Воспитывать становится так же трудно, как и оставаться воспитанным человеком

Воспитание, думаю, много сложнее образования и поэтому многим кажется простым и второстепенным делом: ведь раньше родители и школа с этим справлялись — справятся и сейчас. Считаю, что не справятся — мир сильно изменился и меняется. Школа уже претензий на воспитание не имеет — нет возможностей.

Понимаю, что, во-первых, кто воспитывает реально — понять трудно: семья, двор, школа, город, телевизор или все вместе. Во-вторых, что велика неопределенность того, что считать целью воспитания — карьеру и успех в жизни, способность любить или выживать, соблюдение норм поведения?

Я думаю, что нашему поколению повезло и не повезло со временем. Мы переживаем цивилизационный разлом, который по масштабам не меньше, чем разлом в эпоху Возрождения, даже, может быть, равный тому, который происходил при переходе от античности к христианскому миру. Тогда эти разломы длились столетиями, мы же переживаем это в течение одного поколения, хотя до конца произошедшее с нами еще не осознали. Часто приходится вспоминать свое детство, смотреть на своих детей — и, с одной стороны, ужасаться, а с другой — понимать ту пропасть, которая разделила наш мир и которую приходится стягивать собственной жизнью и собственным пониманием. Ругать молодежь очень легко, ведь еще в древнеегипетском папирусе за три тысячи лет до нашей эры было написано: «Мир идет к своему концу, потому что дети перестали слушаться старших». Труднее старшим понять и принять — за сохранение чего в мире они отвечают и что должны передать детям, а что дети уже понимают лучше или точнее нас.

Я вырос в Киеве на подворье Софийского собора. Потом там я много лет еще и работал. Ощущение этого исторического сгустка всегда просто присутствовало во мне и вокруг меня. Школа моя была элитарная (№13, г.Киев). В школьной библиотеке стоял Карамзин в сафьяновом переплете и выдавался на руки школьникам, документы Петра и Екатерины, собрания сочинений известного дореволюционного издателя Маркса. Вся мировая классика — тоже в роскошных переплетах. Нас вполне прилично учили, подготовка была очень хорошая, а я пасовал уроки в библиотеке. Сидел под потолком на лестнице, куда старушка-библиотекарша не могла забраться, обнаружил книги, которые остались еще от гимназической библиотеки — от французских романов начала века до книг по истории искусств. Дома также был огромный шкаф с книгами, у которого я провел часть детства. Отец был преподавателем военного училища. Отца я мало видел, он почти все время был на службе. А вот когда он учился в Ленинграде в военной академии, я два года прожил с родителями в самом центре этого замечательного города. Мама чуть ли не еженедельно водила меня в Эрмитаж. Я даже сегодня могу описать все, что там тогда было. Особого внимания общеобразовательной школе я не уделял — занимался в спортивной школе, художественной студии, много времени проводил с друзьями. Тем не менее, весь наш класс легко поступил в вузы, а лично я — на архитектурный факультет. Архитектурное образование давало уникальную подготовку — одновременно техническую, гуманитарную и проектную.

Для родителей было очень важным сохранение меры. Мне в детстве запрещали много читать, в первых классах меня ограничивали ста страницами в день. Отец был доволен, что занятия спортом отвлекают меня от запойного чтения. Мои родители — из глубокой провинции, и для них было очень важно, чтобы дети пошли в жизни дальше их. Родители удачно сочетали то, что сохранилось от традиций большой семьи, с достижениями городской цивилизации. Роль родителей в моем воспитании я стал понимать достаточно поздно, лет после 35-и. Учился в элитной школе, богемном факультете вуза — и у меня складывалось впечатление, что мои родители уже отстали. А вот то, что именно мама меня водила в Эрмитаж, я оценил только после 30 лет. Сознательное отношение к родителям стало складываться поздно, когда я столкнулся уже со своими детьми.

Свое основное образование и воспитание я получил не в институте и не в школе, а у Георгия Петровича Щедровицкого, философа и методолога. Я с ним долго работал, 15 лет. Участвовал в семинарах и играх. Это был человек, который занимался мышлением, рефлексией, а точнее будет сказать — «ставил» мышление. Он был для меня гениальным воспитателем. Он сформировал мое отношение к миру и позволил в нем что-то понять. Я осознаю теперь, какое великое везение — увидеть живой образец личности.

Воспитывать же своих детей очень трудно, так как воспитание — это всегда и насилие там, где прививаешь нормы культуры или ставишь характер. Приходится входить в какие-то другие отношения со своими детьми, а именно момент насилия в воспитании и порождает разрыв между воспитателем и ребенком. У родителей немного другие функции, чем у воспитателя.

Современное воспитание должно давать понимание того, чего ты хочешь от мира и что ты хочешь в нем сделать. Я понял, что надо воспитывать ощущения границы и необходимости разного. Именно потеря границы и является признаком отсутствия воспитания вообще. Понятие границ между разным, возможность переходить из одного в другое — это и есть та способность, которая позволяет относиться к старшим, как к старшим, к младшим, как к младшим, к иудеям — как к иудеям, к христианам — как к христианам.

В семейном воспитании присутствуют три аспекта. Первый — сохранение отношений близости, где очень важным является момент говорения. Многих семейных трагедий можно было бы избежать, если бы мы почаще говорили друг с другом. Я понял, что семейные отношения — это труд, и что их надо восстанавливать заново каждый раз. А когда чувствуешь, что что-то рвется, нужно стараться сразу же восстанавливать близость, разговаривая друг с другом и помогая друг другу.

В воспитании еще очень важно наличие образцов. Трагедия современной культуры в том, что живые образцы стали заменяться виртуальными. Супергерою Бетмену очень трудно подражать, воспринять его как образец невозможно, нужны живые образцы, и очень важно указать детям на такие образцы.

Второй пласт воспитания — «постановка перед». О юном Онегине Пушкин сообщает, что его водили гулять в Летний сад; среди скульптур, среди светской публики он знакомился с миром, в котором ему предстояло жить, устройство и образцы которого он постигал уже с детства.

Третьей воспитательной функцией семьи является задача научить различать, и не только добро и зло, но и, как говорилось выше, многие другие вещи. Если ты передашь детям способность и возможность различать, а не просто навяжешь свои различения, научишь самостоятельно осмысливать, понимать, рефлексировать, то ты подготовишь их жить в меняющемся мире. Рефлексия из школьной системы напрочь выброшена. Способность посмотреть на себя и на других со стороны означает преодолеть границы между собой сейчас и собой в том месте, с которого ты смотришь. Эта способность не дается естественным путем, это ставится технически. Когда ребенок попадает в сложную жизнь, нужно умудриться не наказывать его, а помочь «поставить» ему взгляд на свой поступок, на окружающих, на себя в данной ситуации и увидеть выход.

Возвращаясь к вопросам о воспитании, поставленным в начале — дам свой ответ, понятый из тех отношений с родителями, городом, детьми, книгами, о которых говорил выше. Воспитывает, как любили говорить в ХIХ веке, среда, а не отдельный человек, и ответственность старшего поколения за характер этой среды безусловна, а семья — ядерная ячейка этой среды — первая, защитная и формирующая характер ребенка, оболочка.

Целью воспитания, думаю, не может быть успех в жизни или карьера. Я знал родителей, которые, осознав так свой долг, калечили своих детей, делая из них чемпионов. Целью воспитания есть сохранение непрерывности человеческого мира, в том числе через понимание своего места в поддержке связи поколений, целостности той среды, куда попадают дети.

Признаком воспитанного человека есть его бережное и ответственное отношение к окружающим. А современный мир рвется — и воспитывать становится так же трудно, как и оставаться самому воспитанным человеком.