Вячеслав ПОЛУНИН: «Я должен одевать свою улыбку на чужое лицо»

Темно-синий свитер, темно- синие брюки, рельефное лицо. Оно и насмешливо, и сентиментально одновременно. Его хозяин, кажется, всегда готов или рассмеяться, или заплакать. В зависимости от повода.

Киевский журналистский народ сейчас не являл собой типичное, вялотекущее явление, а сразу набросился на гениального клоуна. Все-таки тот пятнадцать лет не выступал в Киеве. А за это время многое произошло в его карьере.

Покорены 50 стран. Америка, Евразия, Австралия. В Англии — несколько успешных лет. Полунин, наверное, единственный из постсоветских артистов, который покорил всю планету. Отсюда и сознание у него — планетарное. И опыт.

Михаил Жванецкий ( у которого последняя гастроль в столице Украины совпала с Асисяем) сказал так: «Слава Полунин — это мысль в движении, или движение мысли. Полунин — это начало нового жанра — клоунада души. Он обладает редким даром настоящего актера, который не хочет говорить. Ему не нужен переводчик. Он молчит по делу».

Как выяснилось, он и говорит по делу. Да еще как! На какую бы тему ни высказывался артист-философ — это поток знаний. Кажется, к любому вопросу он готовился специально.

Из метафизических явлений поражало, что от него шла какая- то энергия, потусторонняя, но очень теплая. Хотелось в этих лучах побыть подольше, погреться. Может, это нежность? Та, которая заключена в слове «сНЕЖНОЕ», в названии его шоу.

Расскажу немного и о самом шоу, которое я уже видел. Что касается собственно номеров, их немного. Буквально пять-шесть. Три из них в конспективном виде — старые работы Полунина. Но много «картин» и драматургически выстроенных спецэффектов.

В целом артист работает жестко. По-видимому, сказались те потрясения, которые он испытал, покинув свою «пригретую» публику. Весь этот опыт Полунин переплавил в спектакль.

Начало: клоун вышел с веревкой и накинул себе на шею петлю. А потом стал тянуть второй конец веревки. Но она все не заканчивалась. Человек, с одной стороны, дошел до крайности, а с другой, — «тянет резину». Подсознательно хочет, чтобы веревка была бесконечной...

Самый сильный номер. Клоун появился, пронзенный тремя стрелами. Под трагическую музыку он буквально умирал, валясь на сцене с ног. Без слез тяжело было на это смотреть. Тут внезапно он стал заваливаться в первый ряд. Все засмеялись. Асисяй, шатаясь, стал протягивать руки зрителям, и народ в ответ протянул свои ладони... Затем он, шатаясь, пошел по спинкам стульев, и публика его поддерживала. Аллегория: поддержка попавшего в беду человека. Клоун вернулся на сцену и, сраженный стрелами, упал. Свет погас. А когда вспыхнул вновь, на месте жертвы оказался другой клоун с луком и стрелами и стал раскланиваться с публикой. Смеясь, зал зааплодировал...Режиссер сочувствовал и палачу, и жертве...

В финале представления бумажно-снежная буря сваливает героя (в буквальном смысле, дуло, как в аэродинамической трубе!) с ног. Зловещая метель вертела на сцене маленького, беззащитного человека, тысячи снежинок кололи его. Эта сцена вводит в состояние, близкое к шоку.

Когда ураган утих, в зал покатились гигантские разноцветные шары, которые дети и взрослые (временно ставшие детьми) с удовольствием стали гонять. Как определяет это состояние сам Полунин, — «смесь надежды с катастрофой»...

После пресс-конференции я подошел спросить артиста: «По- вашему, смех от Бога или от дьявола?» — поскольку еще греки утверждали, что комедия работает на понижение. «И от Бога, и от дьявола, — улыбаясь, сказал Полунин. — Причем, если твой масштаб как художника растет, — чем больше радости, тем больше боли».

Действительно, и то и другое в его шоу на равных. После катастрофы ощущение праздника острее.

«ИСПАНЦЕВ НАДО ОБ СТЕНКУ УДАРИТЬ — ТОГДА ДЛЯ НИХ ЭТО ЗРЕЛИЩЕ»

— Расскажите о реакции публики в разных странах.

— Радость и теплота человеческой жизни для каждого народа едины. Юмор существует везде. Есть нюансы. Вся Азия похожа на детей. Как будто выступаешь в детском саду. Выйдешь на сцену, помашешь рукой — им уже весело. Я для них и так смешной: с таким разрезом глаз и цветом кожи. А уж если что-то сделаешь — от смеха под стулья лезут. На Тайване выступали, в Сеуле — в зале истерика.

В Японии — они только стайками ходят. По одному японцев не бывает. В Америке — каждый сам по себе, а в Европе — тем более. Англичане — предел в этом смысле. В лондонском театре «Пикадилли» рядышком сидят: панк, джентльмен в котелке и старушка бомжеского вида. Один плачет, другой смеется. Но, делая спектакль, я рассчитываю найти ключик для каждого.

В Испании я обязательно должен сделать динамическую, страстную сцену. Испанцев буквально надо потрясти! Им недостаточно, что ты где-то на сцене возишься. Их надо об стенку ударить! По головам побегать! Тогда они понимают — действительно зрелище. Если быки рогами не подденут, что это за история?!

А с англичанами, наоборот, нужно тихо себя вести. В уголке сцены что-нибудь изображать, а они будут разгадывать. Юмор для интеллекта.

Каждая страна — загадка, и ты приезжаешь ее разгадывать. Подбираешь отмычки. Два дня провозишься — о, сработало!

«ТЕАТР БЕЗ МАГИЧЕСКОГО НАЧАЛА НЕ СУЩЕСТВУЕТ»

— Вы говорили, что славянская аудитория, в отличие от других, воспринимает спектакли до 24-го уровня.

— Славянская культура для меня самая близкая, потому что я сам отсюда. Чувственность, страстность, переживания, драма — все это присуще нашему восприятию. Не в каждой культуре они являются приоритетами.

— Расскажите подробнее про уровни.

— Первый — зрелищность. Необходимо, чтобы спектакль был как голливудский фильм со множеством эффектов. Человек, попадающий в луна-парк, должен переживать то же состояние. Второй уровень связан со Словом и Движением. Минимум средств — максимум эффекта.

Третий — персонаж. Его судьба, путь, столкновения с миром. То, что особенно интересно людям пожилого возраста: как другой человек преодолел свои препятствия? Хотя я не люблю сюжет как идею. Однако он необходим, хоть в минимальной степени.

Четвертый — эффект сказки, волшебства, которое завораживает. Фокус! Чисто балаганная тема: когда вдруг подымается рукав у пальто, висящего на вешалке…

Я могу бесконечно перечислять эти уровни...

— Но последний, 24-й уровень, что это?

— Это метафизика. Его не смогут объяснить ни я, ни вы, которые пришли на спектакль. Я только чувствую, что это есть. И в то же время боюсь прикасаться к этой теме. Но пока ЭТО присутствует — я люблю свой спектакль.

Нельзя его упрощать до уровня быта. В большой мере спектакль (очень важная для меня тема!) соотнесен с Бесконечностью. Театр в прошлом был одновременно и ритуалом, и эстетическим событием. В нем соединялось магическое и эстетическое. Это его суть!

Потом вдруг магическая составляющая была изъята и отдана религии. Это совершенно неправильно. Театр без магического начала — не существует. Это изъятие было убийством театра. Театр соединяется с Космосом, с прошлым и будущим. Каждый мой спектакль — ритуальное событие.

Я не могу сказать о выборе: пойти в церковь или на спектакль. Но в идеале это должно быть так.

— А вы прогнозируете смешные ситуации?

— Трудно сказать. Смех часто возникает в совершенно неожиданных ситуациях. Понятны обычные вещи: упал, споткнулся, сделал не то, что мы предполагали, вместо микрофона взял огурец. Это самый простой уровень, арифметика комического. Сверхматематика комического — вещь, которую трудно разложить на составляющие.

«Я НЕ СКЛОНЕН К ПСЕВДОПАТРИОТИЗМУ: Я РАБОТАЮ ЗДЕСЬ, ПОТОМУ ЧТО НУЖНО... НЕ НУЖНО!»

— Почему вы покинули Родину?

— Это связано с профессией. Последние 10 лет в России смысл театрального дела был потерян. Люди были заняты полем новых возможностей. И надеждами, что экономика позволит им достичь все жизненные цели. Семь лет понадобилось, чтобы понять: экономика решает часть проблем. Но не отвечает на основные вопросы: что ты есть? для чего существуешь? что ищешь? Когда люди сообразили это, они стали возвращаться в театр, стали слушать музыку, читать книги. Поиск себя опять приблизил их к культуре. Это произошло года два назад. Когда я это почувствовал — вернулся.

Я не склонен к псевдопатриотизму: я работаю здесь, потому что нужно... Не нужно! Людям надо было прокормить семью. Я бы только зря болтался под ногами. Я поехал в Англию, Америку, Францию, объехал 50 стран. Получил огромное количество знаний. Теперь могу часть вернуть родной стране.

В Англию я перебрался, когда поездил два года по Америке и Канаде. Мне хватило примерно года, чтобы научиться основным принципам их шоу-бизнеса. Через год мне стало неинтересно, потому что эта система не развивалась. После моих исследований я пришел к выводу: театральный центр в Лондоне. С тамошней публикой и критикой сложились отличные взаимоотношения. Критика может просто разложить тебя на составляющие! Это помогает в росте. А публика внимательна до невозможности. Может дать полчаса тишины, чтобы понять, есть в тебе что-то или нет. Публика в Испании, к примеру, дает только три минуты. После этого отворачиваются и уходят, а английская в состоянии позволить тебе доказать, что ты не пустышка. Лондонский период (сейчас я больше нахожусь во Франции) вернул ко мне любовь зрителей, как когда-то было в России. Сегодня мое «английское развитие» закончено, я больше интересуюсь Амстердамом, Парижем. Снова вернулся Бродвейский контракт.

Года три я провел в переговорах с Бродвеем, ничего не добившись. Они не пошли на мои условия: контроль за художественной частью должен быть за режиссером…Я уже стал подзабывать об этом предложении, но спустя пару лет они пошли навстречу и изменили этот пункт. Поэтому с мая я на несколько лет уезжаю на Бродвей. Бродвейские шоу редко являются художественными проектами. Это устоявшаяся эстрадная система. Я попытаюсь найти баланс для своего спектакля. Может, через полгода скажу: это не та дорога.

«КЛОУНАДА — СИМВОЛ ЭПОХИ»

— Клоун — профессия или состояние души?

— Всю жизнь я ощущаю ироническое отношение к званию клоуна со стороны прессы и публики. Я пытаюсь доказать: клоун — не временное явление, а мифологическая основа человеческого бытия.

В любой группе необходим человек, который забирает негативные эмоции и притворяется идиотом. Приятно, когда рядом находится более неловкий и неудачный. Клоун — социальный доктор. Он падает, постоянно у него все рушится... Я не специально, (засмеялся Полунин. — К.Р.), но дома вокруг меня действительно все рушится. Только сяду за стол, жена на полтора метра отодвигает посуду, потому что все будет на полу...

Клоун как идея давно внутри человечества. В искусстве — тем более. Я пытаюсь вернуть эту идею. А для того, чтобы ее вернуть, нужен новый язык. Старый клоун не интересен. Поэтому я пытался создать оригинальный стиль. Мне кажется, это удалось. В тех странах, где я выступал, слово «клоун» вернулось. Его любят. Молодые, достаточно амбициозные люди хотят связать себя с этой профессией.

— В чем радикальное отличие между цирком и театром?

— Если я работаю в театре, я работаю внутри себя. Копаюсь в психологии. А в цирке — демонстрация, что человек может все. Вот он идет по проволоке, а это невозможно. Цирк — воздействие через динамику тела. Это сильная поддержка.

Но сегодняшний цирк это мало в состоянии сделать, потому что зрители слишком умны. Время изменилось, а цирковая профессия замерла. Профессионалы современного цирка, например, в России, уныло делают свое дело. Нужны новые режиссеры и сценаристы. И зрители приходят после цирка не во вдохновении, а в унынии. Мы пытаемся соединить возможности цирка и театра. Получить более широкую аудиторию, сделать зрелище доступнее. В то же время оставить тонкости психологии, философии и поэзии.

— Говорят, клоунада — самый трудный жанр циркового искусства?

— Клоунада пытается наивным способом говорить о глубоких вещах. Это — тяжелая вода. Нормальной воды нужно выхлебать тонны, чтобы получить нужное количество полезных веществ. Клоун в одной фразе или в жесте должен выразить состояние современного общества. Настоящий клоун — поэт!

По разным номерам можешь понять время, когда они были созданы. Вот время Брежнева, все замерло. И клоун звонит сам себе по телефону. Невозможно найти отклика или реального действия. Можно только в мечтах добраться до идеала. Или пора Горбачева — анархия на уровне катастрофы. Это можно увидеть в номере с мячами. С одной стороны, ощущение радости и вседозволенности, но все это граничит со страхом разрушения. Или номер с чемоданом и пальто, когда я собрался и уехал на Запад. Человек ушел, и буря все сносит. Я уже не говорю про материальное, но это и друзья. Остается чистое поле! Что это, катастрофа или надежда? В номере ощущение и того и другого. Клоунада — символ эпохи.

«ИСПОВЕДУЮ ТРАДИЦИИ ГОГОЛЯ»

— Чьи традиции вы исповедуете?

— Традиции Гоголя: чтобы смех и слезы существовали одновременно. Чтобы разные пласты человеческих судеб сливались в один, чтобы все было переплетено, как в реальности. Одновременно смеешься и плачешь, хочешь драться и обниматься. Вот встреча со старым другом, которого ты ненавидишь за то, что он сделал одно, но обожаешь за то, что он сделал другое. Для славянской культуры это состояние нормальное. Но есть у нас и довольно странные вещи: на красоту реагируют слезами. Особенно — женщины. Так устроена наша психика. Вот смешная история на эту тему. Я приглашал многих друзей-клоунов в свой спектакль. Это были израильтянин, итальянец, чех, исландец. В том числе и Берек — лучший клоун Канады. Он первый раз работал в России. Закончился спектакль, и наши женщины, как обычно, ревут. Он подошел к одной, обнял ее, успокоил. Смотрит, еще одна такая же. Наверное, женщин двадцать последовательно успокаивал. Он потом меня спрашивал: чего, собственно, они плачут? Это, говорю, необъяснимо. Так в России проявляется радость.

«НЕЖНОСТЬ НА ЗАПАДЕ ОТМЕРИВАЮТ ПИПЕТКОЙ»

— В своих интервью вы, что для клоуна довольно необычно, часто используете слово «нежность»...

— Нежность — редкое понятие для Запада. Есть в некоторых странах: в Австралии, Канаде, Чехии. Там люди добрые и мягкие. Но между ними отстраненные отношения. Нежность — дозированная, можно сказать, пипеткой. А у нас она — полноправный властитель. Я понял, что это самое главное, чего люди ждут от меня здесь, — поддержки и тепла.

— Вас легко довести до слез?

— До слез легко, до смеха трудней. Утром встаю и говорю: «Не забудь, что ты сегодня должен одеть свою улыбку на чужое лицо». К жизни нужно относиться, как к ежедневному творчеству. А если как к обязательству, получится механическое существование.

— В какой степени Асисяй является вашим отражением?

— В клоунаде персонаж — идеальная формула актера. То, каким актер хочет быть, свою мечту, он вкладывает в образ. И пытается к нему тянуться. Но потом наказывает персонаж (за то, что не может достигнуть его уровня!), награждая собственными отрицательными чертами. Может, склонностью к садизму или депрессии? На Асисяя я потратил лет пять, чтобы собрать этот образ из разрозненных элементов. Добавил немного сумасшедшинки, детскости, упорства. Сейчас он уже стал сутью моей и моих героев. Главный герой спектакля «Дьяболо» — Дьявол. Он, как и положено, обладает мощным отрицательным полем. Но внутри него сидит тот же Асисяй.

— Как много у вас спектаклей?

— Всего у меня примерно 30 спектаклей. Из них, наверно, пять-семь — долгожители. «сНЕЖНОЕ ШОУ» — 1000 представлений, 10 лет. Самый «долгоиграющий» спектакль — 18 лет.

— Есть ли вещи, над которыми смеяться нельзя?

— Никогда не думал. Наверное. Но я уже написал сценарий своих похорон. Потому что я хочу, чтобы это был праздник. Там расписано все: свет, мизансцены, костюмы. В жизни все настолько перемешано, что отделить одно от другого, сказать: это правильно, а это неправильно — сложно. Вопрос только в одном: это должно быть талантливо.

— Вот именно, бывают ведь и совсем несмешные клоуны...

— Перед Перестройкой было 500 официальных клоунов-профессионалов. Сколько из них действительно были клоунами, трудно сказать. Какая-то часть из них неталантлива. Но какая-то просто не нашла своего пути. Они просто мало тратят себя! В любом деле 90% — упорство.

— Какие новые проекты вы затеваете?

— Над каждым спектаклем мы работаем три-пять лет, пока он не вырастет. Пока из «ребенка» не станет «взрослым». Сейчас в работе спектакль по фольклору «Шишок» и по Хармсу, с четырьмя персонажами-клоунами: Достоевским, Толстым, Гоголем и Пушкиным. Еще я готовлю два проекта в Париже, на мельнице, где сейчас живу. Это — Дом Театра и Сад Театра.

После такого огромного количества вопросов, связанных с искусством, философией и мировым устройством, вдруг поднялась со своего места девушка и совсем серьезно спросила:

— А вы не скажете как опытный клоун, когда в лицо заезжают тортом, то каким лучше: шоколадным или бисквитным?

— Вы приносите оба торта завтра на концерт — на вас и проверим...