Должным ли образом почитают тех, чьи детские годы опалила война?

Я принадлежу к категории «детей войны», полностью познал это страшное лихолетье и хочу поделиться своими воспоминаниями о том, что приходилось переживать в то время детям. Вспомнить и задать вопрос: должным ли образом отмечены те, чьи детские годы опалила война?

Никогда не сотрется из моей памяти небольшое живописное село Марьяновка (Богушевский сельсовет, теперь с. Малиновка Рожищенского района Волынской области), где все жили мирно и дружно.

В 1941-м мне исполнилось четыре года. Отец был призван в ряды Красной армии в первый день войны. Нас, детей, осталось с матерью трое: четырех, семи и десяти лет.

В 1942—1943 гг. переносили холод, голод, страшные издевательства, боролись за выживание. Нас, полуголодных и запуганных, неоднократно мама водила ночевать в лес, на болото реки Стоход, в копну сена (дождь, комары, страх навсегда остались в моей памяти).

Помню события украинско-польского конфликта. 13 декабря 1943 года, приблизительно в 10 часов утра, поляки окружили наше село, стреляли из винтовок с трех сторон. Селяне убегали только через р. Стоход. Поляки вошли в село, мою тетю, Любу Демкову, расстреляли в доме с грудным ребенком на руках. Позже маленький Коленька умер. Тете шел только 31 год.

В селе поляки подожгли дом, привели мужчин, кто не убежал (верил в человечность), и расстреляли... Один поляк, войдя в дом, поставил нас, трех малолетних детей, с мамой у стены, сам сел на стуле у окна, навел винтовку и долго в меня целился. Мы молчали от испуга. Наконец мама дрожащим голосом отозвалась: «Прошу, не стреляйте детей!». Он опустил винтовку, приказал что-то кричать. Мы крикнули трижды, он вышел из дома. Я действительно смотрел смерти в глаза.

...Мужчины, которые спаслись, сами запряглись в сани и со слезами на глазах везли по селу невинно расстрелянных своих товарищей-односельчан. У меня сжималось сердце, я ходил по заснеженной, красной от крови дороге.

...Весна 1945 года. Мама бежит от дороги к дому и кричит: «Письмо! Письмо! Живой!». Я бегу навстречу, спотыкаясь, как можно быстрее. Впервые видел маму такой веселой. Это было письмо от ее родного брата из с. Любче Адама Дмитрука, который был вывезен в Германию, от которого не было известий. Мне тоже было приятно, что жив дядя Адам, по которому мама не раз плакала. Но я пошел в ригу и заплакал, я ждал папу.

Но самая тяжелая, самая трагическая, самая жестокая судьба выпала моей маме, молодой женщине, когда на ее хрупкие плечи в 35 лет свалилась непосильная ноша. Плакала ежедневно, а у меня сжималось сердце. Не могу понять, как мама выживала с нами, где брала силы. Без сна, голодная спасала нас от смерти. Каждый день у нее было много работы по хозяйству: своя земля, которую нужно обрабатывать, собирать урожай, косить вручную и т. д. Да еще весной 1944 г. лопатой копала окопы от рассвета до заката (я, как самый младший, был с ней, копал...). Как сумела это все вынести? Вечная ей память! Это был истинный патриотический подвиг и героизм со слезами на глазах (никем не оцененный).

Все это только маленькая частица моей памяти о войне. Я видел и немцев, и Красную армию, и партизан, и настоящего сына полка.

Но хождения по мукам продолжались и после войны (особенно у кого не было отца). Голод 1946—1947 гг., наплыв голодающих из-под Брянска и Калуги. Делились, чем могли, хотя и сами часто бывали голодными. Появлялись психически больные. Это было страшно.

Я с братом (9 и 12 лет) пахали своим конем, не могли плуг поднять, мучились. В 12 лет я ходил в Голобы (до 15 км). Там продавали хлеб — одну буханку в руки. Как-то меня вытеснили из очереди, пришел домой без хлеба.

Организовывались колхозы. Сельскохозяйственную утварь и коня отдали. Маме с подросшей дочкой наделяли до гектара кок-сагыза (растение, похожее на одуванчик, из которого добывали в послевоенные годы каучук). Вручную, сапой, в тридцатиградусную жару ковырялись ежедневно. Сами мучались, падали и отстраивали государство. На трудодни получали 16 кг зерна в год. Так было почти 10 лет.

Стало лучше только с 1953 г., когда старший брат пошел в Советскую армию и начал высылать деньги, которые получал как сержант, чтобы мама могла купить хлеба, мыла и соли. Я, когда подрос, уже брался косить. За погибшего отца малолетние дети ничего не получали.

После войны мы получили известие, в котором сообщалось: «Ваш муж и отец Демков Максим Иванович, находясь на фронте, пропал без вести в мае 1944 года». В с. Переспа установлен обелиск, где высечены имена односельчан (и моего отца), погибших во время ВОВ. В с. Малиновка 13 декабря 2009 г. (через 66 лет) мы, родственники, открыли памятник невинным жертвам украинско-польского конфликта, на котором запечатлены имена погибших от рук польских националистов (1869—1932 гг. рождения).