Мой дом — мой храм

Есть известное английское выражение: «Мой дом — моя крепость». Те, кто бывал в Англии, в первую очередь в провинции, могли в этом убедиться. В отличие от других европейских стран, англичане с особой ответственностью относятся к обустройству своего жилища — как внешнему, так и внутреннему. Конечно, нынешние здания у них ничего общего с крепостями не имеют и не в неприступности дело. Образ жизни у них такой, что как и за забором, так и за порогом дома господствует культ особой таинственности. Я даже подумал, что наша украинская пословица «Моя хата с краю» не меньше подходит к их образу жизни: непубличного, в известной степени замкнутого, ограниченного территорией своего двора. Где посторонние, и даже соседи, почти не ходят. Что же, у каждого свой устав. Как писал великий наш философ Сковорода: «Кожному городу свій нрав і права».

Однако именно там в далекой Британии у меня родилась мысль в противовес англичанам сказать, что «Мой дом — это мой храм». Возможно, пафосно и патетично и даже нарочито это звучит, но подумалось, что доля правды в этом есть. Потому что, на мой взгляд, храмом может быть только культовое сооружение, куда ходят, чтобы пообщаться с Богом, осуществить тот или иной христианский обряд, или замолить грехи. Дорога к храму это, в первую очередь, дорога к Богу, а вместе с ним — к самому себе. Поэтому разве дом, в котором господствует культ любви и согласия, доверия и почета, где Библию не только читают, а по ней живут, где посредством молитв происходит ежедневное общение с Богом — не является храмом? Разве не в крестьянских хатах всегда господствовал дух Божий? Разве не там рождались, культивировались и шли в мир обряды и традиции, думы и легенды, песни и сказки? Разве не в них или около них проходили вечерницы? Действа, которых нет ни у одного народа. Разве не на таких хуторах, как Диканька, создавалась наша духовная культура, которая несмотря на все ущемления и угнетения не предана забвению. Поэтому, если и была для украинцев хата крепостью — то только духовной, энергетической и даже поэтической, особенно после появления на свет шевченковского «Кобзаря», который почти в каждой хате лежал на видном месте. И сколько писателей, поэтов, музыкантов родилось в этих белостенных сельских храмах.

У Герцена есть такое размышление о творчестве Гоголя: «В душе Гоголя как будто два потока. Пока он находится в комнатах начальников департамента, губернаторов, помещиков... до тех пор он меланхоличный, неумолимый, исполненный сарказма, что, бывает, заставляет смеяться до судорог, а, бывает, вызывает презрение, которое граничит с ненавистью. Но когда он, наоборот, имеет дело с ямщиками из Малороссии, когда он переносится в мир украинских казаков или парубков, которые шумно танцуют на улице, тогда Гоголь — совсем другой человек. С тем же талантом, что и раньше, он нежный, человечный, полный любви, его ирония больше не ранит и не отравляет. Это — трогательная, поэтическая, льющаяся через край душа».

А разве не поэтическая душа у Александра Киселева из Сумщины, организатора и руководителя музея народных ремесел и быта Слобожанщины? Этот музей он создал в селе при общеобразовательной Косовской школе, в нескольких десятках километров от областного центра. Можно было бы в Сумах. «Но там не воспроизведешь духа сельской хаты, — рассказывает Александр Иванович. — А в музее все должно быть естественным. Говорят, что мир держится на четырех столбах. Так вот у сельской хаты есть четыре оберега, которые и создают ее энергетику: печь, печная бочка, стол и «мыснык». А то, что украинская крестьянская хата является духовным храмом, то здесь и сомнений не может быть. Вот, например, печь. Она всегда была в большом почете. И не только потому, что обогревала и кормила семью. Это было своего рода духовное место. Ведь, где как не на печи чаще всего дедушка и бабушка вводили в сказочный мир своих внуков. Там они учили их божьим молитвам, там рождались различные таинства. Поэтому в хате украинцев было категорически запрещено ругаться. Есть такая поговорка: «Сказал бы я тебе, так печь в хате». Поэтому поругаться можно было с соседкой только на улице, материться — только в бою, но в хате — никогда, потому что этим разрушаешь свой дом, свою защиту», — подытоживает свой рассказ Александр Киселев.

Или возьмем такую деталь. Как известно, в храм мужчинам нельзя заходить в головном уборе. Так же и в сельскую хату — никто из наших предков не осмеливался зайти в картузе или шапке. Для этого у входных дверей за порогом забивались гвозди или колышки, на которых и вешались головные уборы. А разве не крестились перед иконами, зайдя в хату, не здоровались «Дай Бог здоровья».

Кстати, Александр Киселев, который получил художественное образование, вспомнил такую деталь. Как-то на защите курсовой работы студент представил картину, на которой написал своих бабушку и дедушку. Оба сидят в крестьянской хате: бабушка в вышиванке у печи, а дедушка — на лавке в картузе и играет на балалайке. Конечно, хорошо, что будущий художник обратился к этой тематике и за это его похвалили. Но ведь далекой от реальности оказалась одна существенная деталь. Нет, дело не в балалайке, украинцы играли и играют на всех инструментах. Неточность — картуз, в котором как будто сидел дедушка в хате. Такого ни один сельский мужчина не мог себе позволить.

И выбор места для строительства хаты был во многом похож с выбором для сооружения церкви. И чтобы на видном месте была, и света было достаточно, и чтобы место не было грешным, и соседи хорошие. И обязательно освящали. А еще после разметки четырех углов, в каждом из них насыпали рожь. И еще много других различных символов знали и придерживались их наши предки. В каждом из них был соответствующий национальный код, который знали все, передавая из поколения в поколение. Код духовности, которого так недостает сегодня во многих наших домах, хатах, квартирах, которые от наличия в них только икон и Библий храмами не станут...