СТРАХИ И МАГИИ

Да простится мне пещерный консерватизм, но когда мужики целуются взасос, это все же противно. Немецкий фильм «Вернись к началу» подходил к концу, наконец зажегся свет и я начал одеваться. Картину показывали в «Панораме», официальной части Берлинского кинофестиваля, в уютнейшем зале мультиплекса «i е а». «Панорама» — это означает, что сразу после картины последует встреча, диалог с ее авторами. Но обычно не менее трети зала быстренько шурует к выходу — плевать им, что будут говорить потом. Но здесь... Натянув куртку и повернувшись к зрительской массе, я внезапно обнаружил, что, кроме меня, ни одна живая душа не сдвинулась с места. Все гомосексуалисты, что ли? Они смотрели на меня явно осуждающе. Та-кой фильмец, а ему неинтересно, вражине. Зачем тогда приходил? Чужому не место здесь... Одевшись, я бросился к выходу. Страшновато, когда вот так тебя не любят — сразу и навсегда.

А картина режиссера Пьера Занусси-Блисса (это его дебют) рассказывает как раз о любви. Музыкант Сэм (режиссер и исполнил главную роль) черный, он живет в Берлине, поет приятные песенки, с бытом же, близлежащей действительностью, не очень в ладах. Фильм и начинается с того, что на Сэма налетает машина, водитель, сильно смущенный, пытается тут же оказать какую- то помощь, обещает возместить ущерб, но наш герой, прихрамывая, избегает контакта. Да, он живет здесь и теперь, и вместе с тем — в какой- то иной цивилизационной среде. И потому, что черный, выслушивая иногда нелицеприятное типа «Африка тут, что ли?», и потому, что гей, у него своя компашка. Ее он, правда, ничуть не стесняется. Вот сидит со своим любимым другом в кафе, и девушки им строят глазки. Тогда они устраивают показательный номер — целуются взасос, смачно и обстоятельно, глаза бы мои на них не смотрели. Вот и девушкам тем не понравилось, отвернулись даже.

Сэм любит мужчин, а мужчины любят его. Страсти здесь бушуют по полной программе. И ревность такая же, как и при традиционных отношениях. И нежность, вынужден это признать. Ближе к финалу Сэм трогается с места и вместе со своими двумя любовниками (один из которых, вследствие автокатастрофы, ослеп) едет к морю. Какая хорошая жизнь у них там случается на берегу пустынных ласковых волн. У меня даже переиначенный афоризм родился в голове: жить хорошо, а жить геем еще лучше. Нет, я не иронизирую — коли людям настолько комфортно и гармонично, значит что-то в их вселенской клеточке устроилось. Только пусть меня, живущего в другой клетушенции, не трогают. Не агитируют за ихнюю светлую жизнь.

Бегали по Берлину двое, мужик и баба, в костюме голых (именно так? не голыми, а одетыми голыми, с большими энными членами), возбуждая в населении интерес и сочувствие к проблемам людей, чьи телеса немножко по другому сориентированы в пространстве. Сидел я себе, мирно кофей пил... Вдруг кто-то меня трогает. Они, со своими нестандартными и огромными. Сидевшая возле меня дама сильно возбудилась и потребовала, чтобы я ее немедленно сфотографировал вместе с «членобегающими». Потом еще жутко волновалась: получится ли фотка? Да все у нас получится, если будем жить мирно, осознавая, что мы разные, что разошлись мы по разным квартирам и компаниям, сохраняя, тем не менее, единство и солидарную ответственность за этот бренный мир.

Картина французского режиссера Клода Миллера «Женщины и магия» (она получила приз критиков, то бишь приз жюри ФИПРЕССИ) начинается с кадров африканской хроники — на титрах чего-то они приплясывают и припевают. Затем мы знакомимся с героиней фильма, Клер, изучающей антропологию, а стало быть магические, ритуальные действа. Она заболевает внезапно, мучают ее приступы мигрени. В итоге попадает в больничную палату, где обитают еще две женщины. Одна — молодая, другая — старая, с большим приветом, со своими «магиями». Даже пристает к Клер — то вдруг в ее постели окажется, то еще какой- нибудь бенц выкинет. Однако в итоге что-то тут и происходит — все эти магические действа, дурачества приводят к излечению героини. Не рациональные поступки и советы доктора (не говоря уж о его лечении, в котором смысла чуть), не прагматика любовника, от которого она бежит в финале, а вот это самое полуидиотическое шаманствование оказывается целебным. Таков итог.

Почти на финише картины мы видим, как один из родственников старухи блуждает по клинике, чертыхаясь при виде черных личиков. Даже пописать без них нельзя — тут же пристраивается рядом негр- санитар и, ничуть не смутившись хамской нелюбезности, начинает голосить какую-то народную песнь. Что-то в этих песнях кроется, и об этом, вослед Леви-Строссу, предполагает задуматься режиссер фильма. Мир состоит из разных цивилизационных систем, и в каждой из них упрятаны небесполезные коды. Они помогают излечить головы, улучшить прием пищи и мочеиспускание, а главное — лучше чувствовать себя на планете, все еще не слишком хорошо оборудованной для веселья.

Шаманит и Энди Кауфман, главный персонаж картины знаменитого Милоша Формана «Человек на Луне» («Серебряный медведь» за лучшую режиссуру). Известный комедийный актер Джим Кэрри играет реально существовавшего комика, некогда знаменитого в Америке. Кауфман заставлял публику выделывать такие коленца. Скажем, вызывал на сцену какую-нибудь старушенцию и вовсю с нею приплясывал. До тех пор, пока бабулька не падала замертво, что и констатировал вызванный из зала врач. Ай-яй! Но музычка продолжается, и Энди приплясывает — чего там из-за какой-то старушки переживать? Затем, однако, он набрасывает на бездыханное тело шаль и начинает ворожить: шундры-мундры-встать! И бабусенция поднимается... Розыгрыш, конечно. Но уж как довольна публика, которая обманываться рада. И так постоянно — артист совершенно заморочил всех, даже на предмет идентификации своей личности: временами она раздваивалась, ее нельзя было точно вычислить.

А потом Кауфман заболел раком. Еще одна обманка? Нет, увы, на сей раз правда. После всяческих лечений, Энди едет на Филиппины, к знаменитым кудесникам, делающим операции без инструментов и наркоза. Но его не проведешь — сразу увидел, что фокус-покус. Шаманство здесь лишено магии, оно простой технический трюк, для исцеления не пригодный. Но не то ли самое было и в артистической машинерии Кауфмана — весь этот цирк наполнен смехом, но как-то лишен душевного ритуала...

Фокус-покус попробовал осуществить и Емелька Пугачев — герой фильма «Русский бунт» режиссера Александра Прошкина, поставленного по «Капитанской дочке» Александра Пушкина. Владимир Машков играет человека, достаточно серьезно относящегося к этому житейскому театру — другие играют, а мне че, нельзя? Кровавая получается игра — в ее жерновах смолото десятки тысяч жизней.

На таком фоне выстраиваются отношения Петра Гринева и Маши Мироновой, чьи роли сыграли молодые польские актеры Матеуш Дамецкий и Каролина Грушка. Когда режиссера на пресс-конференции спросили, отчего де поляки, что русских не нашлось для экранизации Пушкина, он очень серьезно ответил: да, не нашлось. Российская молодежь заражена американизмом и насилием, таких вот чистых и по- настоящему юных лиц не сыскать днем с огнем... И вообще, фильм получился актуальным: в России снова безвременье, снова самозванцы повылезали на авансцену, идет кровавая игра, идет смута и сплошное безголовье. Единственная надежда на сегодняшних Петь и Маш — авось обретут фундаментальные нравственные и эстетические ценности (через Пушкина в том числе), а с ними наступит для России новое время...

Страхи рождают утопии. В последней выстраивают некую реальность, под которую хорошо бы вмонтировать что-то прадавнее, хорошо проверенное. Человек ведь былинка в Космосе — сдуть может вражья сила одномоментно. Поэтому и вслушиваемся в ветер прежних и просто иных цивилизаций: одолжить бы там какую-нибудь гайку и ввернуть в нашенскую машину. Ведь страшно. Новый век начинается, новое тысячелетие... Вот, послушали через экранное окошко Берлинского фестиваля будущее — пока не дает оно внятного ответа.