Как убежать от Эринии?

С каких позиций мы оцениваем все те события? Говорить о Волыни, Закерзонье, «Висле», противостоянии УПА и АК можно с точки зрения исследователя, а можно с точки зрения гражданина и просто человека. Сочетание одного и другого делу не мешает, но если беремся оценивать ситуацию с «сугубо научной» точки зрения, то должны максимально отстраниться от собственных представлений, воспоминаний, эмоций и делать выводы только на базе наших знаний о той эпохе, выводы, касающиеся только вопроса «Что и почему произошло?». Вопрос «Что делать с последствиями?» относится уже к компетенции общественных деятелей, политиков, моральных авторитетов современности и т.д.

О том, что произошло на Волыни летом 1943 года, дискутируют с разных точек зрения — политической, моральной, социальной. Ищут причины, почему все произошло так, как произошло. И ищут виновных. Ищут с рвением и страстью. И всегда — не учитывают себя.

Ведь ясно всем, что нормальный, обычный человек не будет просто так убивать себе подобных. Поэтому сразу напрашивается вопрос: почему? Что заставило людей на время забыть о своей человечности? Этот вопрос формулируется не с целью чьего-то обеления или очернения, а чтобы попробовать как-то объяснить то, что, кажется, не поддается объяснению вообще. Говоря на языке патологоанатомов — провести рассечение.

Если хотим для себя выяснить, почему вообще до этого дошло, то не можем сосредоточиваться только на чем-то одном. Нужно вспоминать все — и полонизацию Западной Украины, и борьбу за Университет, и бои за Львов, и ту нечестную игру, которую повели поляки против украинцев на Парижской мирной конференции, и «пацификацию», и презрительное «русин», и «ревиндикацию» на Холмщине, и бои с польской армией, которая отступала в сентябре 1939 года, и еще многое. Проще говоря — накипело.

Но в этом анализе упускается одна деталь: человек — существо не только духовное, но и материальное. И в критические моменты в нем срабатывают те же инстинкты и те же эмоции и страсти, что и у других живых существ.

Волынь 1943-го, Галичина 1944-го, Закерзонье 1945-го — это места и периоды страха. Угрозы. Угроза исходит ниоткуда, в любой момент сосед может стать твоим убийцей. Защиты искать негде. Кто не верит — много воспоминаний начинаются с описания боязни и опасностей, стоявших перед крестьянами. По законам психологии, страх должен куда-то и как-то выплеснуться — просто, чтобы люди не обезумели. А за спиной были старые несправедливость и недоверие... Украинцы уже едва сдерживались, поляки — хотя вроде бы и более сильная на определенном этапе сторона — просто должны были чувствовать напряжение (пусть и спровоцированное ими), а это ощущение не из тех, что позволяет быть спокойным. Взаимное недоверие и взаимный страх делали свое.

Как раз инстинкт самосохранения и заставляет людей бояться убийства и крови, именно он запрещает убийство как такое, именно он превращает бывших солдат в психопатов. Есть такое психическое расстройство — посттравматический стрессовый синдром. Чаще всего он поражает профессиональных солдат и бойцов специальных сил. Один из основных симптомов — больной почти никогда не рассказывает о событии, повлекшем травму, а если его вынудить к этому — рассказ будет вестись на истерических тонах. Причина этого — попытка мозга вытеснить воспоминание из памяти. Но это не удается никогда, ведь память не стирается. Впрочем, человек все же пытается убежать. Поэтому среди тех, кто был участником или свидетелем войн и вооруженных конфликтов, часто можно наблюдать повышенное количество психических нарушений в сопровождении алкоголизма, вплоть до самоубийства. Точно описывает ситуацию фраза «Немало людей спилось на той войне». Польский исследователь Д. Яницкий свое исследование воинского быта периода Второй мировой назвал «Пьяная война» — в книге немало свидетельств не только повышенного интереса к алкоголю, но и случаев безумия. Если внимательно читать солдатские воспоминания, почти везде попадется персонаж с явно «атипичными» психическими реакциями. Один из самых распространенных типажей — воин, который бросается в бой вслепую, не думая о собственной жизни. Преимущественно за спиной у такого «берсеркиера» — воспоминания о смерти близких или другое травматическое переживание. Неслучайно среди тех, кто пережил Волынскую трагедию (а также Холмщину в 1942-ом, Галичину в 1944-ом, Закерзонье в 1945-ом), попадались случаи самоубийств. Среди самоубийц был и автор знаменитого «Экзекутора».

Этнические войны и геноциды являются угрозой существования человечества как биологического вида. Поэтому само упоминание о подобном травматично для человеческой психики априори. Неважно, был ли человек непосредственным свидетелем. Даже если речь идет о его предках — страх имеет способность передаваться генетически. Страх перед смертью в любой форме — ведь это угрожает существованию вида.

Та эмоциональная шумиха, которую можно наблюдать сегодня, побуждает вспомнить о механизмах избегания травмы. Доказательств, что имеем дело именно с этим, несколько. Во-первых, эмоции концентрируются как раз в кругах, связанных с событиями 70-летней давность. С польской стороны выступают «кресовяки» — потомки тех поляков, которые когда-то нападали на украинские села. С украинской — потомки украинцев, которые нападали на села польские. Следующее доказательство — повышенный градус эмоций и критически маленький вес фактов. Участники дискуссии, за исключением узкого круга профессионалов, почти не называют факты и цифры, которые реально можно обосновать. Зато хорошо слышны громкие взаимные обвинения в «геноциде» и «имперском синдроме»...

Все это свидетельствует об одном: мы убегаем. Убегаем от простого факта об украинско-польском противостоянии: тогда пролилась кровь. Пролилась массово. Пролилась сознательно. И это была кровь не военных в пылу боя, а кровь мирного населения. Среди них — кровь священников — людей, чья миссия состоит в поддержании связи человека с Богом. Кровь интеллигенции — тех, кто призван вести за собой мыслью. В финале мы получили войну всех против всех. В такой войне воюют все и воюют тем оружием, которое есть под руками. Эта война не знает разделения на гражданских и военных. В такой войне нет победителей, а есть только исключительно жертвы.

Не имеет значения, с какой стороны жертв больше. Несмотря на все страхи и инстинкты, в человеческой природе заложено: не убивай того, кто слабее. Все рыцарские кодексы и конвенции — только отражение этого подсознательного завета: не убий! Убийство — это уничтожение. Убийство женщин и детей — это уничтожение тех, от кого зависит выживание как вида. Убийство слабого — это показатель не силы, а слабости. Поэтому воспоминание о крови более слабых — это пятно ужаса и пятно позора. Не важны размеры и причины. Не важно ничто. Эринии — богини мести, воплощение нечистой совести — преследуют неотступно. И — как раз за невинные убийства.

Согласно мифу, убежать от Эриний невозможно. Орест, которого Эринии преследовали за убийство матери, сумел избавиться от них только благодаря заступничеству высших божеств и только после долгих мук.

Выглядит так, что и украинско-польское бегство будет абсолютно безрезультатным, ведь наша память всегда с нами. Взаимные извинения здесь не помогут, потому что очищают только в глазах чужих. Память в действительности успокаивает только признание правды, какой бы страшной она ни была. Правды о том, что все мы — преступники. И все мы — жертвы. И те убийства не должны были произойти. А непосредственных участников той драмы пусть судит Бог.