «человеком кулака». Он был скорее прожектером и мечтателем, все бизнесовые начинания которого заканчивались крахом. Ирландцы отказывались покупать привезенные им из Германии на продажу резные дубовые распятия и рождественские подарки. Отказывались потому, что отец упрямо не хотел отзываться на свою английскую фамилию «Гамильтон», требуя, чтобы его называли по-ирландски «о’Гурмолтай». А очередное его увлечение пчелами имело для него и его семьи трагические последствия.

Борьба отца за ирландскую Ирландию не была насильственной (если не считать травмы и стрессы, которым подвергалась его собственная семья). Он писал статьи в газету, издававшуюся на ирландском, требовал замены табличек с англоязычными названиями улиц на двуязычные, где бы надпись на ирландском была сверху. Ездил с семьей в маленькую Коннемару на западном побережье, чтобы все могли вдохновиться там звучанием живого ирландского (для него путешествие-паломничество началось с падения в ведро с нечистотами в нужнике — сельские жилища были лишены современных выгод).

В конце концов, он проиграл свою борьбу. Смирился с тем, что сын говорит на «языке-убийце». И даже завел дома телевизор — это орудие англизации (вероятно, он успокоился бы, если бы знал, что сегодня в Ирландии уже есть канал, где новости и «мильные оперы» звучат на искреннем ирландском — по оценками, его смотрят приблизительно 40 тысяч из неполных 4-х миллионов граждан Ирландской республики).

Текст Гюго Гамильтона имеет четкие часовые метки: это — голодные послевоенные десятилетия, сооружение Берлинской стены (1960 год, автору — семь), полвека Пасхального восстания в Дублине (1966), советские танки в Праге (1968), расстрел демонстрации в Лондондерри (1972, автор уже сделал свой выбор в пользу англоязычности, в пользу того, чтобы «быть как все»). Однако, несмотря на автобиографичность и историзм, текст является хорошо написанным романом, где рассказ временами достигает вершин драматизма. Поражает безжалостная сцена, где парень мстит за потерянное в борьбе за ирландскость детство бездомному псу, которого топит (или пытается утопить), столкнув с пирса в залив (а затем от отчаяния и стыда разбивает до крови себе руку). Потом этот (или не этот?) пес появляется, чтобы спасти героя от неминуемой расправы одногодков, «ребят кулака», которые в конце концов пытаются «расстрелять» ненавистного «нациста».

Два варианта смерти писатель написал и для собственного отца. Согласно одному, он погибает от укусов растревоженных и разъяренных пчел — своего последнего «ирландского» увлечения. Согласно второму — умирает от сердечного приступа во время командировки по дороге в Германию. Только здесь, в конце романа, выясняется, что неудачник-отец был добросовестным и способным инженером, работником Управления электричества, который всю жизнь проводил ток в те далекие уголки западной Ирландии, где еще говорят по-ирландски. И читатель должен сам решить, успел ли автор поговорить с отцом и «подружиться с ним» еще при жизни, как того хотел — или роман был уже посмертной попыткой такого разговора. Попыткой автора уже после отцовой смерти вместе с матерью таки найти ту Ирландию, которая «существует только в твоем воображении»...

Несомненно одно: автор глубоко любит не только нежную и впечатлительную, но вместе с тем очень сильную маму (только на последних страницах выясняется, что она не только как могла сопротивлялась нацистам, но и в страшное голодное время, не колеблясь, покинула выгодную работу в американской администрации, когда из одного из «последних добрых людей Германии», старого врача-гинеколога, следователи-американцы пытались сделать нациста). Автор любит и своего отца, который разрушил ему детство, но, увидев по телевизору расстрел в Дерри, сказал, «что никогда не держал оружие в своих руках, и ты тоже не должен. Сказал, что лучше пользоваться печатной машинкой, потому что, если ты делаешь ошибки, то можешь исправить их, никого не убивая». Автор закончил уже от себя: «Я знал, что он хочет исправить все ошибки, которые совершил».

Роман Гюго Гамильтона получил широкий резонанс не только у себя на родине, но и во Франции, и в Италии. Он имел бы все шансы рассчитывать на широкое распространение и в Украине — среди людей, которые очень хорошо помнят, что, просто говоря на своем языке у себя на родине, ты должен все время иметь мужество отличаться от других (люди по большей части боятся быть другими, они стремятся быть как все). Не знаю, как отнеслись французы и итальянцы к неудачнику-отцу автора. Боюсь, он вызвал только раздражение бессмысленной и пустой тиранией относительно собственных детей. По настоящему его может понять и пожалеть только тот, кто сам неоднократно попадал в ситуации, когда говорить на своем языке — означало казаться смешным и несимпатичным. А не говорить — означало согласиться, что место твоего языка навсегда займет «язык-убийца».

Роман поднимает вопросы, на которые нет однозначных ответов. Очевидно одно. Англоязычное государство Ирландия состоялось потому, что, кроме потерянного языка, у ирландцев были еще вера и история — другие, нежели у англичан, протестантов и завоевателей, «людей кулака». И даже сегодня, во время общей политкорректности, в англоязычной Ирландии принято откровенно не любить англичан. Вспомним одну из эпизодических героинь Гамильтона, которая на язвительный вопрос о том, правда ли, что ирландцы до сих пор держат свиней под кроватью, отвечает: это значительно лучше, чем спать с ними в постели, как англичане. И, учитывая их историю, эта нелюбовь к прежним поработителям является совершенно понятной и естественной.

Как известно, мы, украинцы, вопреки нашей настоящей истории, любим россиян — это подтверждают все без исключения опросы. Мы (значительная часть) до сих пор живем в той системе координат, где Мазепа был «предателем», а советские чекисты — «героями». Поэтому русскоязычное государство Украина в принципе невозможно — хоть как пытаются реализовать такой сценарий отдельные мудрецы с улицы Банковой. Потеряв язык, это государство потеряет и самый весомый фактор, который легитимизирует его существование в глазах мира и собственных граждан. «Донецкие» могут сегодня пытаться приблизить статус украинского к статусу ирландского в свободной Ирландии. Но, если это им удастся, их активы неминуемо заберут «путинские», люди еще более сильного кулака и настоящие носители великого и сильного языка (который, несмотря на изменения на политической карте, до сих пор остается в терминах Гюго Гамильтона «языком-убийцей» на территории одной шестой земного шара — вспомним только о судьбе белорусского, количество носителей которого сократилось за последнее десятилетие на треть).

Ради осознания этого роман современного ирландского писателя стоило бы внимательно прочитать и нынешним «элитам». Впрочем, я прекрасно понимаю, что они не читают умные и человечные книжки. Тем более, в переводе на украинском.