«Война – это самое грубое нарушение прав ребенка»

 На войне страшно всем, но страшнее всего детям и за детей. Дети-переселенцы, дети, получившие психологическую травму, дети, чьи родители воюют на стороне боевиков, дети, чьи родители погибли или получили ранение во время АТО, дети, которые принимают (принимали) участие в военных действиях, и так далее — это новые вызовы, опыта работы с которыми у государства пока нет. Оказалось, что в украинском законодательстве нет ответов на вопросы, как помочь детям в условиях вооруженного противостояния, эвакуации и т.д.

О необходимых изменениях в законодательстве для защиты детей и особенностях новых детских социальных групп беседуем с руководителем Управления обеспечения деятельности Уполномоченного Президента Украины по правам ребенка Людмилой ВОЛЫНЕЦ.

— Людмила Семеновна, офис Уполномоченного Президента по правам ребенка был и остается в центре событий, связанных с защитой детей в зоне АТО, с эвакуацией, помощью. Как вы оцениваете проведенную работу и почему до сих пор не удалось вывезти всех детей?

— Продолжаются разговоры о том, что это большое благо — переселить детей. С точки зрения рисков для жизни — безусловно. Но довольны ли дети тем, что они не имеют четкого ответа, когда увидят своих друзей, в какую школу пойдут... Очень много жизненно важных для них вопросов остаются без ответов. У нас — облегченное отношение к переселению: мы думаем, что в зоне проведения военных действий ребенку плохо, а за ее пределами — хорошо. Не все так однозначно. И схематизировать проблемы детей — большая ошибка со стороны взрослых. Для меня в контексте прав ребенка в каждом таком настоянии есть признаки нарушения прав ребенка. Потому что нужно получить согласие ребенка на выезд. Например, ребенку 14 лет, он живет в интернате, но рядом с интернатом живет его старенькая бабушка, которая не может никуда ехать. Почему мы должны этого ребенка, только исходя из того, что он является сиротой, принудительно вывезти? Нужно детей убеждать и быть готовыми к тому, что они не захотят этого делать. Или, по крайней мере, нужно мотивировать. Дети — это личности.

Кстати, большая часть детей не выехала с Донбасса потому, что они отказались. Нужно понять, что переживает человек, живущий в Луганской или Донецкой областях: еще день — и все пройдет, еще день — и все закончится... И человек уезжает тогда, когда страх — сильнее, чем привязанность к дому. Что касается маленьких детей — да, стоит вывозить. Но у нас был случай с детьми, старше 14 лет, переселенными из Донецкого региона, которые сразу же после приезда в центральную Украину устроили забастовку: они сказали, что не хотят жить из «бандерами»... Нужно понимать — дети часто являются носителями убеждений взрослых. И больше пяти дней пришлось объяснять, что им никто не желает зла. Их настороженное отношение к принимавшим людям прошло только после того, как дети посетили Майдан.

«У НАС ПОЯВИЛОСЬ ОЧЕНЬ МНОГО ДЕТСКОГО ГОРЯ...»

— Вы говорили о том, что война — это вызов для детства. Чем, кроме опасности потерять собственную жизнь, угрожает детям война?

— Сегодня в Украине возникают новые явления в сфере детства — в связи с тем, что мы живем в период фактической войны. У нас появилось очень много явлений, о которых мы мало говорим и мало определяем риски. Мы говорим о детях, находящихся в зоне вооруженного конфликта, где происходят наибольшие нарушения прав ребенка. Само явление войны — это самое грубое нарушение прав ребенка. Но также мы говорим о тех детях, которых вырвали из социального окружения и переместили в другое, в том числе и культурное...

Вместе с тем есть дети, потерявшие в этом году своих родителей. И эти дети, даже если взрослые этого не знают, ищут ответ на вопрос: почему так случилось? Если посмотреть на все сводки из зоны вооруженного конфликта, то погибают в основном люди в возрасте от 20 до 40 лет. А это значит, что они, вероятно, воспитывали детей. Немало погибло и многодетных родителей, у которых по трое-четверо детей. Есть еще одна категория детей, о которых мы очень редко говорим: дети, чьи родители были перемещены из АР Крым, когда выводились войска Украины. Эти дети потеряли свое привычное окружение и живут сегодня в совсем другой среде.

У нас появилось очень много детского горя, и оно разное. В настоящий момент большинство семей мы различаем по признаку: переселена эта семья или нет. Вместе с тем, исходя из социальной практики, семьи всегда делились на те, которые способны выполнять родительские функции, и те, которые не способны или не могут их выполнять. Сейчас фиксируются семьи, которые являются переселенными и не способны выполнять родительские функции, — еще вчера их определяли как семьи, находящиеся в сложных жизненных обстоятельствах. Есть случаи, когда местные органы власти вынуждены забирать детей из таких семей.

В государстве, особенно на востоке, фиксируются тенденции, свидетельствующие о возобновлении явления беспризорности детей. Последние семь лет фактически беспризорных детей в государстве не было, невзирая на то, что СМИ активно использовали фото— и видеоматериалы о детской беспризорности десятилетней давности. Причин для возобновления этого явления несколько, в первую очередь, это возникновение временного промежутка между потерей ребенком родительской опеки и появлением опеки со стороны государственных институтов (приют, центр социально-психологической реабилитации и тому подобное). Очень многих родителей теряем в результате военных действий — со стороны нашей армии и со стороны так называемых «днр» и «лнр». Хочу напомнить, что определенная часть членов «днр» и «лнр» — граждане Украины, и их дети — граждане Украины. Не исключено, что они, скорее всего, будут бояться обращаться к новой власти. Так их, по крайней мере, могут настраивать матери. И это будет одним из новейших источников беспризорности.

Убеждение, что ребенок отвечает за поступки родителей, — скрытое, но очень живучее в нашем обществе. Государство не должно интересовать, что случилось с родителями, — либо они убийцы, либо наркоманы, — ребенок не должен нести ответственность за деяния родителей. Сейчас этот принцип ответственности ребенка за родителей очень активно срабатывает в Донецкой и Луганской областях. И мы это чувствуем. Во-вторых, у нас появляется совсем новая категория детей, относительно которой мы не имеем практики. Это дети, которые в ооновской терминологии называются «дети-комбатанты» — дети, имеющие опыт участия в вооруженных конфликтах, пользовавшиеся оружием. Иными словами, дети-солдаты. По некоторым данным, у нас есть дети, которых боевики использовали для сбора данных разведки. Ребенок как бы просто сидит на пороге и записывает, но он знает, для чего это делает: есть дядя, которому он обязан отдать эту информацию, или который купит у него эту информацию.

«ОДНОГО ДИРЕКТОРА ИНТЕРНАТА ВЫВОДИЛИ НА РАССТРЕЛ ТРИЖДЫ...»

— Как, по вашему мнению, сработали местные органы власти, занимающиеся детьми, — социальные службы, руководители и педагогический состав интернатов?

— Мы имеем большое количество абсолютно героических поступков по спасению детей. Мы стали свидетелями профессиональной, человеческой компетентности по отношению к детям. В интернатных заведениях Донецкой и Луганской областей боевики директоров ставили перед фактом — или подписываешь документ, или тебя не будет. Одного директора интерната выводили на расстрел трижды... Я не могу все рассказать, но наступит время, когда мы будем четко знать, кто и как спасал детей. Да, не всех  детей  вывезли. Но они не голодали, не болели. Полтора месяца не работало Казначейство, интернаты не имели средств на покупку продуктов питания. И это значит, что кто-то, рискуя своей жизнью, привозил продукты питания и лекарства в эти заведения, окруженные снайперами. У этих людей не было правил поведения в условиях вооруженного конфликта, но они вели себя героически. Начальник службы по делам детей Славянска пережила весь трагический период в городе, и только в последнюю неделю, когда были безумные риски, эта мужественная женщина переехала в Святогорск.

И если в Киеве высокие чиновники отчитываются, что им удалось вывести столько-то детей и семей, то это значит, что на местах есть чиновники, которые это сделали, видели всех этих детей, работают с ними. Именно они должны сегодня посчитать беспризорных в тех районах и населенных пунктах, где ведутся бои. Потому что они знают и папу и маму. Правда, они знают и политические убеждения родителей, но, как правило, мы настраиваем коллег на то, что нам абсолютно безразлично, какая политическая вера исповедовалась. Основное для нас — защитить ребенка. Сейчас очень важно возобновить работу этих служб, которые работали с семьями. У нас в системе интернатных учреждений работает 127 тысяч взрослых, также есть около шести тысяч работников служб по делам детей и около пяти тысяч работников центров социальных служб для молодежи. Хотя это — намного меньше, чем в любой стране, которая серьезно занимается социальной политикой.

 «ЕСЛИ ЧЕЛОВЕК ВЕРБУЕТ РЕБЕНКА ДЛЯ УЧАСТИЯ В ВООРУЖЕННОМ КОНФЛИКТЕ, ТО ЭТО ЯВЛЯЕТСЯ УГОЛОВНЫМ ПРЕСТУПЛЕНИЕМ»

— Петр Порошенко инициировал сокращение государственных служащих. Не затронет ли сокращение социальные службы и службы по делам детей?

— Мы будем убеждать: не первый раз мы защищаем эти службы. В 2012 году у нас был риск вообще потерять их как структуру, потому что кому-то показалось, что они ничем не занимаются. Вопрос даже не в том, что думает Киев: если глава райгосадминистрации почувствует, увидит, чем занимается служба по делам детей, социальный работник, то он их не сократит.

— Какие необходимо провести законодательные изменения сегодня, в связи с войной, чтобы защитить детей?

— Мы сегодня находимся в абсолютно растерянном законодательном поле, чтобы не сказать хуже, хотя Украина и ратифицировала, например, протокол к Конвенции ООН о правах ребенка «О предотвращении привлечения детей к вооруженным конфликтам».

В Законе Украины «Об охране детства» написано, что ребенок не может быть привлечен к участию в вооруженных конфликтах, и что государство принимает все меры для противодействия этому. В 2011 году Комитет ООН по правам детей рекомендовал Украине криминализировать этот поступок: то есть, если человек вербует ребенка для участия в вооруженном конфликте, если кто-то дает ребенку автомат, то это является уголовным преступлением, и за это предусмотрено определенное наказание. У нас до сих пор этого нет: мы не могли тогда понять, что может наступить момент, когда нам это будет нужно. И даже сегодняшняя ситуация не мотивирует ответственных служащих принимать решение быстрее, невзирая на то, что мы направили в Кабмин готовые предложения, — еще тогда, когда на Донбассе появились первые танки.

Также я считаю, что сегодня все законы и постановления Кабмина, наиболее часто запрашиваемые и касающиеся прав детей, должны быть изменены, в связи с военным конфликтом, необходимостью эвакуации и тому подобное. Например, там, где идет АТО, не может происходить усыновление детей, а это трагедия для того, кто ищет ребенка, и для того, кто ожидает в интернате, что за ним придут. В Донецкой и Луганской областях есть остановленные усыновления, потому что суды не работают, а усыновить, в соответствии с законом, можно только там. Например, как вести себя с условно осужденными детьми (их — свыше 500 в Луганской и Донецкой областях), которые должны каждую неделю отмечаться в исполнительной службе? Если они не придут, по закону, их должны посадить в тюрьму. Но службы не работают... И есть еще очень много вопросов, на которые у нас нет ответов. Сегодня мы готовим проект указа Президента, в котором будут эти и подобные варианты, и надеемся на то, что Президент нас поддержит.