Ветер в упряжке

Владимир Гребенюк из села Ивашкивцы на Хмельнитчине, как говорится, покорил ветер. «Ушел на пенсию, думаю: наступила пора запрягать эту природную силу. Вот и смастерил ветряк. Ну, это уже устаревшая конструкция, понятное дело. Но если крупы нужно, дед (о себе. — Авт. ) может сделать», — говорит Гребенюк.

Ветряк — на огороде за его хатой, слева от дороги, где три сосны. «Кардан, две шестерни, привод. Один камень мне родственники подарили. Не знаю о его истории. Лет с 80 или и больше назад сделан. Второй камень сам, своими руками сделал. Кайлом выдолбил из глыбы, дырку прорубил. Вот они, жернова. Дед все может. Потому что у неумелого руки не болят», — хвастается.

О себе почему-то говорит в третьем лице. Небось, потому, что точно знает: ивашкивцы его уважают. Гребенюк, говорят, не ищет смысла жизни, давно уже нашел ответ на основной вопрос философии, находясь в полной гармонии с природой. Даже ветер использует для собственных житейских потребностей.

Однако эта слепая сила, ветер, однажды вышла из-под его контроля. Распоясалась. Об этом люди сообщили Владимиру Иосифовичу, когда он в поле был. «Разблокировались тормоза. Пока прибежал, пока укротил, два крыла оторвало», — вспоминает. За это он «на ветер не обиделся — сам виноват». Только сделал из этого вывод, который состоял в ответе на еще один философский вопрос: все требует постоянного совершенствования. «Раньше ветряк был, как говорят в народе, с хвостом. Дед сделал проще: на лестницу и — «поймал» ветер», — рассказывает.

На огороде слышно, как «бьет» крыльями ветряк: мелется жито на камне. «Меня Туряк Иван Иосифович, который недавно отжил свое, наставлял: не старайся его ставить очень высоко, потому что тогда с обслуживанием будет тяжело, а ветра и так, и так хватает», — Владимир Гребенюк обращает внимание на то, что «советовался с людьми, когда брался на это дело».

С Иваном Туряком связаны его первые незабываемые впечатления о ветряке: «Это было в первые послевоенные годы. Ветряк стоял на пригорке возле фермы — чтобы и смолоть, и воду для скота из скважины подать. Туряк там всем руководил. Уже и следа от всего наследства не осталось. Все идет, все проходит. С электрификацией всего села, как говорится, отпустили ветер на волю».

Когда же делал свой ветряк, то «был уверен, что из этого будет толк». Хотя — без каких бы то ни было инженерных расчетов: «Так представил себе и сделал. Дед все может».

Ударные трудовые будни проходили в колхозной тракторной бригаде: «Одна смена на полях, вторая — на огороде дома. И так день за днем. На кого работал? Все плоды общего труда поразносили крупные и мелкие воры. От колхоза осталось то же, что и от ветряка возле фермы». «Кое-кто так и не научился думать самостоятельно. Думает, что кто-то должен это вместо него делать».

Но тоска по прошлому Гребенюка не донимает: «Ходят, говорят, что им тошно здесь жить и быть. Пьют. Дед не пьет. У деда нет времени для скуки. 2,95 га паю имеет, огород — 40 соток. И конь Сирко есть. Ему — шесть лет, мне — 66. Жеребенка на мой день рождения подарили. Говорят: берите, дед, и хозяйничайте. Ежедневно за четыре километра гоню корову на пастбище, еще и соседскую беру. У соседей — мальчик, четвертый класс. Приучается к полезной работе. Дед и мальчик — на коне, скот — рядом...».

И уже там, на пастбище, охраняя скот, имеет время на разговоры «за жизнь» с односельчанами: «О политике говорим, а как же. Говорю о людях, которые уже все приватизировали, кроме парламента. Так пусть бы уже и этот орган депутаты распаивали, как землю и имущество по селам. А что? Была бы экономия: не нужно расходоваться на изделия, людей обещаниями кормить. Купил место в зале и по всему: его собственность. Хочет — продает, хочет — работает», — иронизирует Гребенюк. После этого указывает на то, что политические ветры как-то его обходят, на урожайности посеянного, на надоях от коровы, суточных приростах бычка и подсвинка, яйценоскости кур в его хозяйстве никак не отражаются. Даже ветряк «бьет крыльями при любой политической погоде».

Ветряк смотрит в ту сторону, где конь стоит: «Сирко меня выручает. Сено привезти — раз, семена на участок — два, навоз — три. Сиркa уже и Америка увидела. На фотографии. Так у дочери судьба сложилась, что выехала с мужем и двумя детьми, моими внуками, за океан. Пишет, что вся Америка много работает. А дед со своей бабой, Александрой Спиридоновной, никуда не уедут от родной земли. Нам и дома хорошо. Сын — в Хмельницком...».

И снова: «Дед все может. Вон Ивашкивцы готовятся к газификации. Я в 1979 году купил себе радиоприемник, настоящий. И вот слушаю новости, слышу: последнее, самое маленькое село Франции получило советский газ. В 2005 году Ивашкивцы еще не будут последним газифицированным селом Новоушицкого района... Ага, это дед печь старую разобрал, новую кладет».

«У меня, видите, деревья не мешают друг другу, потому что посадил на определенном расстоянии. Оно же как в природе? Даже яблоня сбрасывает лишний цвет, оставляет столько цвета, сколько может напоить своими соками. Так же — вишня, черешня, слива... Гляньте-ка на грядку помидоров. Когда завязывается, оставляю два-три цветка, остаток отрываю. Поэтому первые плоды в Ивашкивцах — на моем огороде. Еще что у меня интересного, то это — чеснок. Гляньте- ка, какая красота! На чеснок большой спрос. В прошлом году тысячу гривен на нем заработал, в этом году больше заработаю. Хотя деду и бабе, наверное, и пенсии на жизнь хватило бы».

Вместо этого прошлой зимой Гребенюк первым в Ивашкивцах сделал конную косилку. Агрегатировал это орудие с бричкой собственной конструкции. «Еще не прошла испытания эта техника», — скромно говорит Владимир Гребенюк. Хотя и не имеет никакого сомнения в том, что испытания будут успешными.

Продолжает за калиткой. Показывает на грустную хату, из которой пустотой веет: «Здесь жил дед. Хозяйственный был. Сливки сушил, возил аж за Урал... Много таких хат в Ивашкивцах. Но я так себе думаю, что, когда газифицируют село, исчезнет скука». И пошел к своему ветряку, чтобы поймать дармовой энергоресурс...