Юрий ШУХЕВИЧ: « Настоящий героизм — жить согласно своим убеждениям»

КРАТКАЯ РОДОСЛОВНАЯ ШУХЕВИЧЕЙ ИЗ ГАЛИЧИНЫ

Прапрадед Иосиф Шухевич был священником в селе Пашковцы около Городенки. Известный общественный деятель. Иван Франко отмечал его как переводчика, поэта и писателя.

Брат Иосифа Шухевича, Стефан, с самого начала 1914 года был сечевым стрелком и известным командиром бригады Украинской галицкой армии, автором многочисленных воспоминаний и нескольких романов. А потом, при Польше, — меценатом, известным политическим защитником Степана Бандеры на процессе Пьерацкого, других руководителей ОУН.

Старший сын Иосифа, Владимир, известный этнограф, объехал всю Гуцульщину. Еще при жизни его энциклопедический фольклорно-этнографический пятитомник, который так и называется — «Гуцульщина» — был издан на украинском, польском и немецком языках и получил высшую награду от австрийского императора Франца Иосифа.

Сын, тоже Владимир, отец Романа, был судьей, а в 1918 году, во времена Западноукраинской Народной Республики, — военным комиссаром в Каменке Скурумиловой.

Роман Шухевич занимал ответственные должности — сначала в краевом, а потом в центральном проводе ОУН. Был в Украинском легионе в 1941—1942 годах, а потом стал во главе Украинской повстанческой армии. В 1943 году возглавил ОУН и был там до последних лет своей жизни.

«ОТЕЦ ГОВОРИЛ, ЧТО ОНИ ОБРЕЧЕНЫ НА ФИЗИЧЕСКУЮ СМЕРТЬ. НО — НЕ НА ПОРАЖЕНИЕ»

— Юрий Романович, особенно молодежи будет интересно узнать о том, каким был генерал Чупринка, главнокомандующий Украинской повстанческой армии?

— Когда шла украинско- польская война, ему было одиннадцать лет. Стрелки Галицкой Армии шли на фронт, и он плакал, что еще мал, чтобы идти вместе с ними воевать. В шестнадцать лет, в 1923 году, во Львове, в хате своей бабушки Эдмины Шухевич, он знакомится с Евгением Коновальцем, и это определяет его судьбу. Он начинает свою работу в Украинской военной организации, в 25 лет становится членом УВО. И так всю свою жизнь. Когда в 1929 году УВО влилась в Организацию украинских националистов, он продолжил свою работу и борьбу в этой организации до самого конца.

Отец любил фортепиано, у него был красивый голос. Любил и часто играл произведения Грига. Инженер, закончил Львовский политехнический институт. Имел военное образование, но не смотря ни на что, закончил музыкальный институт имени Лысенко по классу фортепиано у профессора Стрийко.

— Как запечатлелась гибель отца в ваших юношеских чувствах и какие размышления она вызывает сейчас?

— Во-первых, гибель отца не была неожиданностью. Он сам говорил, что они были обречены на физическую смерть, но не на поражение. Я знал, что пройдут сталинские времена, и поступки отца, его жизнь, станут примером для многих, на него будут равняться. Теперь у нас независимая Украина, но кто знает о нем? Здесь у нас, в Галичине — да, говорят, помнят. А по всей Украине? Интересуют те, кто имеет огромные деньги и неограниченную власть, или Оноприенко. Вот примеры, на которых хотят воспитывать.

— Ваша мама еще жива. Как она относится к судьбе своего мужа?

— Отец ее, Роман Березинский, был общественным деятелем, священником в селе Оглядове. А младший брат, Юрий, был одним из боевиков ОУН и погиб в Городке Агелонском в 32-м году. В организацию его привлек и был идейным наставником мой отец.

Он был одним из боевиков, и мама, когда он ехал на дело, одной ей известное, все время молилась за него. Теперь о тех людях говорят как о террористах. Человечество должно сказать самому себе правду: все народы имеют право на самоопределение. Они же декларировали в ООН это право. Американцы называют албанцев Косово почему-то Национально-освободительной армией, а сербов, которые сопротивляются албанскому геноциду, — террористами. Какая-то двойная мораль: когда мне выгодно, то это право есть, когда же нет — то его нет?

— Когда и где вас застало известие о гибели отца? Где его могила?

— Неизвестно где похоронили: много разговоров, но ни одного документа нет. Мне тогда было 17 лет, из них два последних года я уже сидел в тюрьме. Когда он погиб, на рассвете, 5 марта 1950 года, его тело привезли в управление КГБ. Меня же — доставили на опознание отца, тем самым дав и попрощаться.

— Сколько лет ему было, и дали ли возможность вашей матери попрощаться со своим мужем?

— Было ему тогда 43 года. Мама тогда находилась в лагере в Мордовии. Так что она только узнала, что папа погиб. Многое она испытала в своей жизни, но все-таки она еще и сегодня говорит, что ни о чем не жалеет. Через несколько месяцев ей исполнится 90...

— А что тогда было с вашей сестрой?

— Моя сестра, Мария, была в детском доме и находилась там до 56-го года. Потом она закончила семилетку, работала в Днепропетровске какое-то время, а позже закончила политехнический институт в Львове, где доныне живет и работает.

«НАС И ВОСПИТЫВАЛИ НА СТРАХЕ, ГОВОРИЛИ — ТОЛЬКО БЫ НЕ БЫЛО КРОВИ»

— Юрий Романович, каким вы увидели свой народ во время «выбора-99»?

— Во-первых, очень замороченным, разуверившимся, запуганным. И знаете, даже больше, чем в старые времена. Многие люди говорили: «Мы — боимся!» Высказать свое мнение, совершить какой-нибудь поступок. Во- вторых, если сравнить с интеллигенцией XIX века, первой половины XX, которая ради народа была готова на все, то у нынешней я вижу мелочность, продажность, которая идет от карьеризма и испуга. Есть единицы, которые готовы прямо высказать свое мнение. Но все-таки их меньшинство. Во всяком случае — на Галичине.

— 24 сентября 1957 года в Великобритании проходил третий Конгресс филиала Легиона УПА, где украинский философ и историк Владимир Шаян сделал доклад о священном героизме, в основе которого были взгляды Григория Сковороды. А что во времена нынешней руины может быть ориентиром для преодоления Страха?

— Мне трудно определить, что такое священный героизм. Во всяком случае не то, когда человек бросается на амбразуру. Нет, и в советские времена было много таких людей, которые любой ценой, несмотря на окружение, умели утверждать свой идеал и жить с этим идеалом. Вот что такое героизм. И мы должны видеть тех людей, следовать их примеру: быть самими собой и жить согласно своим убеждениям.

— В чем вы видите истоки нынешнего разочарования в обществе?

— Оно изверилось потому, что так называемые «отцы нации» обещали многое, а потом завели его в никуда. Понемногу прививают нам так называемую деидеологизацию, сознательно воспитывая нас — рабами, а себя — господами. Ведь добровольными рабами легче управлять.

— Какие качества в человеке вы больше всего презираете?

— Презираю трусость, нечестность, лживость, продажность. Человек боится, отступает, жертвует своей совестью, жертвует во имя собственной шкуры. Очень часто измена — это беспринципность, отсутствие определенного положительного идеала, который человек должен иметь. Нас и воспитывали на страхе, говорили — только бы не было крови. У Флобера есть эпизод: ребенка раба несут к жертвеннику, и отец знает, что когда его убьют, ему взамен дадут тарелку с едой. Он плачет по сыну, но удовлетворяется кашей. Разве украинское общество сегодня не такое?

— Не замечаете ли, Юрий Романович, некоторых исторических параллелей с 1917—1921 годами?

— Да. Мы в те времена тоже были разъединены: Скоропадский, Петлюра, Михновский, Махно, Коцюбинский, Волновой, Шумский, Скрипник были по разные стороны. Это помешало объединиться всем в одно целое и повести за собой народ, победить.

— Почему вы, сын генерала Чупринки, многолетний политзаключенный, стали доверенным лицом Евгения Марчука?

— Доверенным лицом Марчука я согласился стать, поскольку увидел в нем такого человека, который способен бороться с разворовыванием, обманом людей и разрушением Украины, способен работать на Украину и строить государство для украинского народа. Все это в нем я ценю.

«ПРАВДА МОЖЕТ ПОЗВОЛИТЬ СЕБЕ БЫТЬ ОПЛЕВАННОЙ, ЗАТОПТАННОЙ, СБИТОЙ С НОГ, ИБО ОНА ОСТАНЕТСЯ ПРАВДОЙ, ВСЕ РАВНО ВСТАНЕТ И ПОЙДЕТ»

— Юрий Романович, расскажите о заключении.

— Я много лет был в заключении, и когда вышел первый раз, то, согласно приговору суда, не имел права жить в Украине. Потом еще два суда в 75-м году. В Томской тюрьме я сидел уже слепой. Не только украинцы, но и люди других национальностей, которые жили в Союзе, испытали все это. Кто счастливый — вышел, а кому — и не суждено было.

— При каких обстоятельствах вы потеряли зрение?

— Я сидел тогда в Чистотеле, в Татарии. Не раз и подолгу проводил протестные голодовки. Отсутствие дневного света, еды, истощение — все это привело к отслаиванию сетчатки. Сначала, еще в 80-м году, я потерял правый глаз. Через год я потерял второй. Правда, возили меня тогда на операцию, но позже возобновилось это отслаивание, и так я стал слепым. Когда я вышел на свободу, то для нормальной операции было уже поздно. Но когда человек не видит, то поневоле мобилизуются другие ощущения: и слух, и осязание, и, по-видимому, внутреннее зрение. И тогда видно то, что зрячий не видит.

— Юрий Романович, скажите, пожалуйста, какая у вас заветная мечта? Вы счастливы теперь?

— Я думаю, что да. Для меня счастье — борьба. Поскольку я еще борюсь, то я счастлив. Счастливым на все сто процентов я буду, когда у нас будет государство, построенное во имя украинского народа. И уже кто тогда будет президентом, премьером — не будет иметь значения. Главное, чтобы оно было и было как можно быстрее. Ибо чем быстрее оно будет, тем меньше будет отверженных, страждущих, несчастливых, бесправных.

— А что значит для вас Любовь?

— Любовь к своему народу, к делу и любовь мужчины к женщине — это самопожертвование. Знаете, это действительно чудо животворное, которое двигает все, и мирскими словами трудно высказать это.

— А ненависть?

— Без ненависти мы бы не познали и любви. Одна ненависть — это разрушительное ничто, не способное построить.

— Я вспоминаю предвыборные события: собрание политзаключенных, которое вел Петр Фуганко, и я подала от вашего имени заявление в президиум. Но вам не дали слова, а Петр убежал в боковые двери. Некоторые дезориентированные им люди, идущие навстречу, когда мы шли к сцене, говорили в ваш адрес много несправедливых, жестоких слов. Я все это тяжело переживала а вы были, как будто споко й ны?

— Я к этому привык, и меня это не очень задело. Но что это говорит о тех людях, которые сидели в президиуме? Они боялись. Вы понимаете, что есть разница между правдой и неправдой? Правда может себе позволить быть оплеванной, затоптанной, сбитой с ног, ибо она останется правдой, все равно встанет и пойдет. Неправда этой роскоши себе позволить не может. Если она однажды упадет, ей больше не подняться. Вот почему большевизм так боялся правды и так затыкал рот, уничтожал, сажал в тюрьмы всех тех, кто пробовал донести к людям правду. Но неправда — недолговечна, а правда — вечна.