ТЕСТ НА ПА ТРИОТИЗМ

«Глупость, варварство и невежество не уважает прошлого, пресмыкаясь лишь перед настоящим», — писал Александр Пушкин, друг выдающегося украинского ученого-энциклопедиста Михаила Максимовича. К сожалению, приходится констатировать, что человек, который столько сделал для того, чтобы украинцы осознали себя полноценной нацией, возможно, первый из тех, кто стал на защиту «украинскости» Киевской Руси, — эта неординарная фигура (первый ректор Киевского университета!) не только не оценена должным образом сейчас, но и забыта нашей интеллектуальной элитой. Что же, расписываемся в собственном варварстве? Михаил Максимович долгое время учился и работал в Москве, но он всегда оставался украинцем, не порывал связей с Родиной, не стал манкуртом. В 2004 году Михаилу Александровичу Максимовичу исполнится 200 лет...

Каждый год, а то и чаще, украинский бомонд получает всяческие знаки отличия, абсолютно не задумываясь, действительно ли эти «игрушки» чего-то стоят. Какие, собственно, критерии отбора задействованы? И кто именно должен выделять «лучших»? Если посмотреть не в такую уж «седую старину», то мы можем увидеть там настоящих «творцов духа народа». «День» на своих тематических страницах («История и «Я», «Украина Incognita») постоянно напоминает, рассказывает о таких фигурах — Симиренко, Терещенко, Чикаленко, Грушевском...

Чтобы узнать у современников, какие ассоциации вызывает у них имя М.Максимовича, корреспондент «Дня» решил обратиться к работникам университетской библиотеки (сейчас она носит имя выдающегося ученого) и студентам. Действительно, нельзя сказать, что научные работники забыли о первом ректоре: есть мемориальный кабинет М.Максимовича, издана интересная книга со скрупулезно подобранной библиографией его работ в разных областях знаний, готовится новый барельеф выдающегося украинца; библиотека отремонтирована с помощью спонсоров и выглядит она просто великолепно внутри и снаружи. Студенты Национального университета на вопрос: «Кто же такой М.Максимович и где он похоронен?» — пожимали плечами (в 10 метрах от центрального входа находится мемориальная доска с портретом ученого) и в лучшем случае отвечали: «На Байковом кладбище» или «где-то в Киеве»... жеские человеческие связи с А.Хомяковым, С. Аксаковым, братьями Киреевскими... Рядом с ними Михаил Александрович не «славянофил», а скорее славист...

МИХАЙЛОВА ГОРА И ОСОБЕННОСТИ НАЦИОНАЛЬНОГО АЛЬПИНИЗМА

Каждое лето, в разгар парламентских каникул, наиболее «подвижные» украинские политики поднимаются на Говерлу, главную вершину Карпат. Восхождения эти предполагают определенную публичность акции. Сама Говерла оказывается лишь экзотическим фоном, на котором провозглашаются заявления, озвучиваются заранее заготовленные политические оценки. Горы декорируют, украшают политический ландшафт Украины...

А вот на Михайловой горе гости (да еще и с политических или научных Олимпов!) большая редкость. Куда ей до карпатского «двухтысячника»! Зеленый холм над Днепром, незаметное с автострад сосновое царство над Прохоровкой — селом, прилепившимся к великой Реке... Отсюда совсем недалеко до Канева, до Тарасовой Горы. Кажется, что они — гора Тарасова и гора Михайлова — видят друг друга сквозь голубую днепровскую мглу и тихо о чем-то говорят, как говорят в балладах Шевченко степные могилы...

Скромная и призабытая независимой Украиной Михайлова гора является одной из наших национальных духовных святынь. Она потому и Михайлова, что более тридцати лет, вплоть до самой смерти, здесь жил и творил профессор Михаил Александрович Максимович (1804 — 1873). Чехи назвали бы его «будителем» — этим словом наши западные соседи-славяне удостаивают тех, кто в страшных обстоятельствах гнета и унижения не давал усыпить свою нацию, все делал, чтобы утвердить ее культуру, достоинство, славу. Максимович, писал М. Драгоманов, это «целое исторически-филологическое учреждение и, вместе с тем, живой народный человек». Судьба разделила жизнь Михаила Александровича на две половины. Сначала блестящая карьера ученого в Московском университете, дружба с В.Одоевским, А.Пушкиным, В.Жуковским, П.Кулишом, О.Бодянским, Н.Гоголем. Т.Шевченко, в 30-летнем возрасте — должность ректора в только что открытом Киевском университете имени Святого Владимира, — а затем... с 1841 года М.А.Максимович навсегда поселяется на Михайловой горе в доме, подаренном дедом...

В Прохоровку я ехал автобусом через Канев. А можно добираться сюда из Киева и по Бориспольскому шоссе: доехать надо до Софиевки, известной на автостраде кулинарной «столицы», и сразу повернуть направо. Через каких-то 20 минут вы будете на Михайловой горе. Намерено упоминаю о возможных маршрутах, так как их забыли не только отечественные политические «альпинисты», но даже те, кто не имел бы никакого права забывать. На Михайловой горе мне сказали, что гостей из Киевского университета им. Т.Шевченко здесь не видели уже лет десять. На могиле первого ректора этого университета!

БОТАНИК СРЕДИ «ЛЮБОМУДРОВ»

Сын Александра и Гликерии Максимовичей был, вне всякого сомнения, вундеркиндом. Что-то особенное досталось ему от Бога. Недаром кое-кто из гимназических учителей, заметив раннюю страсть Михаила к собиранию флоры по новгород-сиверским рощам, оврагам и монастырским садам, говорил: быть ему московским профессором ботаники.

Разносторонность научных увлечений Михаила Максимовича, которая позже будет удивлять его друзей, опиралась на фамильную традицию. Пятеро Тымковских — родных братьев его матери — попали в энциклопедию Брокгауза и Ефрона! Были они профессорами, высокопоставленными государственными служащими, почти все имели литературное дарование. Род Тымковских — из приднепровских лесостепей. Неподалеку от Золотоноши был когда-то хутор Тымкивщина, куда не раз и в детские, и в зрелые годы приезжал Максимович. Там он познал азы грамоты: в Благовещенском женском монастыре монахиня Варсонофия прошла с ним, тогда еще мальчиком, Грамматику, Часослов и Псалтырь...

«Моя родимая Калифорния, сиречь Золотоноша», — любовно-иронично напишет Михаил Александрович в одном из писем незадолго до конца своей жизни. Магнетическую силу этой земли он особенно остро ощутит в Москве.

После окончания Новгород-Сиверской гимназии 15-летний Михаил оказался в московской квартире своего дяди, профессора Романа Тымковского. Тем не менее под его опекой он был всего лишь несколько месяцев: вскоре дядя умер, и Михаил стал теперь уже студентом на казенном обеспечении словесного отделения Московского университета. И все же главной его любовью оставалась ботаника. Та же самая жажда познания тайн природы, которая толкала новгород-сиверского гимназиста в странствия по садам и оврагам, делала его здесь, в белокаменной, одержимым и целеустремленным. «Весь досуг мой от лекций я посвящал любимой своей науке. Неутомимо обходил я Воробьевы горы и другие окрестности Москвы, собирая себе московскую флору», — вспоминал позднее Максимович. Он знакомится с университетскими ботаниками, и, в конце концов, переходит на физико-математическое отделение. Кумир юного Максимовича — профессор физики, минералогии и сельского хозяйства, доктор медицины Михаил Павлов. Он только что вернулся из-за границы, где усвоил натурфилософские идеи и трансцендентальный идеализм Ф.Шеллинга. Собственно, Павлов, а до него еще уроженец Борзны Даниил Кавуннык-Велланский, выпускник Петербургской медико-хирургической академии, и были первыми, кто открыл интеллектуальной России 1820-х Шеллинга. Это весьма существенный момент для понимания внутренней биографии Максимовича: его становление пришлось на время огромной популярности шеллингианства в России. Недавний собиратель наконечников старинных стрел на берегах возле Прохоровки и новгород-сиверской флоры оказался в самом эпицентре интеллектуального движения, возникшего под влиянием идей немецкого философа.

В 1823 году в Москве возникло литературное общество, из которого вскоре возникло «Общество любомудрия», возглавленное апологетом Шеллинга князем В.Одоевским. В России началась эпоха романтизма, и Шеллинг с его противопоставлением просветительскому рационализму, с его открытием души человеческой, которая тоскует, когда торжествует материальное, с его чувствительностью к моральным обязательствам и поэтическим возможностям философии, оказался для поколения русских романтиков СВОИМ, еще в большей степени своим, чем у себя на родине.

Россия не так давно победила Наполеона, она была готова перевести свой очарованный взгляд с интеллектуальной Франции на интеллектуальную Германию. «Умом Россию не понять»... Поэт и дипломат Ф.Тютчев, который дружил и с Ф.Шеллингом, написал эти слова с чувством гордости за Россию, противопоставляя эту свою гордость удивлению европейца с Запада. Запад устал; пресыщенный, рационалистический, технизированный, он духовно беднеет, теряет почву под ногами, — считали «любомудры». В.Одоевский, автор повести «Русские ночи», призывал Запад открыть для себя «славянский Восток» и обогатиться им, поскольку само славянство, Россия с ее «особой статью» и является «последней надеждой» цивилизации, резервуаром духовности и моральной неиспорченности. Шеллинг невольно дал первотолчок русскому «славянофильству». Впрочем — только первотолчок, так как дальнейший его путь определялся уже другими звездами...

Именно В.Одоевский пригласил в круг «любомудров» и Михаила Максимовича, которого натурфилософия Ф.Шеллинга не оставила равнодушной. После завершения учебы молодого ботаника оставили для службы в университете. Жил он в ботаническом саду. Начиная с 1823 года, стал часто печататься как исследователь «растительного царства» и зоолог (хотя одновременно записался слушать лекции на медицинском отделении!). «Главные основания зоологии», изданные М.Максимовичем в 1824 г., были отмечены В.Одоевским, который откликнулся на выход книги статьей в журнале «Сын отечества», а потом отыскал автора в его «кандидатских нумерах», пригласил к себе домой... Так природовед М.Максимович оказался в литературных кругах... Работа ученого была настолько продуктивной, что уже в 1827 г. выходит его основательное исследование «О системах растительного царства» («где ботаническое знание преисполнилось учения натурально философского», — комментировал автор содержание своей монографии в позднейшей «Автобиографии»). Эту работу он защитил как магистерскую диссертацию (в числе присутствующих на защите был и популярный польский поэт-романтик Адам Мицкевич). В следующем году появляется учебник М.Максимовича «Основания ботаники. Оргатология растений», в 1833 г. выходят «Размышления о природе». 29-летний Максимович получает степень доктора биологических наук...

Ему советовали «не философствовать» в работах о растительном и животном царстве, оставаться «просто» ботаником или зоологом. А он в том же 1833 году печатает на страницах журнала «Телескоп», который редактировал его друг М.Надеждин, «Письмо о философии», где утверждает, что «ботаника, зоология, физика точно так же являются философией, как и логика, эстетика, психология», что «предметом философии может быть любой предмет, который подлежит нашему познанию»! В соображениях Максимовича легко заметить шеллингианский «след». Он также сомневается в возможностях рационального познания: «Ум сам по себе не дает живого знания, полного убеждения: его стихия — сомнение...»

А дальше у автора «Письма...» появляется апология сердца и души. «В сердце помещается убеждение; от теплоты чувства оно зависит; и только в союзе с этой теплотой свет разума дает искры и пламя живого знания. Душа своим чувством проникает в самые непрозрачные глубины бытия, в тайны жизни, недоступные для самого только разума...»

«Письмо о философии» М.Максимовича недавно переиздано в двухтомной антологии «Україна: філософський спадок століть» («Хроніка-2000», вып. 37 — 38) рядом с давней статьей Павла Грабовского о Д.Кавунныке-Велланском. Так они снова встретились, двое увлеченных шеллингианцев с Украины, один из которых (Велланский) был, по словам П.Грабовского, «первым философом в России в столетии ХIХ», второй же (Максимович) осмысливал те философские начала, без которых трудно представить русский и украинский романтизм 1820 — 1840 гг. Преисполненный загадок и тайн, мир требует интуитивно-эмоционального, иррационального познания, утверждал М.Максимович, — особенно, когда речь идет о беспредельно сложном, противоречивом, внутренне бесконечном мире человека...

Такие мысли — оттуда, из «Общества любомудров» 1820-х, где М.Максимович чувствовал себя легко, как это бывает в кругу единомышленников. Его обошли стороной непростые эволюционные метаморфозы московских «славянофилов». Их борьба с «западничеством» еще впереди. Просто у Максимовича дру

ДОМОЙ, В КИЕВ. ПЕРВЫЙ РЕКТОР УНИВЕРСИТЕТА

Среди его приятелей того времени видим и Николая Гоголя. 23 декабря 1833 года Гоголь писал Пушкину: «Кстати, ко мне пишет Максимович, что он хочет оставить Московский университет и ехать в Киевский. Ему вреден климат. Это хорошо. Я его люблю. У него в «Естественной истории» есть много хорошего, по крайней мере, ничего похожего на галиматью Надеждина...»

Гоголь и сам рвался в Киев. Простуженный, с закутанной платками шеей, он жаловался друзьям, что Петербург ему надоел своим климатом. Хотя не в самих только пронизывающих петербургских туманах было дело. Из северной столицы Николая Васильевича гнало воображение: он видел себя за кафедрой в древнем Киеве, где вскоре должен был открыться университет.

Первым ректором университета назначили профессора Максимовича. Климат климатом, а главное то, что его, как и Гоголя, неудержимо потянуло домой. После смерти матери он ощутил «томительную тоску по родине». И вот представилась счастливая возможность жить на родной земле, не порывая с наукой! Император Николай I распорядился, чтобы в состав университета входили два факультета — философский и юридический. Тогда, в 1834 году, было это совсем небольшое учреждение, в котором училось 60 студентов. Университет должен был на практике утверждать «православие, самодержавие, народность», как то и предусматривала знаменитая формула министра образования России С.Уварова. Именно такой была национальная идея Российской империи.

Следует помнить, что Киевский университет открыли вскоре после подавления польского восстания 1830 — 1831 годов и закрытия многих польских школ, которые до того доминировали на Подолье, Волыни, Киевщине... Он должен был стать форпостом «общерусизма» на берегах Днепра. (Впрочем, среди преподавателей нового университета было немало поляков; римское право, например, читал брат Адама Мицкевича). М.Максимовичу пришлось заниматься налаживанием учебного процесса, хозяйственными вопросами, в случае отсутствия попечителя Киевского учебного округа Брадке исполнять его обязанности, трижды в неделю проводить заседания университетского совета и еще трижды — заседание правления... Так продолжалось 15 месяцев. В декабре 1835 г. Михаил Александрович подал в отставку с должности ректора. Прежде всего — из-за серьезных проблем со здоровьем. Еще в 25-летнем возрасте у него отказал правый глаз, теперь же со зрением стало совсем скверно. Ко всему добавился жестокий ревматизм...

И все-таки, здоровье здоровьем, а некоторые письма и «казенные» бумаги М.Максимовича дают основания полагать, что ему знакома была коллизия между обязанностью администратора и призванием ученого. Позже он настоятельно будет просить, чтобы его не избирали «в должности, сопряженные с заседаниями», — и только ли в ревматизме было дело? Возможно, жило в его душе то вольнолюбивое сковородовское начало, велевшее бежать от соблазнов мира, идя навстречу призыву сродного труда? (Интересно, между прочим, что село Коврай, где — как писал философ В.Эрн — Григорий Сковорода в 1758 году «решительно осознал свою исконную, первичную устремленность к спасительной пристани», расположено совсем недалеко от Золотоноши и Прохоровки)... Слагая с себя ректорские обязанности, Максимович сказал, что три полугодия, прошедшие со времени утверждения его в должности, были «самым лучшим воспоминанием» его «гражданской жизни». «Я, конечно, никогда уже не мог бы сказать ничего лучшего, как то, что я был первым ректором университета св. Владимира»...

Теперь он должен был сосредоточиться на науке и педагогической работе. Переезжая из Москвы, Максимович надеялся, что будет преподавать в Киеве ботанику или же зоологию, в крайнем случае — физику. Тем не менее обстоятельства заставили его переквалифицироваться в филолога, что, впрочем, для автора многих московских литературных журналов и альманахов, издателя сборника «Малороссийские песни» (1827 г.) полной неожиданностью не было. «Да, мы г. Максимовича давно считаем нашим литератором», — сказал как-то о нем Пушкин...

В Киевском университете профессор Максимович читал русскую словесность. Еще в Москве он занимался исследованием «Слова о полку Игоревом». 1839 года из-под его пера вышла «История древней русской словесности». Но в том-то и дело, что Михаил Александрович был щедро одаренной натурой: он мог позволить себе «разбрасываться». Еще живя в Москве, этот ботаник от Бога издал несколько выпусков альманаха «Денница», увлекся собиранием фольклора. Его сборник «Малороссийские песни» сыграл незаурядную роль в истории украинского романтизма. В 1834 году появилось новое, дополненное его издание. П.Кулиш писал, что когда он, новгород-сиверский гимназист, прочитал «книжку сю», она стала для него «первою над усіма іншими». Эпоха романтизма вообще характерна пробуждением национального самосознания, широким интересом к истокам истории, к фольклору и языкам славянских (и не только славянских) народов. Что же касается «Малороссии» с ее экзотикой, героической и загадочной историей, красотой природы, то в 1820 — 1830-е годы в русской и польской литературах воцарилась настоящая «украиномания». Сборник Максимовича только подлил «масла» в огонь.

С Максимовича началась украинская фольклористика как наука. В предисловии к сборнику («О малороссийских народных песнях») ее составитель, подчеркнув самобытность и богатство украинского народного песенного творчества, впервые предложил классификацию песен, и одновременно очень интересно проанализировал их особенности в сопоставлении с песнями русскими.

Страсть к фольклору, казалось, не покинет Максимовича никогда. Тем не менее с 1837 г. он все больше увлекается исследованием истории. В его лице мы имеем одного из лучших знатоков истории Киева: этот город — в середине XIX века не такой уж и большой, всего с 50-тысячным населением — Михаил Александрович любил, а, любя, обходил все его самые потаенные закоулки, холмы, осмотрел и по возможности исследовал памятники старины. Он был замечательным гидом для своих друзей, в середине 1830-х наведывавшихся в Киев — Н.Гоголя, Н.Надеждина, М.Погодина, П.Киреевского...

Среди тех, кто приходил по вечерам в дом Максимовича, был и вольнослушатель университета Пантелеймон Кулиш. Кроме страсти к «народоизучению», их объединяло еще и то, что Кулиш учился в той же новгород-сиверской гимназии, где когда-то получал образование и сам Максимович. Михаил Александрович немало сделал в то время для талантливого и амбициозного Пантелеймона, а вот позднее их отношения омрачатся довольно серьезно. Максимовича многое будет раздражать в писаниях Кулиша... Нужно вспомнить также близкое знакомство и сотрудничество М.Максимовича с ректором духовной академии Иннокентием Борисовым. С их участием в 1843 году при киевском губернаторе была создана «Временная комиссия для разбора древних актов», занявшаяся собиранием и изданием памяток старины... Профессором университета М.Максимович оставался до 1841 года. А потом вынужден был — снова из-за болезни — подать в отставку и поселиться на Михайловой горе.

ОДИНОЧЕСТВО

Не забывайте, что в это время ему всего 37 лет! Правительство назначило бывшему ректору и профессору ежегодную пенсию — 762 рубля, и с того момента ведет начало печальная история подвижничества среди одиночества и тяжелого материального положения.

Максимович поселился на горе в обычной хате (дом он выстроит значительно позже). Наибольшей ценностью в ней был зеленый сундук, в котором ученый хранил свой архив. Трудно представить, как жилось бы здесь одинокому холостяку, если бы не его сестра: она взяла на себя, по сути, все домашние хлопоты. Концы едва сходились с концами. Пенсии не хватало. Выручали временами гонорары за «Книгу Наума о великом Божием мире», которые присылал из Москвы профессор Осип Бодянский: эта книжечка, пользовавшаяся неизменным успехом и, выдержавшая 11 изданий, была его кормилицей. «Богатство — не мой удел, но я должен признаться, что и бедность мне наскучила», — шутил не раз Михаил Александрович.

До 1845 г. он еще появлялся за кафедрой в Киевском университете, но уже не как штатный профессор, а как вольнонаемный: опасаясь лишиться пенсии, работал по договору с учебным округом. Кое-кто из друзей Максимовича считал это фатальной ошибкой. И в самом деле, с 1846 г. ему постоянно отвечали отказом в ходатайстве о принятии на службу. Да и сам он остыл к педагогической работе: «Около 20 лет преподавая разные науки, я утратил охоту к этому делу, да и самая рысь или сила преподавательская довольно уже истаскалась...»

Но и «скудная проза буколической жизни» на Михайловой горе надоедала, особенно зимой. Поэтому он время от времени выезжает в Киев или в Москву, живет там по несколько месяцев, работает в архивах и библиотеках. Губернатор И.Фундуклей как-то пригласил ученого отредактировать книгу «Обозрение Киева в отношении к древностям». В другой раз позвали в Москву: надо было поработать с рукописями историка М. Погодина, принять участие в издании журнала «Русская беседа»...

Он много пишет и печатается, действительно демонстрируя «замечательную производительность». Один из постоянных его корреспондентов — профессор О.Бодянский, секретарь Императорского общества истории и древностей русских. Их объединяла любовь к «славянщине», к памятникам украинской истории. О.Бодянский присылал в Прохоровку тома своих «Чтений...», где печатались «История русов», казацкие летописи. А М.Максимович «умудрился» издать три выпуска альманаха «Киевлянин» и два — «Украинца»! Мечтал даже превратить «Киевлянин» в журнал и для этого готов был... продать Михайлову гору...

От больших исследований он отошел, писал преимущественно научные этюды и статьи по истории. Нередко его работы пишутся по полемическим поводам, в форме открытых писем к оппонентам. В них Максимович спорит со сторонниками норманнской теории происхождения Руси, доказывает самобытность украинского языка, излагает свою точку зрения на историю Колиивщины, Казацтва, на фигуру Богдана Хмельницкого... Оппоненты Максимовича — Погодин, Соловьев, Костомаров, Кулиш... Свою научную позицию Михаил Александрович объяснял так: «У вас (в Великороссии) многие смотрят на всю русскую землю с московской высоты Ивана Великого; здесь (в Малороссии) иные глядят на нее с запорожской, поэтической Савур-могилы; моя точка зрения на всю единую русскую землю над Днепром — с высоты Старокиевской, с холма Андрея Первозванного...»

В 1853 году умерла сестра Максимовича. Вскоре он женился. «Я все на Горе Михайловой... стал наконец женат, — писал в Одессу архиепископу И.Борисову. — ...Я женился на дочери той украинки, о смерти которой я упоминал в последнем письме к Вам, писанном года за два... В прошлую осень лишился моей сестры-питомицы, и с нею ушло от меня все уже из прежней жизни моей в здешней стороне... Новая спутница жизни моей доброе дитя, и я люблю ее; но мне и при ней скучно здесь в настоящее время, что я сижу на горе бездейственным домонтарем, — а теперь еще более скучно, ибо еще крепче прикован к горе тою же железною цепью нужды, — а дума так и рвется к Черному морю...» В ту пору Максимович намеревался поселиться в Одессе. Не суждено...

Летом 1859 года Михайлову гору посетил Тарас Шевченко. В то время он был занят мыслями об устройстве собственного домашнего гнезда, и пример старого Максимовича не мог не разжигать его мечты об уюте. «И где он, старый антикварий, выкопал такое свежее, чистое добро? И грустно, и завидно!», — записал он в дневнике после встречи в Москве с семьей Максимовичей. Удивительно ли, что в письмах к Марии Васильевне Тарас Шевченко просил ее найти для него «молодую княгиню»? Разумеется, такую, как сама Мария Васильевна «милое, прекрасное создание... чистый, нетронутый тип моей землячки» («Дневник»). На Михайловой горе поэт написал поэму «Мария». Здесь и по сей день стоит «дуб Шевченко», под которым он любил отдыхать... Через два года Максимовичи будут хоронить Тараса на каневской горе...

Жизнь же самого Максимовича весной 1860 г. была озарена радостью рождения сына Алексея. «Ну уж мальчонка у меня, — радовался он, — дай-то Господи ему израсти таким красивым и прехорошим, как уродился: вот уж будет Украинец на славу...» Повзрослев, Алексей будет учиться в Первой киевской гимназии, а вот дальше следы его теряются.

Заслуги М.Максимовича перед наукой признают Московский и Новороссийский университеты, избрав его своим почетным членом, а в 1871 году 50-летний юбилей научно-литературной деятельности ученого отмечают в Киеве. По этому случаю Михаилу Александровичу даже выделили 3000 рублей, которые он довольно быстро израсходовал: все ушло на празднование юбилея, некоторые «предметы роскоши» для семьи и еще на две прощальных поездки в Москву и Петербург в 1872 г.

Максимович понимал, что жить ему осталось недолго. Он сделал последние распоряжения, заказал гроб, показал место для могилы, и 10 ноября 1873 г. в своем доме на Михайловой горе тихо отошел в мир иной. Большого собрания своих работ в трех томах он уже не увидел...

POST SСRIPTUM

Михаил Александрович распорядился, чтобы его похоронили неподалеку от дома. На памятнике высечено: «Помянухъ дни древния... Въ творениях руку твоею поучахся». Действительно ли «поучахся»? Памятник стоит накренившись, и никому нет до этого дела. Дом М.Максимовича сгорел в конце 1970-х. Тогда здесь еще активно функционировал санаторий, корпуса которого теперь пустуют. За несколько лет до провозглашения независимости Украины существовали проекты восстановления дома ученого и благоустройства территории. Вот я листаю страницы проектной документации, которую директор полумертвого санатория держит в ящике своего стола. Дойдут ли когда-нибудь до нее руки строителей?

Максимович пока что НИЧЕЙ. Самоотверженный труженик на поросшей сорняком национальной ниве, он хорошо знал, кто такие и что такое украинцы. Как-то написал О.Бодянскому: «В специальном то развитии украинских потребностей и сладость, и интерес моего труда — для меня и нашей братии». Он жил сильным и благородным патриотическим чувством — для многих его «правнуков» в независимой Украине это малопонятная профессорская химера.