ЧEТЫРЕ ЖИЗНИ БАБЫ ЛЯШИХИ

Ее расстреливали, жгли живьем и вешали. Три раза прощалась с белым светом, но каждый раз в последнее мгновение провидение давало шанс еще на одну жизнь. Судьба, по-видимому, берегла недаром: в последние месяцы войны Александра Онуфриевна Кравчук только ей известными тропинками переправила через Стоход, вывела из окружения немало советских бойцов. Спасла еврейского парня, обманув двенадцать фашистов, которые искали по Стобихве жидов... Ее имя записали в музее Бабьего Яра, назвали праведницей мира.

Баба Ляшиха, как зовут ее в селе, пережила столько, что хватило бы на несколько жизней, а на Петра и Павла отметила свое 90-летие.

ЖИЗНЬ ПЕРВАЯ

«...Вавилов приоткрыл двери. В доме только старая баба — крутила жернова.

— Люди, а кто в селе живой? — спросил Вавилов.

— Так я же... — не отрываясь от жерновов, ответила баба.

— А председатель сельсовета где?

— Нету. Умер.

— А жена его, а дети?

— Никого нет. Все умерли!

— А что же вы, бабушка, делаете?

— Мелю в жерновах желуди, липовую листву...»

Бабе Ляшихе (покойного мужа в селе звали не Ильком, а Ляшиком) не нужно было учить наизусть роль: голодомор, о котором речь шла в фильме «Николай Вавилов» и который 13 лет назад снимали в Стобихве, она пережила. Не нужно было и слишком гримироваться, потому что киношники, пообщавшись с крестьянами, заявили: «А эту бабушку берем без подготовки!» Достала из сундука старую домотканую полотняную рубашку, о которой сказали, что «слишком чистая» и немного испачкали (правда, дали и стиральный порошок потом постирать).

— Село наше Стобихва всегда находилось на стратегически важной территории. В Первую мировую через него проходил фронт: на речке Стоход, где встретились австрияки и русские, столько воинов полегло, что речка была завалена трупами. Люди переходили по ним, как по мосту... В 14-м году царь вывез подданных подальше от войны, в Россию. Отцовская семья оказалась в Симбирской губернии, а мамина — в Курской. В 20-м, когда на Поволжье начался страшный голод, маме было 8 лет и она уже пасла коров. Но настала такая пора, что пришлось землю есть... Бабе во сне явилось знамение, что кто будет есть землю — спасется. И кто ел — тот спасся! Мама рассказывает, что бабушка землю-спасительницу и на Волынь привезла, — рассказала дочь Александры Онуфриевны Галина Ильинична Макарук.

В 14-м выезжали из ненемалого города: только три населенных пункта (Стобихва, Камень-Каширский и Михновка) на территории теперешнего Камень-Каширна местную знаменитую ярмарку (28 августа, на Успение) пригоняли для продажи волы аж из России. А вернулись из эвакуации в 20-м уже в село из нескольких домов, жили в немецких блиндажах по несколько семей (такой блиндаж и до сих пор есть возле дома Федора и Федоры Смолярчуков). Первая мировая лишила Стобихву с ее 500-летней биографией «городской» судьбы — как оказалось, навсегда. А выселение повторилось еще раз: в 40-м, в Бессарабию, ведь Стобихва и окружающие села оказались на территории мощного военного полигона стран СЭВ.

— Мой отец не поехал: выезжали целым колхозом, а он с ними не очень ладил. Дом был покрыт не соломой... Земли до «советов» имел 12 гектаров, а сенокоса — больше всех в округе. Одним словом, «американец»! — удивляет все новыми фактами из семейной летописи Александрина дочь, «Галя Ляшишина».

— «Американцем» прозвали еще деда, когда в 20-х эмигрировал в США: это Кравчук Гордей Зиновьевич. Дед так и не вернулся на родную землю, но в письмах ею бредил... Помню фразу из письма: «В азартные игры не играю, не пью водки и хороню своих земляков, которые пропивают все и не имеют за что землю купить...» В 33-м к нему поехал сын Иван, отцов брат: стал Джоном, вступил в брак с этнической белоруской, однако рожденной уже в Америке...

В войну, когда в лесах разгулялись как красные партизаны, так и «лесные братья», Ляшик... исчез из дома. Скрывался у надежных людей, в лесах (а они здесь такие, что и до сих пор с соба

— Говорил: поймают партизаны — заберут партизаны, поймают бандеровцы — заберут и они. А отец согласился бы пойти только в регулярную армию, считал, что это «справедливо и у детей за мои поступки были бы светлые глаза»...

Тогда взялись за жену. В который раз не застав Ляшика дома, партизаны вывели Александру на кладбище, приказали копать себе могилу. Выкопала. Сказали становиться на колени. И... дали очередь из автомата над головой. Ляшик в это время прятался неподалеку в клуне. Услышал голоса, понял, что делается, и вышел, чтобы сдаться. Застал на кладбище только жену: забрасывала яму, которая так и не стала ей могилой.

ЖИЗНЬ ВТОРАЯ

Может, Ляшику удалось бы лавировать до конца войны. Но когда поехал в соседнее село Верхи с мужем сестры сечку скоту резать, семью вечером обстреляли партизаны. Следы от пуль навсегда закипели на дверях старого, еще дедовского дома. Александра как раз нагнулась, укладывала спать Галю... Голые, в одних рубашках («А было же перед Щедрухой, на старый Новый год!») ночевали в сене в клуне.

— Так из дома убегали, что не закрыли и квашню с блинами на Щедруху, — вспоминает баба Ляшиха.

На следующий день, 13 января 1944 года, муж сказал, что идет в Большой Обзир на встречу с бандеровцами. Понял, что вынужден в этой братоубийственной войне делать выбор. Когда его, зарубленного партизанским топором, на

После гибели мужа Александра с детьми боялась оставаться в селе. Немного прятались в лесу, в стогах. Родной дядя, который сам был в красных партизанах, предупредил: как тебя, Александра, поймают, лучше получи пулю в спину, чем плен у «федоровцев». Будут они тебя резать и кожу драть... И на Сретение (15 февраля) Ляшиха попадает таки в руки федоровцев. Не сама, с сыном.

— Маму очень побили, а утром должны были расстрелять вместе с другими пленными. Чтобы усыпить внимание стражи, мама, хотя и была побита, попросилась на 10 минут вывести сына на улицу (мол, живот у него болит). А среди часовых был и тот, что отца нашего застрелил, кстати, его кум. Убийцы отца всем в Стобихве известны, не было бы это село, где все о всех все знают, — рассказывает вместо матери (она слишком волнуется) Галина Ильинична.

— И вот ведь сельская мораль!.. Охрана заснула, убегай тихо. Но ведь как взять грех на душу? Будит мама кума-убийцу и говорит: «Кум, мы идем и не вернемся. Дайте нам 15 минут, а тогда поднимайте крик. Так вас не обвинят». «А куда ж ты пойдешь?» — спрашивает. Мама указала в одну сторону, а сама с сыном — в другую. И сразу же попали в яму, где картошку закапывали. Слышала, как кум выскочил с партизанами и давай стрелять в ту сторону, которую она показала. 4 или 5 хат сожгли во время стрельбы... Помолились в яме: при маме всегда была иконка Святого Николая. Партизаны как обыскивали первый раз, говорили: «Что, бандеровские

Прятаться долго по лесам и буеракам с детьми Ляшиха не могла. И хотя не было к чему возвращаться — добро из их дома партизаны вывозили на 32-х подводах — вышла из лесу с повинной. Наступало другое время, пахло победой — их простили. Почти. Дочь, став взрослой, опишет пережитое семьей в стихах, в которых будут строки: «Не загинем, бо весна йде... Тілько страшно, що все маму на допити кличуть...»).

Но в последние месяцы войны все смешалось на белом свете... Наступая, немцы закрыли стобихвовцев, которые в руки им попали, в старой кузнице. Облили бензином, наставили вокруг мин. Не судилось Ляшихе ни расстрелянной быть, ни сожженной живьем. Нарвались из лесу красные партизаны! Даже мины обошла, убегая, а люди на ее глазах в небо взлетали.

ЖИЗНЬ ТРЕТЬЯ

До войны в Стобихве было сто еврейских домов.

— О нас в окружающих селах говорили: такие дружные, как жиды, у них научились,.. — смеется сейчас баба Ляшиха.

Со слезами вспоминает трагическую гибель еврейской колонии. Видела, как закапывали тела вчерашних соседей, подруг... Скольких советских бойцов из окружения вывела, отправила известными только местным жителям переправами через Стоход! Не жалела тарелки супа жидам, которые еще в лесах скрывались.

— Один, Алтерик, в дупле жил, в Темном урочище... К нам поесть приходил. Только поел — на печь полез погретьСобрались они у нас ночевать. На печи Алтерик трясется, мы в доме : если бы нашли его, всем смерть. Но было это под вечер, в комнате полумрак, светили же лучинкой. Я его выдала за племянника. Спрашиваю: «У нас заночуешь или домой пойдешь, пока ночь не наступила?» Так и вывела из хаты.

После войны Ляшиха, став рано вдовой, и бедствовала с детьми, и снова добро наживала. Особенно пекло, как напишет дочь Галя, что «на своїх нивках таємно колосся збирали...» А в окружающих дремучих лесах еще до 53-го года «летал Голуб» — известный в округе бандеровский проводник... Бандеровцы, говорят в Стобихве, от красных партизан отличались только тем, что брали продукты, оставляя что-то детям. А партизаны выгребали все до крохи. Но, ощущая гибель, и «голубята» становились все более нетерпимыми... Попала в их руки и Ляшиха. Голуб приказал сучить бечевку и выбирать дерево, на котором хотела бы быть повешенной.

Скрутила. Попросила разрешение перед смертью помолиться. И пока молилась, пришел человека, благодаря которому выяснилось: когда происходили события, в которых обвиняли «голубята» Ляшиху, ее вообще в Стобихве не было!

ЖИЗНЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Баба Ляшиха зашла в комнату и... заплакала.

— Ой, люди, и я же была такой молодой, — засмотрелась на мою дочь, которую брала в командировку, чтобы увидела Стобихву, «сердце Полесья». — Как будто вчера девушкой была, а уже смерть за спиной стоит.

Согнутая годами, высохшая, за костыль держится, а глаза смотрят молодо.

— Где же ваша мама, что не слышно? — спросила перед этим у Галины Ильиничны, подумав, грешным делом, что женщина, которая столько пережила и которой столько лет, лежачая?..

— Мама вам картошку варит, обед готовит — без этого из хаты гостей не выпустит!

А назавтра бабу Ляшиху ждали в Верхах. Единственная на всю округу действующая церковь отмечала многовековой юбилей. Батюшка отдельно просил, чтобы была и такая ревностная прихожанка, как она. Председатель Большого Обзира Александр Токарчук ломал голову, как же доставить прихожан из Стобихвы через 8 километров в Верхи. Его, кстати, здесь называют не «головой» (это слово ассоциируется с колхозом), а «председателем».

— Разве еще выпадет маме такой праздник? —говорила дочь.

Баба Ляшиха слушала нас. И в ее глазах, которые не три раза, а значительно больше раз смотрели в глаза смерти, которая тяжело работала, семь лет по надуманным причинам не получала пенсию (власть не могла простить этой семье ее национального духа), был интерес к жизни. И не было другого, того, чего она никогда не брала в свою душу: злобы и обиды...