Украинской культуре нужно развитие некоммерческого «третьего сектора»
Публикация статьи Николая Княжицкого «Культурный дефолт Украины» («День», 4 марта этого года) вызвала большой интерес у меня и моих коллег, ведь более- менее квалифицированное обсуждение проблем культурной политики на страницах нашей прессы — явление, к великому сожалению, нечастое. Поэтому статья Н. Княжицкого, которая демонстрирует как знание автором теоретического аспекта дела, так и немалый собственный практический опыт, стала на этом фоне приятным исключением.
Я соглашаюсь с большинством высказанных г-ном Княжицким оценок современной культурной ситуации в Украине, почти со всеми сформулированными им конкретными предложениями, которые в двух словах можно свести к одному — неотложной необходимости в активной протекционистской политике Украинского государства относительно отечественных культурных индустрий и их продукции (кино, телепрограммы, музыка, видео, книга и так далее). Можно сказать, соглашаюсь почти на 90 процентов.
Но остальные 10 процентов, в которых взгляды Н. Княжицкого не совпадают с моими, по моему мнению, настолько важны, что неверная позиция может полностью обесценить все дельное и своевременное, высказанное им в статье.
Во-первых, об «основной функции культурной политики». По мнению Княжицкого, она «для любой страны должна состоять в содействии привлекательности образа жизни страны как среди ее граждан, так и среди граждан других стран, поскольку достичь политического влияния на общество можно, только используя такую привлекательность».
Сразу замечу — «достичь политического влияния» можно широким набором значительно более «дешевых» инструментов, чем построение положительного имиджа «нашего образа жизни». Для этого существуют запугивание, ложь, подкуп, популистские обещания и многое другое. Ведь известно, что отрицательные имиджи и стереотипы формируются значительно быстрее и разрушаются значительно труднее, чем положительные (вспомним хотя бы героя-реформатора В.Ющенко и его образ на страницах «Файненшл Таймс»). Следовательно, культурная политика отнюдь не наиболее эффективный инструмент политики в прямом смысле: ‘cultural policy’ не тождественна ‘politics of culture’.
Более того, рассматривать культурную политику только как инструмент «политического влияния на общество», иными словами, как разновидность политической пропаганды, как такое себе рекламное бюро существующего строя (или, употребляя более красивые слова, «национального образа жизни») означает стирать принципиальные различия между культурной политикой демократического государства и политикой «средствами культуры» таких признанных мастеров этого дела, как доктор Гебельс или товарищ Жданов. Тут господин Николай Княжицкий, по-видимому, сразу скажет, что у нас принципиально иные, благородные цели. Но оправдывает ли цель средства?
Бесспорно одно: в цивилизованном, демократическом мире (скажем, в странах Западной Европы, на которые так часто ссылается Княжицкий) основными целями культурной политики являются обеспечение условий для свободного творческого развития; эффективные гарантии свободы слова и печати; свободный доступ всех граждан к культурному достоянию; поддержание национальных культур и особенно культур меньшинств; защита исторического и культурного наследия. К таким основным целям (или функциям, если хотите) может относиться, понятное дело, и особая (протекционистская) политика государства в отношении собственной национальной культуры, но в той мере, в которой она не мешает вышеназванным фундаментальным целям и началам. По нашему убеждению, в современной Украине протекционистская культурная политика действительно очень необходима (и мы об этом неоднократно писали), но делать эту функцию главной, если не обеспечиваются иные ключевые функции, думаю, это подход порочный и в теоретическом, и в сугубо прагматическом смысле. Ведь стремление создать в современной Украине какую-то национально-культурную «теплицу» (или, не дай Бог, «резервацию»), защищенную от глобализационных ветров — дело безнадежное.
Второй момент: Н. Княжицкий фактически возводит культурную политику государства в политику относительно коммерческой, массовой части культурной сферы. Но где-либо в современном мире культурная сфера в хозяйственном плане охватывает все три сектора общественного производства: частный (коммерческий), государственный и так называемый «третий сектор» — негосударственные, неприбыльные организации. Даже в США, где безоговорочно доминирует частный, коммерческий сектор культуры, существуют, во-первых, десятки тысяч неприбыльных культурно-творческих организаций (которые выживают экономически благодаря благотворительности и налоговым льготам), во-вторых, ряд крупных национальных (то есть государственных) и муниципальных культурных учреждений, порой всемирного значения (как Национальная галерея или Смитсоновский институт).
Отсюда — вывод: создавать механизм поддержки украинской коммерческой культурной индустрии (пока очень слаборазвитой) сейчас недостаточно. По нашему мнению, значительно более важно сегодня создать эффективные механизмы поддержки «третьего сектора» в украинской культурной сфере — путем благоприятного налогового режима и упрощенных процедур регистрации и отчетности неприбыльных организаций. Именно эту цель преследует проект закона о неприбыльных организациях, достаточно давно разработанный нашими специалистами по заказу Минкультуры, но так и не рассмотренный Верховной Радой.
Ведь для успешного развития коммерческих культурных индустрий одними из ключевых параметров являются размеры рынка и его покупательная способность. Благоприятный налоговый режим и стимулирование благотворительности, характерные для «третьего сектора», позволяют снизить цену культурных услуг, и тем самым расширить аудиторию. Если же этого нет, а всем руководят законы свободного рынка, то производитель естественным образом «убегает» на крупные рынки с более богатыми покупателями, например, русско- или англоязычные. И никакое экономическое благосостояние страны этому не помешает — ведь почему бы тогда все известные шведские поп-исполнители пели по-английски, а Лайма Вайкуле — по-русски? Неужели в Латвии жизнь хуже, чем в России? Или, может, там не борются за утверждение латышского языка? Насколько мне известно, все как раз наоборот.
Украина в силу исторических причин, нравится это нам или нет, относится и еще длительное время будет относиться к потенциальному рынку российской поп-культурной продукции, с учетом полной понятности языка и близости тематики, «раскрученности» многих еще советских знаменитостей и, в конечном итоге, из-за ценовой доступности российского продукта. В определенной мере правильно и обратное — сравнительная открытость российского рынка украинскому поп-продукту (вспомним успех «ВВ», «Океана Ельзи» или того же теле-Буржуя), но это только в определенной, довольно ограниченной мере. Впрочем, даже такие ограниченные возможности экспансии существуют для украинской поп-культуры только на российском и, возможно, еще на белорусском рынке — ведь вне пределов СНГ мы можем похвастаться разве что «гастролями» по «диаспорным клюбам» и «союзовкам», а также плодотворной работой Виктора Павлика на турецких курортах и «ВВ» — в ночных клубах Бордо. Негусто, что и говорить. Поэтому возлагать все надежды на то, что поддержанная государством украинская поп-культура вскоре составит достойную конкуренцию российской и западной именно на коммерческом фронте, даже при условии протекционизма, вряд ли стоит. Иное дело, что без такого протекционизма ее шансы вообще мизерны. Но они сойдут на нет, если коммерческий сектор культуры не будет получать постоянную подпитку со стороны развитого некоммерческого сектора — как государственно-муниципального, так и негосударственного особенно. В конечном итоге, именно так происходит во всем мире — без многочисленных некоммерческих «театриков офф-Бродвея» давно захирел бы Голливуд.
Наконец, третий момент. Николай Княжицкий указывает на четыре «основные вопроса», с которыми «нужно определиться» (очевидно, государству). Среди них — наряду с вопросами, так сказать, инструментальными, которые действительно решаются, по крайней мере частично, путем законодательных актов и организационных мероприятий («Как обеспечить рынок для украинской культуры?» и «Как распространить влияние украинской культуры на другие рынки?») поставлены два вопроса скорее академические, которые решаются разве что в научных дискуссиях специалистов и очень мало зависят от волевых решений должностных лиц или законодателей, тем более политологов или журналистов («Что такое украинская культура и на каком языке она должна [sic!] создаваться?» и «Каким образом культура воспитывает национальную самоидентификацию?»).
Поэтому как бы ни «определялся» в этих вопросах господин Княжицкий, он вряд ли изменит задним числом лицо украинской культуры, сложившееся самим ходом ее развития, со всеми хорошими и недобрыми обстоятельствами.
Культура, в том числе и какая- либо национальная культура, это очень сложный, переменчивый, а главное — живой (а не сконструированный в головах «демиургов») организм, поэтому невозможно законодательно или административно определить ее границы. Собственно, определить можно, даже можно попробовать «претворить в жизнь» свои демиургические планы, но, во-первых, советую при этом не вспоминать о таких мелочах, как демократия и творческая свобода, а во-вторых, «претворить в жизнь» все равно не удастся, как не удалось, скажем, министру Валуеву. Потому что пытаться устанавливать свои законы для культуры — это все равно что изменять законы природы. Это какое-то культурно-политическое «мичуринство», которое неминуемо заканчивается культурно-политической «лысенковщиной».
Из вышесказанного вовсе не следует вывод о ненужности какой-либо культурной (или языковой) политики в демократическом государстве.
Нет, из моих рассуждений следует только то, что демократическая культурная политика не должна преследовать целью создание «новой, лучшей» национальной культуры — она должна гарантировать свободное развитие существующей культуры во всем ее многообразии, позволяя себе при этом только активно стимулировать определенные элементы в ней (например, все формы украиноязычной культурной коммуникации), не стимулируя (но и не запрещая) другие элементы (например, русскоязычные явления).
Кстати, именно из недопустимости запретов и ограничений культурной русскоязычной коммуникации в Украине наиболее естественным образом следует полная нецелесообразность предоставления русскому языку статуса второго государственного. Ведь государственный язык и язык культуры — то совсем разные вещи, и насколько нормальна конституционная норма первой, настолько же абсурдны попытки юридически «определиться» с тем, на каком языке «должна создаваться» культура.
Все эти предостережения также не означают призыв к какой-то принципиальной бездеятельности, чтобы «не навредить культуре». Наоборот, по нашему мнению, введение системы продуманных протекционистских мероприятий (в форме налоговых льгот и минимальных квот на отечественный культурный продукт) давно назрело, если не перезрело. Кстати, в некоторых сферах такие квоты уже введены (например, на демонстрацию кинофильмов), и если их влияние незаметно, то это лишний раз доказывает необходимость должным образом продумать весь механизм, прежде чем вводить декларативную юридическую норму.
Так же давно назрела проблема формирования цивилизованного «третьего сектора» — и не только в культурной сфере, а еще проблема стимулирования инвестиций в отечественные культурные индустрии (в то же кинопроизводство, а также в книгоиздательское и аудио-издательское дело).
