Владимир ЯКУШИН: «Нельзя выбрасывать на улицу людей, которые столько лет отдали науке»

Одно из последних достижений института — разработка (совместно с другими организациями) методики наблюдений, анализа и оценки качества воды в озерах и реках. Новая методика учитывает все требования ЕС и ООН в водной политике и одобрена правительством для общегосударственного применения. В постчернобыльских условиях это очень важно.

— Кстати, как сказалась чернобыльская катастрофа на общем состоянии внутренних водоемов Украины?

— Радиоактивное загрязнение внутренних вод страны, к счастью, не достигло уровня, который считался бы серьезной угрозой для здоровья человека. Конечно, у высших водорослей и в организмах рыб, особенно хищников, происходит накопление радионуклидов. Но наибольшая их концентрация зафиксирована не в живых организмах, а в донных отложениях, особенно в иле. Наши ученые отслеживают процессы водной миграции радиоактивных веществ и их влияние на водную биосреду. Предлагаем также практические методы детоксикации.

— А в каком состоянии сейчас Днепр? Это все-таки еще река или просто цепь водохранилищ?

— Днепр в его бывшем естественном состоянии давно не существует. Ведь технические сооружения оказывают значительное влияние на любую реку. В частности, существенно снизилась скорость движения воды, что приводит к зарастанию русла водорослями. Однако, оказалось, что водохранилища оказывают не только отрицательное, но и положительное влияние. В частности, там постоянно происходят процессы самоочищения воды. Хотя за счет бурного развития цитопланктона в водохранилищах вода теряет прозрачность, «цветет», что существенно снижает ее качество. Состав воды Днепра очень далек от благополучного. Однако сегодня антропогенное влияние на реку заметно снизилось — за счет падения промышленной активности. Но ниже Запорожья ситуация критическая — там в воде вы можете найти полную таблицу Менделеева.

За разработки, связанные с оценкой влияния гидротехнических сооружений на жизнь водоемов, на качество воды, Институт гидробиологии получил Государственную премию.

— Что можно сказать о малых реках, которые когда-то украшали нашу землю, а сегодня чуть ли не входят в системы канализации?

— Мы исследуем факторы их загрязнения. На первом месте здесь сельскохозяйственная деятельность: распашка берегов, смыв в реки гербицидов, удобрений. В городах — это коммунальные и технические стоки. Институт разработал детальные карты миграции и трансформации наиболее распространенных токсических веществ в различных физико-географических зонах страны, а также научные рекомендации по оздоровлению рек. А что касается озер в столичном регионе, то здесь, как правило, санитарно-гигиенические данные отрицательны. Я бы там не купался, не ловил рыбу, а тем более — не покупал ее.

— Я удивлена безлюдностью и тишиной в институте. Создается впечатление, что сейчас здесь вообще никого нет. Или ученые выехали на полевые исследования?

— Когда-то лето действительно было напряженным сезоном научных экспедиций, масштабных работ на природе. Для этого у нас были все возможности — деньги на командировки, снаряжение и даже свой флот. У нас и ныне четыре исследовательских корабля — целая эскадра. Но она превратилась для нас в большое финансовое бремя.

А что касается пустых коридоров, то здесь несколько причин. Во-первых, неполная неделя у многих работников, отпуска. А еще, к сожалению, значительное ослабление дисциплины. А что вы хотите? Был период, когда люди месяцами совсем ничего не получали и вынуждены были где-то зарабатывать, чтобы прокормить семью. И разве можно прилично жить на наши оклады?

— А какие в вашем институте зарплаты?

— Кандидаты наук имеют оклады 200–260 грн., доктора — 250–270 грн. Все тарифы, разряды и ставки утверждает правительство. При такой уравниловке трудовые заслуги теряют для человека любой экономический смысл.

Мало того, и эти мизерные деньги выплачиваются нерегулярно. Очень сложными были 1995-96 годы. Люди месяцами не получали ни копейки. Сейчас несколько лучше, — у нас задолженность только за декабрь 1997 года. Но тех денег, которые мы сейчас получаем, не хватает на всех. Поэтому определенная часть работников переведена на неполную рабочую неделю, иными словами — на неполную оплату. Сейчас готовимся к тому, чтобы перейти на неполный график всем, а это будет означать тотальное снижение месячной зарплаты. Однако на сокращение штатов мы не идем — нельзя выбрасывать на улицу людей, которые столько лет отдали науке.

— Давайте немного подробнее остановимся на болезненном вопросе — финансировании института.

— Почти каждый год финансирование научных учреждений урезается; и каким бы маленьким оно ни было утверждено в начале года, в конце года обязательно дают еще меньше. В прошлом году наши неотложные потребности были обеспечены бюджетом только на 74%.

Как мы выживаем? За счет внебюджетных источников. Во-первых, участвуем в конкурсах на те или иные разработки, которые заказывает науке государство в лице Министерства науки. Полученные гранты обеспечивают хотя бы частичное обновление научной аппаратуры. Определенную, очень небольшую, копейку зарабатываем хозяйственными договорами. Здесь, однако, все очень ненадежно и нам не всегда оплачивают выполненный заказ — или фирма исчезает, или госпредприятие не имеет денег. Появилась также конкуренция со стороны различных псевдонаучных фирм, которые вырастают, как грибы. Это, собственно, посреднические фирмы, без собственного научного потенциала, а работают там часто наши же ученые.

— И как все это сказалось на кадровом составе Института?

— До 1990 года общее число работников института колебалось вокруг цифры 450, сейчас у нас работает 300 человек. Среди них — 98 кандидатов и докторов наук. Однако главная кадровая проблема состоит в том, что научный коллектив стареет. Большую часть исследований сегодня выполняют ученые пенсионного возраста. Это касается, кстати, всей академии. И хотя мы готовим ученых в аспирантуре и докторантуре, куда, как и всегда, конкурс, предоставленный нам лимит (2-3 места в год) не обеспечивает воссоздания научных кадров. Поэтому рвется важное звено «учитель-ученик», на котором всегда держалась научная преемственность.

К тому же молодые ученые все чаще идут в коммерческие структуры. Немало наших ведущих специалистов работают за границей. И везде подтверждают высокий уровень нашей науки, хотя почти всегда у них более низкий статус, чем у «туземцев» (там хорошо известно, сколько они зарабатывали здесь). Поэтому кадровые потери имеют по большей части финансовую причину.

P.S. Когда интервью было подготовлено к печати, стало известно, что ЦК профсоюзов НАН Украины (председатель Анатолий Широков) и Киевский региональный комитет профсоюзов работников НАН Украины (председатель Москаленко Анатолий) в очередной раз обратились в правительство страны. Обращение требует от Кабинета Министров, в частности, погасить задолженность по заработной оплате к первому ноября этого года, не сокращать средства, утвержденные в Госбюджете на науку, своевременно перечислять бюджетные средства на счета научных учреждений НАН.