Белый стих политической науки в Украине

Украина является страной с интеллектуальной традицией. Известно, что эту традицию периодически или прятали в кладовой, или заставляли творить на другом языке. Однако она существует, в отличие от большинства государств третьего мира. Существует в Украине также и определенная образовательная традиция, в целом позаимствованная у Германии XIX века. Это жестко плановая система, хотя и достаточно фундаментальная. Общественную науку в нашей традиции декадами создавали партийные пиар-менеджеры и откровенные фальсификаторы, но, во всяком случае, она у нас все-таки есть.

Освобожденное из государственных оков и фактически отпущенное государством на «свободные хлеба», наше обществоведение теперь ведет себя как свежий эмигрант из Азии на улицах Нью-Йорка. Его пьянят разноцветные названия, фимиамы нелегальных притонов, оно загипнотизировано неоновыми рекламами и количеством людей на улицах. Короче говоря, наше обществоведение ошалело от свободы, которой оно еще не осознает. Не знает оно и как воспользоваться этой свободой и сходит с ума от отсутствия понимания окружающих течений.

Западный интеллектуал-специалист, попадающий в украинскую среду, вздрагивает от содержания, формы, качества и подтекста исследований наших обществоведов. Например, «струйными» у нас считаются геополитика и борьба политических элит. Но, первая уже давно скомпрометирована анализом глобализации, а вторая принадлежит скорее к исследованиям в области зоопсихологии. Почти всем, чем интересуется и занимается наше научное содружество, — в остальных странах занимаются политические журналисты, эксперты партий и дипломатических агенств, публичные политики, одиночные экстремисты от философии. Но ни в коем случае — ученые.

Современная политическая наука развитого (и не только) мира интересуется моральными аспектами политики, противоречиями глобализации и модернизации, политической философией, теорией справедливости, интеграционными студиями. Научный язык отдельных аспектов поздней просветительской (западной) традиции своими сложными моделями уже напоминает математику. Для «светил» заграничной политологии (а среди них уже есть даже московские ученые) наши элитные баталии, геополитические символы и историзмы — просто детские игры.

Здесь можно было бы ограничиться нудной ничего не стоящей болтовней о «недостатке профессионализма», «многолетней изоляции», «недофинансированностью» и подобным очковтирательством. Но нет — проблема значительно более серьезная, тем более в контексте молодого государства и молодой демократии. Не забывайте, что правительственные эксперты выходят именно из этой «тусовки». Наивно верить в то, что государственные дела решаются «без галстуков» — даже сам формат таких встреч задан экспертным анализом. А что, если эксперты несут с собой в правительство инфантильный цинизм, скрытое невежество, серую меркантильность и средневековые суеверия? Урон для государства уже в обозримой перспективе — непоправимый.

Политики не должны быть профессионалами — это культовые фигуры, символы определенных взглядов, пиарные образы и тому подобное. Но их незаметное окружение — вынуждено быть профессиональным.

Как на Западе формируется профессиональный политический аналитик? Сразу оговоримся относительно политиков-пенсионеров, наподобие Бжезинского или Кисинджера. Действительно, эти люди влияют на науку. Но они уже давно и признано заангажированы — своими бывшими функциями, публичностью, принадлежностью к партиям. Они высказывают свое мнение — но, скорее всего, как фигуры исторические, а не научные. О научных фигурах широкая общественность знает мало или вообще ничего не знает. Так и должно быть: но в Украине путают политику с политической наукой, хозяйство с экономикой, пиар — с исследованием. Этой путанице нет конца, и известные политологи этому сознательно или подсознательно содействуют, ведь они постепенно превращаются в политиков. Возможно, это черта молодого государства, молодого общества, молодой научной традиции. Но выход из такой ситуации пока что никто не предложил. Они не воспринимают нас серьезно, тем более, что мало кто в нашем государстве содействует распространению украинской политической науки, ее формализации в пределах англоязычных иностранных изданий.

Но выходы есть. Например, русские опередили нас хотя бы в том, что эта проблема — несамостоятельность, узкоаспектность, конъюнктурность и маргинализация отечественной традиции — уже обсуждается на страницах престижных изданий. Москва во времена имперского величия аккумулировала нерядовой интеллектуальный потенциал, который активизируется посредничеством «салонов» — постоянных, персонализированных или печатных «тусовок» обществоведов. Другая форма генерации новых профессионалов — это так называемые вузы «нового типа». Их примеры пока что единичны — это «Европейские Университеты» в Петербурге и странах Балтии, Центрально-Европейский университет в Будапеште и Варшаве, Высшая школа общественных наук в Москве, путешествующий по дорогам русских провинций институт конвертированного образования. Формат семинаров-дискуссий, отчаянная борьба с плагиатом, самостоятельные фундаментальные исследования студентов, взаимоуважение и ощущение принадлежности к транснациональному научному содружеству — вот что позволяет назвать эти заведения «новыми». Именно там, а не где-нибудь закаляются в прениях «новые» профессионалы. Старые русские вузы также приобщаются к этому движению. В Украине на статус «нового» вуза претендует разве что только «Могилянка» — пока что с переменным успехом.

К сожалению, все эти вузы, претендующие у нас на воспитание «новой элиты», — пока что по существу «старые». С теми рутинными пятью годами, списыванием, своячеством, воображаемым госрасспределением и другим. Тем более, что воспитывают они не исследователей, не экспертов, а по советской конвеерной модели — прежде всего педагогов.

Следовательно, судьба отечественной обществоведческой традиции теперь находится не в тех руках. А следовательно, она генерирует либо архивистов, либо расклейщиков листовок, либо преподавателей истории, либо плагиаторов. И не нужно удивляться, что «национальный интерес» в сознательности граждан ассоциируется не с национальной идеей, а с национализмом, политика ассоциируется с грязью, выборы — с соревнованием «кланов», международные отношения — с крымскими дачами, четвертая власть — с меркантильностью.

Такое состояние отечественной политической науки и ее базисов — последипломного образования и исследовательских институтов — выгодно тем, кто не видит разницы между демократией и колхозом, между научным марксизмом и правами человека, между прогрессом и регрессом.

Перспектива такой ситуации как нельзя лучше, озвучена героем чешского писателя Гавличека — циничным фабрикантом Петром Швайцаром: «Мне всегда было все равно — национализм, социализм. Я всегда понимал одно — собственное благосостояние». Люди, подобные Швайцару, способствовали тому, что вскоре Чехословакия прекратила свое существование под немецкой пятой. Наше обществоведение еще далеко от такого позора, но та его вынужденная самоизоляция, поверхностность, неразборчивость и апатия — создают питательную среду для конъюнктуры и управления.

В конце добавлю только одно: для того, чтобы Европа опять вернулась к достояниям античности, понадобилось почти тысяча лет. А университеты возникли на много веков раньше чем современные государства. У украинцев такого временного резерва нет. И китайской самодостаточности также. Следовательно, мы вынуждены уже сейчас решать, есть ли у нас политическая наука, нужна ли она нам? Может, нет?