«Как пришел Рыдз Смиглы, начали нас выгонять...»

Украинский народ пережил несколько геноцидов, одним из самых страшных является депортация украинского населения из Холмщины, Подляшья, Надсянья и Лемковщины (сейчас — территория Польши). Эти земли еще со времен Киевской Руси были заселены украинцами. Вот как пишет об этом историк Владимир Сергийчук: «Расселение наших предков на запад — к Висле, четко прослеживается уже во времена Киевской Руси. В период правления Ярослава Мудрого украинцы окончательно закрепились в привислянских территориях. Позже эти территории отошли к Галицко-Волынскому княжеству, которое признавалось Европой как государство русьского народа. Только в XIV ст. эти земли попадают под власть Польши.»

•  Холмщине как этнической украинской территории говорил и Богдан Хмельницкий: «За границу войной не пойду... Достаточно имею на Украине, Подолье и Волыни, теперь в княжестве моем — по Львов, Холм и Галич...»

Вообще же украинцы Закерзонья испытали в ХХ столетии два принудительных выселения: первое, известное как «беженство», произошло во время Первой мировой войны, второе — в период Второй мировой. Это только добавляет еще больше трагизма истории забужан.

Чтобы понять сущность этой проблемы, обратимся к исследованию академика Михаила Грушевского: «Холмщина действительно извечная украинская земля и никогда не считалась польской в понимании этнографическом: в глазах поляков она была всегда «Русью» и принадлежала к Русьскому воеводству. Только на Венском конгрессе в 1815 году выкроено было заново «Королевство Польское»... попала туда и Холмщина — поляки стали смотреть на нее как на землю польскую или, лучше сказать, такую, которую надо сделать польской».

•  В частности, из Холмщини в 1944—1946 гг. было вывезено 33тыс. 195 человек, всего с территории Закерзонья — 482 тыс. 880 человек — это статистические данные Центрального государственного архива общественных объединений Украины.

Ниже привожу воспоминания своих родственников, которые стали жертвами принудительного переселения.

«Я родился в селе Турковичи Томашевского уезда Люблинского воеводства. Нас у отца было пять сыновей и две дочери. Село наше — большое и красивое, с церковью. С детства у меня наилучшие воспоминания — с родителями мы работали на земле, которая была в то время ценностью, держали большое хозяйство. На Рождество — колядовали, на Пасху — шли на всенощную в церковь. Еще отец рассказывали о беженстве, которое им пришлось пережить в 1915 году. Тогда в Орловской губернии, на Пасху, они ходили с корзинами по селу, надеясь получить хоть какую-то еду... А с поляками мы жили хорошо сначала. Женились, замуж выходили, детей крестили. Правда, если кто-то на полячке женился, то должен был принять ее веру. Работали. Я уже и женился, хозяином стал, имел воз, землю обрабатывал. Весело было работать на своей земле, потому что родители жены имели несколько моргов земли. Но во времена Рыдз-Смиглы (маршал ІІ Речи Посполитой (1886—1941). — Ред.) бросили лозунг: «Wszystkich ukraincow wybic co do jednego!»

•  Тогда начали выгонять нас из родительских земель. Мы должны были собираться, особенно мужчины, и ночью ходить по селу, чтобы защитить его от нападения польских бандитов. Они стреляли зажигательными пулями, которые, словно пчелы, перелетали через село, но если пуля цепляла крышу дома, то мгновенно дом загорался. Поляки ходили ватагами. По окончании «акции» в определенном селе они свистели в дудку: «Zbiurka!»— акция закончена.

Однажды мы с другими односельчанами прятались в мельнице в Тишивцах. Односельчанин Загайко почему-то очень тревожился, начал бегать по мельнице, ойкать, наверное, чувствовал, что поляки творят что-то нехорошее. Он зацепился за механизм мельницы и погиб...

Потом переселять нас стали. Мы с семьей попали в с. Петрозаводское Апостоловского района Днепропетровской области. Нам говорили, что в Украине жить хорошо. Мы приехали, а там — и есть нечего... Говорит председатель колхоза: «Мы после войны. Ничего у нас нет... Разве кое-что дам вам из кукурузы...» А я ему в ответ: «У вас и до войны ничего не было!» Разозлился он.

Хорошо, хоть мы из Холмщины привезли корову и немного муки, поэтому как-то выжили. Многие закапывали зерно, в надежде, что вернутся назад...

Потом у брата стали забирать корову в колхоз. А Юзько не хотел ее отдать. Вышел с топором: «Не отдам кормилицу!» Его забрали и посадили в козу (тюрьма. — Авт.). Мать ходила, плакала, чтобы отпустили... Захотели мы вернуться ближе к дому, едем на телеге с нехитрыми пожитками.

Как-то мать пошла на базар, и у нее украли деньги. А на Ровенщине и отец умер от тифа...Поселились мы на Ровенщине, в с.Богушевка, часто на заработки приходилось ездить. Особенно после войны трудно было: как кто где увидит, что машина с хлебом едет, то бегут за ней, чтобы купить первыми буханку... Так было, я жил, видел. Ты еще поживешь, тогда увидишь, что будет дальше...» (Записано от Костюка Семена Ивановича (1912—2001).

•  Воспоминания Шийко Евгении Петровны (1923—2009): «Село наше Чермно Томашевского уезда. Красивое село. Я с детства помню, как ходила гусей пасти. Они купаются в Гучве, и я с ними. А мой отец, Шийко Петр, был сыном войта, у них большая фамилия была... И хозяйство большое имели: восемь  коров, свиньи, гуси, пасека — много ульев, я уже и не помню сколько... сад большой, яблоки душистые. А мама моя какая работящая были!.. Они и коней кормили, и свиней, и огород обрабатывали. Такие работящие были... (Плачет.) Мы с поляками хорошо жили. Подружка у меня была, Аделька... И на Коляду к ним ходили... вигилия это называлось. Я и в польскую школу ходила. При Пилсудском хорошо было. «Pan Przezes Polski,co mieszka w Warszawie, na wszystkich patrze dobrze,laskawie...» Стихотворение мы такое в школе учили... А как пришел Рыдз Cмиглы, то поляки начали нас выгонять. Мы уже как отдельно от деда жили, имели и дом, и корову, и лошадей... Все бросили. А еще же война была, мы со Стефкой (сестра рассказчика. — Авт.) рвы копали, потому что немцы заставляли. А мама ребятам в лес обед носила, наши ребята нас не трогали... (отряды УПА взяли под свою защиту гражданское население на Холмщине. — Авт.) А затем нас выселили в Запорожье, там мама умерли... (Плачет.) и отец. А я работала в колхозе. А уже во Владимире на дороге работа, шосу клали, асфальт в горле печет... Потом работала в школе, в банке... Если бы нас оставили дома, все было бы иначе... А так война... Эвакуация... (Плачет.) Грех вам жаловаться... Теперь есть и хлеб, и булочки, а я после войны три ночи за хлебом стояла в очереди... Надо в Бога верить, потому что без Него нет ничего...»